КУПИ СЕБЕ КОЗУ. Гл 5. Заморский принц

Воистину, мысль материальна. Иначе с чего бы это вдруг мамина подруга, которая уже около десяти лет жила в западной Германии, решила свести меня с сыном знакомой своей знакомой – западным немцем. Не иначе как к концу зимы мои новогодние флюиды «уж замуж невтерпеж» достигли Кёльна.
Ида Натановна была потомственной российской интеллигенцией. Она родилась в профессорской еврейской семье, ребёнком пережила блокаду Ленинграда и попала в Германию в начале 90-х как жертва Холокоста. Ида старше мамы лет на пятнадцать, но старушкой и даже пожилой женщиной её никто никогда бы не назвал. Это элегантная и интересная во всех отношениях дама без возраста. Стройная, очень живая, всегда с прямой спиной и прямым взглядом. Как большинство закоренелых холостяков, она никогда не считала институт брака обязательным и не страдала сентиментальностью. Желание Иды познакомить меня с немецким мужчиной, имеющим серьёзные намерения по созданию семьи, логическому объяснению не поддавалось.
В середине февраля моей маман неожиданно позвонила Ида. Неожиданность заключалась не в том, что позвонила (подруги проводили в конце каждого месяца обязательный телефонный марафон, кроме того, созванивались по праздникам и в дни рождения родных и близких), а в том, что в неурочное время. Мама сначала забеспокоилась – решила, что у Иды проблемы. Но, после обычных «телефонных реверансов», беспокойство сменилось очень сильным удивлением.

– Дочь, ты сидишь? Это хорошо! – весело прощебетала мама, заходя в нашу с Машуней берлогу. – И всё-таки мобилизуйся, а то от смеха можешь упасть даже со стула. Ида нашла тебе импортного жениха – истинного арийца! Коренной западногерманский немец, живет в Дортмунде – одном из самых западных городов Германии. Она настоятельно просит не отказываться от потенциального счастья сразу, а хотя бы познакомиться с новоявленным женихом.
– Ида??? Мам, ты шутишь. Ида – сводня? Этого не может быть, потому, что не может быть никогда.
– И тем не менее.
– Кто этот принц, который заслужил протекцию твоей «железной леди»? Он должен обладать неземными достоинствами.
– Пока я поняла только, что этот представитель немецкого среднего класса – что-то исключительно добропорядочное. Мужчину зовут Отто Штольберг, он государственный служащий, какой-то чиновник средней руки от образования. В свое время закончил Мюнхенский университет имени Людвига Максимилиана – один из старейших в Германии, – по образованию психолог. Вдовец, живет в собственном доме с двумя взрослыми детьми – девочка и мальчик, 19-и и 17-и лет соответственно. Да, есть еще один ребенок – сын, но он уже очень взрослый – 25 лет – и самостоятельный, живет в другом городе. Политические взгляды Отто мне неизвестны. Не знаю, антифашист он или нет, но, наверняка, не нацист, раз водит дружбу с Идой.
Теперь о грустном: он старше тебя на 19 лет – то есть на целое поколение. Честно говоря, меня бы такой антиквариат вряд ли заинтересовал. Но ты индифферентна к возрастным показателям, так что может быть знакомство с ним и не лишено смысла. Да, его предки были до Второй мировой войны очень состоятельными людьми – сливки местного общества. То есть он из приличной семьи. Думаю, это плюс.
Ида взяла твой электронный адрес и обещала немедленно выслать тебе его портреты: анфас – профиль, с детьми и без. Можешь сейчас погрузить почту, и мы полюбуемся на идиного протеже. Кстати, подруга сказала, что когда Отто, будучи у нее в гостях, увидел твою фотографию, его просто парализовало на несколько минут. А после того, как он узнал, что ты не замужем, он буквально на коленях просить её познакомить вас.

