Звон именно с Той колокольни

Если не использовать в своем творчестве, то можно и не знать, что такое, скажем, терцеты и терцины, чем они схожи и чем разнятся. И это нормально. Ненормально, когда этими (или другими) терминами щеголяют лишь для того, чтобы пыль пустить в глаза, а сами путаются в них, не понимая сути, и вводят в заблуждение других.
Терцетом в поэзии (понятие есть и в музыке) можно считать любую строфу из трех строк, могущую существовать как отдельно, так и в составе произведения, по структуре однородного или неоднородного (скажем, сонета). Получается, что хайку, японское трехстишие, законченное произведение, – тоже терцет.
Терцины – это цепочка ямбических терцетов с определенной рифмовкой: средняя строка каждой трехстрочной строфы рифмуется с двумя крайними строками последующего трехстишия; для крайних строк первой строфы нет предыдущей средней строки, и они рифмуются только друг с другом (понятно, что правило не запрещает рифме самой первой строки произведения повторяться в других строфах); цепь замыкается отдельной строкой, которая рифмуется со средних стихом последнего терцета.
"Божественная комедия" Данте – это терцины.

У меня тоже есть произведения, построенные при помощи терцетов. Скажем, мини-поэма "Дильноз" (http://www.stihi.ru/2009/04/20/619) сплошь состоит из ямбических трехстиший, каждое из которых есть строфа, заключает в себе мысли и чувства в завершенной форме. Но там цепь терцетов не есть терцины, ибо использована другая рифмовка, а именно:  рифмуются друг с другом крайние строки в каждой строфе и средние строки двух соседних строф (нечетной и четной).

...Достойный Оскара диагноз:
поверхностность – недуг сердечный...
От пониманья легче малость...

...В согласье будь с собой и веком...
Но знай: глубь жизни быстротечной
даётся трудно человеку...

В произведении при таком способе сопряжения терцетов должно быть четное число строф. Это – ограничение, но зато отпадает необходимость в заключительной отдельной – болтающейся! – строке.
Наверняка такой способ использовался и до меня. Быть может, он даже имеет устоявшееся название. Но я к нему пришел совершенно самостоятельно, независимо от кого бы то ни было, исходя только, как это всегда бывает у меня, из "внутреннего голоса" материала, из которого предстоит построить произведение. Улавливание "голоса" происходит на уровне ощущений и интуиции и навряд ли поддается формулировке или разъяснению. Но по моему глубокому убеждению, у каждой массы исходного строительного материала имеется свой "голос", определенный, непохожий на другие, которым он может поведать создателю свою "душу". Только после того, как мне удается уловить "голос" материала, начинает продвигаться строительство. А без этого в более-менее значительной задумке у меня движение невозможно. Потому-то любое из моих более-менее значительных стихотворений – это индивидуальность по своей структуре и форме, непохожая на другие.

Ямбические терцеты пошли в дело и при строительстве стихотворения "Дильдор" (http://www.stihi.ru/2009/04/28/5289). И хотя там в двух соседних трехстишиях тоже рифмуются средние строки, но в целом конструкция усложнена: сопряженные терцеты перемежаются двустишиями. Таким образом, в этом стихотворении, представляющем собой диалог двух героев (Он, безымянный, и Она, Дильдор), встречаются и сотрудничают Запад и Восток (итальянские терцеты и персидско-тюркские бейты). Взаимопроникновение и союз обеспечиваются еще и тем, что по ходу диалога герои дважды меняются "оружием": вначале Он говорит трехстишиями, а Она – отвечает двумя строками, потом Он действует бейтом, а Она парирует терцетом; в третьем, заключительном "раунде" – снова "рокировка".

