Апокалипсис как суггестия

Подробнее об авторе и его работах http://www.lebedko.su/nedavnie-stati


Глава из моей книги "Великая Ересь" (вся книга есть в сети и здесь)

"Крупица надежды, право на существование – что же еще нужно антигерою? Оставь его, говорит век, оставь на распутье, перед выбором: разве не в том же положении и человечество – оно может проиграть все, а выиграть лишь то, что имело; сжалься над ним, но не выводи на дорогу, не благодетельствуй; ибо все мы ждем, запертые в комнатах, где никогда не зазвонит телефон, одиноко ждем эту девушку, эту истину, этот кристалл сострадания, эту реальность, загубленную иллюзиями; и то, что она вернется, - ложь".
Джон Фаулз. «Волхв»




Костя с художником сидели напротив картины.
- Чаша выпита и хлеб съеден. И как раз перед тем моментом, который здесь изображен, Иисус произносит слова: «Один из вас предаст Меня». И дрогнуло сердце каждого, кто был там, ибо каждый из них почувствовал, что это может быть он! Понимаете, Костя, - каждый! И каждый, кто как вы сегодня, пережил себя там, знает, точно знает, что и он может... Неважно, что прошло две тысячи лет, ничего не поменялось – каждый из нас сейчас может... И вопрос, который пронзает душу, таков: «Не я ли, Господи?» Страшный вопрос, вы абсолютно правы, Костя! Я так именно и назвал эту картину: «Не я ли, Господи?»
- Не я ли, Господи? – Костя нервно засмеялся. - Идет к развязке дело.
- О чем вы?
- Нет, это я так, о своем... Кажется, я начинаю кое-что понимать... Пойду я, Николай Владимирович, спасибо вам...
Он шел к метро, иногда рассеянно натыкаясь на прохожих, не замечая этого, бормоча про себя этот вопрос, который оказался неожиданным ответом. Ответом на то, что происходило с ним, Костей весь этот год, а может быть и ответом на что-то большее...
Возле «Петроградской» он остановился. Нет, он не поедет сейчас домой... Ему нужно пройтись, побыть среди людей, среди толпы. Что-то терзало его. «Не я ли, Господи?» – Нет, предательство Иуды Искариота и те параллели, на которые намекал художник, тут не при чем. Здесь нечто иное...
Костя спустился в подземный переход, вышел на Большой проспект – шумный, наполненный машинами и людьми. Пошел по направлению к Тучкову мосту.
Перед его глазами стояла картина Николая Владимировича. И внимание его было приковано отнюдь не к Иуде, который сидел вторым по левую руку Спасителя. Внимание прилепилось к совсем другому человеку. Человеку, который, может быть, и вопроса этого страшного себе не задавал, будучи уверенным в своей верности Иисусу. В тот момент он был изображен припавшим к груди Учителя. Любимый ученик... И вот какие мысли зарождались у Кости:
«В бессознательном имеется в наличии все то, что отвергается сознанием, и его проявления бывают тем более мрачными и несущими угрозу, чем более сознание взыскует для себя световой природы и претендует на моральный авторитет. Иоанн – единственный из Апостолов, умер своей смертью в старости. Всю свою жизнь он должен был, в качестве авторитета, вести образцовую жизнь и демонстрировать общине христианские добродетели истинной веры: смирение, терпение, жертвенность, бескорыстную любовь и отречение от всех мирских наслаждений. По этой причине в бессознательное вытесняются раздражительность, гнев, дурное настроение и эмоциональные взрывы, которые являются классическими сопутствующими симптомами хронической добродетельности. За долгую безгрешную жизнь таких вытесненных импульсов агрессии накопилось, вероятно, множество. И что же? Под старость Иоанна посещает невиданного размаха кровавое видение, записанное им как ''Откровение'' и известное всем последующим поколениям, как Апокалипсис...  