Через несколько минут мы втроем – мама, дочь и я – внимательно смотрели на монитор моего компьютера.
– Ничего себе такой немчик, европейская классика, – первой прокомментировала увиденное моя дочь.
– Маша, что за фамильярность, никакого уважения к возрасту, – попыталась изобразить из себя строгого педагога мама.
– Да какие его годы, если пыль с ушей стряхнуть, он еще хоть куда.
– Ладно, Машильда, заканчивай ёрничать. У господина Штольберга беда – влюбился в меня с первого взгляда, тут пожалеть человека впору, – я поддержала наш ироничный треп, но, надо признаться, никаких отрицательных эмоций изображение Отто у меня не вызвало. Скорее, он был мне даже симпатичен.
Со всех фотографий улыбался интересный джентльмен: голубоглазый, светловолосый (чего в прическе присутствовало больше белокурости или седины понять было трудно), в очках, с элегантной бородкой. Отто был высоким, неплохо сложенным, одет хорошо и всегда к месту: в туристической поездке – в ковбойке и джинсах, в церкви на конфирмации младшего сына – в строгом темном костюме, в офисе – тоже в костюме, но достаточно демократичном.
Дети все были светленькие и дружно улыбались в объектив, и все, кроме старшего сына, казались милыми. Старший сын Пауль – очень высокий юноша спортивного телосложения с правильными чертами лица, видимо, тоже улыбался, но выглядело это скорее как ухмылка. Его можно было бы назвать красивым, если бы ни выражение лица и глаза. Взгляд светло-серых глаз был жестким, жестоким, вообще каким-то нечеловеческим и уж точно не детским. Глядя на него, невольно хотелось процитировать фильм «Семнадцать мгновений весны»: «Истинный ариец. Характер энергичный, нордический, твердый. Беспощаден к врагам рейха». Причем, создавалось впечатление, что когда его фотографировали, вокруг было видимо-невидимо этих врагов.

– Ну что, мамуля: «выйду замуж за пожилого немца, чтобы отомстить за дедушку, погибшего в годы Великой Отечественной войны»? – задорно блеснула глазами моя дочь.
– Машка, да ты становишься пошлячкой. На святое попросила бы не замахиваться, – отпарировала я.
– Девочки, не ссорьтесь. Так что мне ответить Иде, она будет перезванивать завтра вечером?
– Однако и припекло же Отто Штольберга. Это чтобы Ида проявляла такую настойчивость в подобных делах. Чудеса!... Ладно, пусть пишет представитель братского немецкого народа. Рассмотрим его резюме, – как ни странно, согласилась я. Наверное, в моём организме ещё присутствовали остаточные явления после вируса «был бы милый рядом». – Хотя, мам, как же мы будем общаться? Я, увы, не сильна в языке великих Шиллера и Гете, кроме русского, могу шпрехать с ним только на языке Адама Смита. Неужели он знает русский?
– Русский пока не выучил. Я думаю, у него это еще впереди. Но, как нормальный образованный человек, кроме своего родного, хорошо знает и другие основные европейские языки – английский, французский, испанский.
Это камень в мой огород. Мама и Машка в языках не в пример сильней меня. Не семья, а серпентарий какой-то.
– Ладно, пусть пишет на английском, как-нибудь поймем друг друга. Думаю, до международного конфликта не дойдет.

Отто оказался человеком довольно интересным. Его биография не напоминала биографию рядового бюргера. Он, так же как и я, любил путешествовать, много повидал в жизни. Побывал в разных странах на всех континентах, посетил даже экзотические Камбоджу и Бутан, конечно же, объездил всю Европу. Поздно женился. У него была романтическая история любви. Но счастье длилось всего 10 лет: жена Хильда умерла, когда старшему сыну только исполнилось 9, и Отто остался с тремя маленькими детьми на руках. Поначалу было тяжело, но, по его словам, он очень любил детей, поэтому справились. Пока дети были дошколятами и младшешкольниками, нанимал помощницу по хозяйству, потом стали управляться вчетвером.
И еще немаловажный для меня плюс – господин Штольберг имел созвучное с моим чувство юмора. Во всяком случае, он понимал мои шутки, и сам пытался шутить – приятная неожиданность.

Вскоре мы начали созваниваться с Отто и болтать по телефону. Вернее, звонил он, во-первых, потому, что «горел желанием», а во-вторых, потому, что звонки ему почти ничего не стоили. У них в Германии есть операторы с супердешевыми тарифами для международных телефонных переговоров, в частности с Россией (у нас междугородние переговоры стоят значительно дороже, чем у них международные). И это было концептуально верно, я бы не стала рисковать своим бюджетом ради нашего светского трепа.
Кстати, мне понравился голос Отто. Он был по-хорошему мужским: достаточно низким, насыщенным, неплохо поставленным. Говорил господин Штольберг не торопясь, четко проговаривая все слова, благодаря чему я легко понимала его. Общался он все время ровно и настроен был неизменно позитивно. Ох, не зря мой новый знакомый учился на психологическом факультете, психологию общения освоил на «отлично».