Трёхстрочная строфа использована также в стихотворении "В Бестляндии жирафов нет..." (http://www.stihi.ru/2009/05/13/4676) Но там случай и вовсе особый и интересный. Он требует авторского разъяснения, ибо некий "знаток" (из тех, про которых говорят: "слышал звон, да не с той колокольни") высказывал по форме стихотворения совершенно несуразные вещи.
В этом ямбическом произведении две строфы, совершенно идентичные по своему строению (как и должно быть в строго гармонической структуре). В каждой строфе 7 строк, и она состоит фактически из двух строф: начального четверостишия и последующего трехстишия. Рифмовка в катрене – перекрестная (abab), в терцете – acc, то есть окончание его первой строки созвучно клаузулам нечетных строк катрена, а во второй и третьей – друг другу. Последнее обстоятельство даёт эффект усиления основного смысла строфы, заключающегося в завершающем её стихе.
Опять-таки, может, кто-то уже и применял именно такое семистишие, но для меня оно совершенно оригинально, к нему я пришел совершенно самостоятельно, исходя из того самого "внутреннего голоса" строительного материала.
В стихотворении, как уже сказано, две семистишной строфы. Значит, по общему числу строк – 14, – его можно посчитать сонетом. Но это, конечно, не сонет, во всяком случае, не классический – не итальянский и не английский...

Как известно, форма – лишь одна из компонент стихотворения. Его вторая неотъемлемая часть – содержание. Сдается мне, что и тут без авторского разъяснения не обойтись. И потому приведу весь текст целиком.

Жираф недаром выше всех:
усмотрит и мышонка.
С ушей слона (как друг  – не грех)
пыль может сбить мошонкой.
Одно лишь "но": жирафный смех! –
В тиши!.. Доходит!.. Только!.. –
Аукнется! И колко!..

В Бестляндии жирафов нет
в лесах (лишь в зоопарке).
Зато настоян белый свет
на водке и на "Старке".
И есть клеймо: жираф-триплет
раба, вора, кухарки
там правит бал в запарке...

Первая строфа – вступительная, подготовительная. Шутливым, ироничным манером и тоном (намеренно на грани фривольности) создается посыл: жираф выше всех, с высоты его положения ему видно всё; но есть и "минусы" – доходит долго; запоздалый смех (жирафный!) может выйти боком как самому "животному", так и окружающим.
Вторая строфа – основная. В некой стране (Бестляндии, которая, видимо, сама себя объявляет лучшей на свете!) в естественной природе жирафов нет, они – лишь в зоопарке. Зато всё и вся пропитано алкоголем. И судьба у Бестляндии неумолимая (клеймо): в ней правит некая система из трех составляющих (триплет) – раба, вора, кухарки. С вором нет вопросов: вор – он всюду вор и есть. Раб – не столько рядовой трудяга, сколько раб духовный, живущий по нормам " чего изволите" и "чего прикажете". Иначе – то самое "молчаливое большинство", те самые "премудрые пискари", благодаря которым и существуют на свете неправедные режимы. А кухарка здесь – это та самая, которую обещали научить, подпустили к важным делам, но научить так и не получилось. Словом, вообще некомпетентный субъект . Понятно, что такая "троица" и живет, и правит по запарке, то бишь как придётся, "тяп-ляп". И главное, в Бестляндии действует не просто порочная система управления, а жираф-система. Которая  зорко следит за всем, что "внизу" (усмотрит и мышонка, см. в первой строфе). До которой всё поздно доходит. Которая смеется (действует) невпопад. Которая является приблатнённой (коррумпированной, криминальной, что и символизируется "фривольностью" второй половины начального катрена). И которой, рано или поздно, не сдобровать (аукнется колко).
И есть, так сказать, сверхидея произведения.
Бестляндия состоит из двух половин. Одна – правящая система (жираф-триплет) и её обеспечивающие ("троица"). А так как жирафов в естественной природе Бестляндии нет, то получается, что ее первая половина – это "зоопарк". Каждый его обитатель является на самом деле и рабом, и вором, и кухаркой. Вторая же половина страны – "леса", естественная среда, где  обитает остальное население (не рабы, не воры, не кухарки). Оно, с одной стороны, более-менее свободно от "зоопарка", а с другой – представляет собой надежду на спасение всей страны и  опору её будущего.

16.05.2009

На снимке: автор (фото от 06.02.2009).