Его бессознательное, видимо, получившее какой-то импульс от коллективных ветхозаветных пластов, не могло более удерживать вытесняемый материал и выдало доведенный до крайности сюжет, где любящий Христос предстает вдруг карающим и беспощадным судьей... Яхве вновь поворачивается своей теневой стороной, переставая быть благим Отцом, насылая неслыханные страдания и смерть на миллионы людей... Авторитет визионера как благочестивого христианина очень велик, и его «Откровение» становится каноническим. В течение двух тысячелетий оно намаливается сотнями миллионов верующих... И что мы имеем? А имеем мы не что иное, как «нечаянную» суггестию, сгущающуюся с каждым веком, накапливающуюся, как снежный ком и начинающую воплощаться в наши дни! Апокалипсис – наследие Ветхого Завета – отнюдь не предвидение, а предписание! Вот она – та самая общечеловеческая программа «не живи», о которой на днях говорил Гриша! О, праведность, – сколь же зловещи твои последствия, проистекающие из благих намерений! «Не я ли, Господи!» - Страшный вопрос! Вопрос, относящийся к каждому! Абсолютно к каждому из живших, живущих и тех, кто будет жить на этой Земле! Крики: «распни его!» - крики тех, кого Иисус простил и спас, - чем хуже они записей своего кровавого видения этим праведником, который, если бы ведал, что творил, унес бы свое откровение в могилу? Но кто, собственно, ведает, что он творит?»
Это была гипотеза, дерзкая, переворачивающая всю историю нашей эры, гипотеза, опирающаяся пока только на догадки, на выстроенную Костей теорию мистического атеизма, на некоторые идеи Юнга, и, главное, на теперешнее Костино состояние. Ему же в этот момент представилось, что он докопался до сути мировых процессов, до истинного, как ему казалось, предательства Бога, предательства, которое совершили миллионы людей, согласившиеся с этой общечеловеческой программой «не живи». Неужели правы были некоторые гностики, полагавшие человека неудачным творением демиурга?
Крайнее возбуждение овладело Константином. Он чувствовал себя стоящим на пороге открытия страшной тайны, чудовищного самообмана, опутавшего человечество. И кто же виноват? Иоанн? Или Моисей, зачавший всю эту историю? А может быть, не стоит искать крайнего, ибо виноваты были все! И он, Костя, в том числе! Человека нельзя обмануть, если он сам этого не хочет. Быть обманутым удобнее, проще, это не требует усилий...
Взгляд Кости случайно падает на парочку молодых людей, стоящих на остановке. Они целуются. Они счастливы и, видимо, им кажется в этот момент, что они любят друг друга. Но Костя ВИДИТ, что стоит за этим счастьем (он сейчас тоже «визионер», ведь ему открывается скрытый смысл явлений!): скорпион, уже занесший свое жало и ждущий удобного момента, и паучиха, распустившая свою паутину! Юноша и девушка шепчут друг другу нежные слова, а смертельная схватка за власть, силу, энергию уже началась!
Следующий кадр: молодая мама везет коляску. Сколько нежности в ее глазах. Какая глубокая, трогательная привязанность! И какой мощной пуповиной привязывает эта невинная девушка своего малыша, чтобы еще лет тридцать-сорок тянуть из него соки!
Две подруги средних лет идут под руку. Их беседа мила и бесхитростна. Одна из них так хочет помочь решить проблемы другой. Но Костя-то ВИДИТ, что ее «искренняя» помощь – не что иное, как вытягивание энергии из области матки, хотя она никогда не догадается, что ее уже растущая опухоль – плод деятельного участия в ее судьбе лучшей подруги.
Господи, кругом только фальшь и ложь! Что же мы – пауки в банке, пожирающие друг друга? Хищные рептилии, покрытые тонкой коркой обманчивой культуры! Ложь!!! Фальшь!!!
Костя ужасается своему видению. Вот и он создает свой маленький «апокалипсис»! Со всех сторон на него глядят уродцы, будто сошедшие с полотен Босха. И сам он – такой же уродец, обреченный вечно подталкивать Спасителя, несущего свой крест на Голгофу...
Кажется, он бредит. Большой проспект превратился в скопище ужасающих существ, а Тучков мост, на который его, мечущегося, сходящего с ума, выносит толпа этих уродцев, и впрямь вздымается Голгофой. Вот-вот он увидит три креста...
- Смотри не вокруг! Смотри в себя, внутрь!
Чей это голос? Кто пытается разбудить его от этого кошмара? Бессознательное? Он сам? А, может быть, Сам Учитель вдруг снизошел до его жалкой судьбы? Как бы то ни было, Косте удается неимоверным усилием стряхнуть с себя тучу наползающих зловещих образов. Он вновь видит улицу, дома, лица людей: озабоченные, раздраженные, скучающие, редко – улыбающиеся... Он, Костя, давал и продолжает давать свое согласие на все, что только что открылось ему и было содержанием и его личного и коллективного бессознательного. И только в его силах поменять это в себе, а значит, и вокруг! Это он понимает, но даже просто понимание дается ему сейчас на пределе сил. Боже, как все сложно! Невыносимо, неописуемо сложно! Может быть, он действительно заболевает? Нет. Это что-то иное. Еще немного и он ухватит нить... Вот она:
- Я не принимаю себя и не принимаю этот мир! Но почему так сложно принять?!! Принять и полюбить! Почти невозможно...
И вдруг до него доходит, что причина неприятия людьми друг друга, неприятия мира, желания смерти себе и миру коренится в той самой свободе интерпретаций. Да! Нашел! Гребаная свобода интерпретаций, которую он воспевал еще недавно, как высшую свободу человеческого разума! Именно она стоит непреодолимым барьером между людьми, не дает принять себя, другого в его неповторимости и непостижимости, не дает причаститься этому миру! О, насколько проще было бы, если бы все было однозначно! Никакого непонимания, никаких страданий! Эта свобода интерпретаций – именно она причина того, что Логос, Слово живое было распято и распинается на кресте!.. Но что же тогда с Мартином Гуской? Мысль опять путалась. При чем тут опять Мартин? А при том, что он был одним из тех людей, кто посмел не шагать в ногу со всеми, с базовой реальностью, а утвердить свою собственную индивидуальную жизнь как мерило всего остального. У него хватило мужества поставить под вопрос истинность базовой реальности. Его интерпретация бытия, интерпретация, которую он вписал в историю своей жизнью, была уверенной, свободной, безоглядной...  Не об этом ли мечтал всю свою сознательную жизнь и Костя? Бросить вызов «объективности» всей своей жизнью! Бросить вызов некоему «объективному» Богу. Вызов Слову – путем свободы Его интерпретации... Зачем? Во имя чего? Распять себя на неуловимых, извилистых, разрывных, наскакивающих друг на дружку линиях ризомы? Но - августиновское «Бог в гораздо большей степени “Я”, чем я сам»  опрокидывает подобные попытки, утверждая приоритет базовой реальности... Что же? Оказалось, что и в позиции Мартина, и в позиции Августина чего-то не хватало. Ни та, ни другая не вела к принятию себя, другого, мира, Бога... Может быть, эти позиции были двумя сторонами одной медали?.. Вспыхнул в сознании так и не сформулированный четыре месяца назад тезис мистического атеизма (тоже, получается, однобокого) - антитеза Августину: ''Я'' в гораздо большей степени Бог, чем Он Сам»! Теперь сложилось нечто, вроде ленты Мебиуса:
«Бог в гораздо большей степени “Я”, чем я сам» -  «''Я'' в гораздо большей степени Бог, чем Он Сам»...
Стоп! Чем он только что возмущался? Еще раз: свобода интерпретаций – причина того, что Слово распинается на кресте? Да! Вот ОНО: крест и ризома - суть одно! Василид и Делез, Августин и Мартин, и он, Костя, и миллиарды других людей и существ – одно!
Это всегда случается вдруг. Постижение и принятие - всем существом: интеллект здесь бессилен. И если можно хоть что-то сказать о том, что вдруг произошло, то вот что:
«Господи, я осознаю Бога живого в своем сердце и осознаю, что все остальное второстепенно...» Ложь! Не второстепенно! Невозможно провести грань между Творцом и Творением ибо акт Творения продолжается. Оно происходит и сейчас. И в нем, Косте, равно как и в каждом из нас! Это его шаги в танце со Словом... Человечество - заблудившееся, обреченное, жалкое, и, тем не менее, ищущее высшую правду каждой своей судьбой; человечество, брошенное в неизвестность, в непостижимое, прокладывающее дорогу, может быть, к единству, может быть, в никуда... Это наши шаги в этом безумном танце... В танце со Словом...
Случилось то, что Костя причастился к жизни, к судьбе человека, к судьбе человечества... Неисповедимым путем, ибо все наше повествование – лишь одна из проекций вечно неуловимого Божественного промысла, лишь одна из неисчислимого множества интерпретаций Тайны Слова.
Дальнейшее - за пределами понятий, означающих, означаемых, кодов и лексикодов... Просто среди миллиардов голосов - голосов за и против, за наказание и за оправдание, голосов сознательных, неосознанных, цельных - звучал сейчас уверенный Костин голос, большой палец руки, вскинутый вверх , - оправдательный приговор человечеству... Так хочется, чтобы он был услышан... Впрочем, он УЖЕ услышан.


«Мы на Земле, будто искры. Исчезнем во тьме, словно и не было нас никогда. Только слава наша придет к Матери-Славе и пребудет в ней до конца концов земных и иных жизней».  («Велесова книга».)