– Доброе утро, Инга, я позволил себе позвонить Вам в праздник достаточно рано утром, так как хотел быть одним из первых, кто поздравит Вас сегодня. Мне сказали, что в России Международному женскому дню придают большое значение, что это один из национальных праздников. Желаю Вам и всем прекрасным дамам Вашей семьи счастья и стабильности всегда и во всем.
– Спасибо, Отто, Вы очень любезны. Непременно передам Ваши поздравления маме и Маше, – я старалась говорить не очень сонным голосом, но получалось плохо.
– Инга, загляните, пожалуйста, в Вашу электронную почту. Я отправил Вам электронную открытку. Я, конечно же, отправил достойную открытку и по почте, но мне сказали, что в России почта – не очень надежный способ связи, и я решил продублировать мое поздравление.
– Благодарю Вас, Отто. Непременно посмотрю. Желаю Вам хорошего рабочего дня. Всего доброго, – я положила телефонную трубку. Продолжать изысканную беседу у меня не было никакого желания, я надеялась, что еще смогу уснуть. Однако через десять минут поняла, что пора вставать. Сна – ни в одном глазу. Что толку бесцельно пролеживать время?
«8.30 утра. Законный выходной, в который, как ни странно, меня решили оставить в покое и не дергать по работе. Я так надеялась, что, наконец, высплюсь. Это жестоко – будить меня 8 марта в такую рань. В субботу – 6-го мы весь день поздравляли какие-то учебно-лечебные учреждения, 7-го мэру замайорилось с утра организовать срочное совещание городского руководства. Я так надеялась на 8-ое! В Германии – 6.30 и будний день. Отто собирается на работу – у него рабочий день начинается в 8.00. Я удивляюсь, как он раньше меня не поднял? Почему именно в 8.30? Видимо, в Германии спать больше, чем до половины девятого неприлично».
И все-таки, несмотря на не самое лучшее начало дня, 8 марта 2004 мы с моей семьей провели просто замечательно. День выдался солнечный, теплый – около 0;. После поздравлений, частью которых традиционно было море цветов от папы своим любимым дамам, мы устроили санную прогулку в лесу с катанием с гор и конкурсом на лучшую снежную бабу. Во второй половине дня ко мне в гости подтянулись друзья и семейство сестры. Праздничный обед, разбавляемый развеселыми танцами и хоровым пением, плавно перетек в ужин. Как только стемнело, Сафоновы и компания устроили обязательный для всех праздников большой фейерверк.
Есть у меня такой пунктик – с детства до самозабвения люблю салют. И, как только появилась финансовая возможность, стала регулярно устраивать себе и своим родным и близким фейерверк-шоу – представления блистательные в буквальном смысле этого слова.

В марте Отто как «с цепи сорвался»: он начал писать мне не просто ежедневно, а, зачастую, по несколько раз в день, звонил тоже очень часто. Видимо намерения у него были серьезные, а работы немного. Отто искренне расстраивался, что я не могу поддерживать столь активный диалог, и не понимал, что за одну зарплату, по европейским меркам очень скромную, человек может работать с утра до ночи зачастую без выходных и праздников.
На мои аргументы: чувство ответственности перед семьёй (зарплата была маленькой только по европейским меркам), долг перед малой родиной («если ни я, то кто», «сволочи рвутся к власти, если пройдут, то город может погибнуть») и так далее, он приводил свои очень логичные контраргументы:
– Инга, у человека должна быть личная жизнь, иначе для чего же ты работаешь? Обычно работают для того, чтобы иметь возможность достойно жить. А ты живешь, чтобы работать.
Был бы это твой бизнес, я бы мог понять, что ты строишь дело своей жизни, повышаешь благосостояние семьи. Но ты – наёмный работник. Если я правильно понимаю, твоя зарплата не зависит от того, проработаешь ты восемь или четырнадцать часов в день. Ты получаешь не столько денег, чтобы уничтожать свое время и здоровье. Ты делаешь это в ущерб общению с дочерью (вот это самое больное для меня место!). Подумай, если ты надорвешься, то вынуждена будешь умирать одна на нищенскую пенсию. Я знаю, у вас в стране социальные льготы развиты очень плохо.
Я, конечно же, возражала ему, но в душе прекрасно понимала, что Отто прав. И еще понимала, что если я упаду от истощения, все равно «свято место» пусто не будет. Чтобы справиться с большими объемами на этом месте будут работать не один, а пять человек. Возможно, они сделают в этом направлении не столько и не так хорошо, как хотелось бы, но все равно работа не прекратится, свет не перевернется. Однако жить по-другому у меня не получалось. Видно очень сильны во мне гены пламенных борцов за народное благоденствие, да и ситуация у нас в Николаеве в связи с предстоящими выборами складывалась тяжелая и опасная, как никогда. А это значит, помимо обычной кучи дел, приходилось разгребать политические авгиевы конюшни, активно организуемые мистером Моськиным.

