Шаги на лестнице затихли

            Шаги на лестнице затихли. Глубокий вдох сделала дверь, как будто ее ударило сквозняком по спине. Холодное стекло сплющило нос – лучше видеть, вплотную. Раздевшаяся, чтобы слышать всей поверхностью своего тела. Звук напряжения, отскочивший от дрогнувшего стекла – слышно прекрасно, значит, пробуешь голый слух? Нет, все-таки обернулась занавеской, зашторила глаза, мысли: и красок стало как будто меньше. Ощущения становятся плотней. Тихо, только бы не закричать: неприятное чувство, когда тишина дышит в затылок, разглядывает тихо, почти никого. Где-то внутри, там, зашуршал лифт. Сердце, беспомощно стучавшее в животе еще недавно, медленно ползет, возвращается на прежний уровень методично отстукивать секунды, доли бытия. Внезапные боли под веками заставляют прислушаться: остановка пульсации где-то этажом выше. Это он?.. Похоже на две половины памяти, одну из которых лелеет улица, впитавшая все шаги, плевки, падения, прочее… Другая половина – в онемевших ее руках, скрученных до боли, размотанный клубок пальцев, выронила, бросилась – вдребезги, в стекло, вздрогнула, упала скошенным криком в траву. Вздрогнула – это он? Поплыли желтые ненавистные облака. День из прошлого, в который она плюхнулась, как в траву, поранилась, вскрикнула от боли и, защищаясь, оттолкнула руками: никогда это не был он. Плодородная почва памяти не дала ростков. И руками, озябшими пальцами вспахала ее, вместе с болью, падая, ругаясь, смеясь до слез, бредила им, слепила из боли его лицо, поэтому и смех промок насквозь. От слез… Больше нечего слышать. День подернулся рябью. Улица пропиталась криками. Не слышать, не дышать. Молить о пощаде шорох лифа, скорчившегося на полу, одеться в кружевное белье облаков – их послушные стада стеклись к твоим рукам, а еще – под веки, наполнили легкие, вздохнула – и будто бы гладишь языком туда и сюда: вдох и выдох. Обезумевший солнечный зайчик соскочил с подоконника, ужалил в щеку – почти сразу вспомнился он или кто-то, кто целовал тебя так же нежно, слегка налегая зубами… Она пыталась смягчить эту ярость своими торопливыми ответами, касаниями пальцев, губ, упираясь кончиком носа в его лицо или в чье-то. Или два опрокинутых в прошлое взгляда уже не составят созвездие? Впрочем, не столько звезд, сколько было их… или этих минут падения, разбитости самой себя в разбитом окне, в неживой и ненужной улице, в мареве тоскливых гудков, сгрудившихся там этаж на этаже, за криком крик, за вздохом – вздох, боль, раскаяние, скоропостижная смерть улыбки, брошенной одиноким прохожим.