Еще в начале марта Отто начал приглашать меня приехать в гости на пасхальные каникулы – в середине апреля. Он хотел поближе познакомиться, а еще показать мне свою страну, которую любил, судя по его письмам, фанатично. Отто был убежден, что, увидев Германию, я обязательно захочу в ней остаться, особенно, на фоне ужаса, творящегося, по его представлению, в России.
Так как наше общение очень быстро стало неотъемлемой частью моей жизни, а письма на английском и бесконечные телефонные разговоры отнимали у меня немало драгоценного времени, я начала серьезно задумываться: надо ли это.
Неплохо было встретиться и понять, насколько мы нужны друг другу. В отличие от заочно влюбленного Отто, я пока не знала, хочу ли, чтобы мы стали друг для друга чем-то больше, чем приятели. Продолжая виртуально–телефонный роман на иностранном для обоих языке, сделать судьбоносные выводы невозможно. Тратить немало времени не понятно для чего – для меня непозволительная роскошь. Я выкраивала драгоценное время, конечно же, не в ущерб работе и дочери, приходилось сокращать скудные часы, выделенные на сон, что уже давало о себе знать.
Обмозговав ситуацию таким образом, я решила принять многочисленные приглашения моего pen- и phone-friend, и посетить во время пасхальных каникул западную Германию. Тем более, что мое знакомство с Дойчландом ограничивалось лишь непродолжительным пребыванием в Берлине.
Православная и католическая Пасха в этом году совпали: христиане всего мира должны были отмечать великий праздник 11 апреля. Правда у нас для большей части населения праздник длится всего один день: Светлым Христовым Воскресеньем мы бьемся на раскрашенных яйцах, едим куличи и троекратно целуемся, поздравляя друг друга. В Германии Пасха, как и Рождество, государственный праздник, и сопровождается он длительными каникулами.

С поездкой у меня все уладилось на удивление хорошо: Иваныч отпустил на целых четыре рабочих дня. Я просила рабочую неделю, но рассчитывала не больше, чем на три дня. И вдруг небывалая щедрость со стороны шефа! Это значит, я почти на неделю смогу улететь.
В понедельник я доразрулила все текущие дела, поучаствовала во всех мыслимых совещаниях, написала срочные публикации в местную прессу и сообщения на кабельное ТВ и в первом часу ночи уставшая, но счастливая поплелась домой. Завтра, вернее, сегодня утром я улетаю в Дюссельдорф.

Дома меня до слез растрогал детеныш. Несмотря на очень поздний час, Машуня еще не спала, и как только я открыла дверь, бросилась мне на шею.
– Мамочка, ну наконец-то ты пришла! А я тебе покушать сделала, – мы, обнявшись, прошли на кухню. На плите стоял ужин, любовно приготовленный моей дочерью: подгоревшая картошка и недожаренные котлеты–полуфабрикаты из местной кулинарии. Маша поставила передо мной самую большую тарелку, какую смогла найти в доме и наполнила её своей стряпней.
– Нравится?
– Очень! Ты у меня умница, самая лучшая дочь всех времен и народов! – пришлось, через «не могу», мужественно опустошить тарелку.
Мой маленький заяц сидел рядом, улыбался и смотрел на меня грустными-грустными глазами.
– Солнышко, не скучай тут без меня, оттянитесь с бабулей по полной программе. Я буду звонить каждый день.
Мы пообнимались ещё, поговорили, посмеялись, и я, поборов в себе желание как можно дольше не отпускать свое сокровище, уложила уже осоловевшую от недосыпа Машильду в кровать.
С завтрашнего дня к нам на неделю переезжает моя мама, дочь будут холить, лелеять и баловать, но все равно сердце щемило от предстоящей разлуки. Мы очень редко бывали с ней врозь надолго.