Вальс

     Полина Андреевна собиралась в гости. Собиралась с неохотой, как говорится, через "не хочу", замученная своей собственной раздвоенностью. Одна часть её желала попасть на торжество лучшей подруги - не пойти неудобно, обидится до смерти, не вымолишь тогда вовек прощения, надо непременно идти; а другая её часть лениво "ныла" - ах, как не хочется тащиться в такую даль, почти на самый край города. На улице морозно, и сумерки вот-вот покроют город - в темноте будут светиться лишь огни фонарей, да окна многоэтажных домов.
   И потом, она уверена, скучно ей там будет среди изрядно подвыпивших, расшумевшихся, разговорившихся все разом, в один голос. А она не пьёт. И ей, трезвой, всегда грустно наблюдать за разгулявшимся застольем, за людьми в буйном веселье, неузнаваемо меняющимися под влиянием "горячительного". И каждый из них думает при этом, что он трезв, ничуть не пьян, и поведение его не выходит за рамки обычного, а если и выходит, то всё равно никто не обратит на это внимание, ибо все разделятся обязательно на пары, и каждый будет занят только своим.
     А Полина Андреевна на вечеринках-гулянках остаётся обычно одна, сама по себе. Её никогда не прельщал "кавалер на один вечер".
     Такими мыслями была занята голова Полины Андреевны, а руки в это время делали своё дело по инерции – юбка и блузка отутюжены и уже сидят на ней, как влитые, подчёркивая стройность её фигурки. Короткая стрижка “под мальчика", невысокий рост и худенькая  фигурка молодили её, вводили окружающих в заблуждение при определении возраста “на глазок". Ей обычно давали на семь-восемь лет меньше её возраста.  Она любила повторять,что "женщине всегда столько лет, насколько она выглядит и чувствует себя"…
   
         Полина Андреевна жила одна. Одна - последние  пару  лет,  а  до этого вдвоём
     с  дочкой,  единственной  дочкой, самым  родным  и близким человечком  в её жизни.  Два  года  тому  назад  дочка,  как ранняя птаха,вылетела из заботливого материнского
 гнезда,  вылетела, соединившись с таким же, как она сама, только что оперившимся птенцом, и красивой, влюблённой парой они улетели жить в другой город - город на Неве.
   
     С отцом выросшей дочки Полина Андреевна разошлась давно - дочке тогда шёл пятый годик. О разводе Полина Андреевна никогда не сожалела, а жалела лишь о том, что в юности встретила и полюбила "не того человека", не смогла разглядеть вовремя, понять его внутреннюю чёрствость, холодность и пустоту – увлеклась по молодости лет чисто внешними, действительно прекрасными, данными: высок, строен, с правильными точёными чертами лица. И глаза, о, эти синие большие очи на чуть смугловатом от природы лице, кожа которого становится от солнечных лучей тёмно-коричневой за одну неделю, а густо насыщенные синевой глаза сияют, как два бездонных озерца, в которых Полина отражалась на протяжении четырёх лет неоднократно. А волосы, густые, русые, на ощупь жёсткие, легко укладывались в любую стрижку, и всякая была ему к лицу. "Ему б девушкой родиться", - думала иногда Полина, любуясь, как завороженная, его внешней красотой.
   
      И "долюбовалась", что и забыть забыла, что "с лица-то воду не пить", как любила говорить её покойная ныне мать. Забыла и о том, что "не с внешностью жизнь-то долгую жить придётся, а с человеком" - опять же рассуждения её любимой матушки, женщины простой,  но умудрённой жизненным опытом и от природы обладавшей живым, цепким умом и верным глазом на людей, на жизнь.
   
       А человеком он, её "красавец писаный", оказался недалёким, эгоистичным,  самовлюблённым, с сердцем, не умеющим чувствовать, понимать её без лишних слов, да и слова её не помогали - не в состоянии были пробудить в нём сочувствие к ближнему, соучастие к её жизни. Он не спрашивал, как прошёл день, чем она занималась, что нового на работе, как её здоровье, настроение, о чём она думает, мечтает. Его совершенно не интересовало, как и чем она живёт без него, вне дома. Он был глух и нем ко всему, что происходило  или  не  происходило в её душе.
 
    Сначала, когда они только поженились, она заметила, что он молчалив, но не придала этому особого значения, успокаивала  себя тем, что у него просто такой характер, нераз-говорчивый, и это ничего. А она говорить умела, темы для разговоров находила легко и любила порассуждать обо всём на свете.
   
      Так у них и повелось, что она одна за двоих говорила. И те вопросы, которые понапрасну ждала от него, задавала ему сама. В отличие от него, она интересовалась всем, что касалось его, что с ним происходило вне их общего времяпрепровождения - и его работа, и его друзья, и его мнение по тому или иному вопросу, о той или иной новости, и то, о чём он думает, когда молчит.
     Но и все эти многочисленные вопросы, призывающие его к разговору, не могли растормошить его постоянно дремлющую душу, не могли оживить их общения. Нет, он не молчал, он отвечал на каждый её вопрос, но так коротко, так односложно, так вяло и безынициативно, что сердце её при этом тоскливо сжималось от предчувствия беды, от прозрения, что беда надвигается с неимоверной быстротой.

   На пятом году их совместной нудной, серой и какой-то однобокой жизни она окончательно поняла, что с таким человеком ей не по пути. Четыре года она любила его,  надеялась, что вот узнают они друг друга получше, и он станет другим, станет таким, каким она хотела бы видеть его хотя бы иногда, хотя бы в короткие мгновения.
   
      Не оправдались её надежды. Он был вполне доволен собой и ею,  их общей семейной жизнью. А была ли она довольна - он просто не задумывался об этом. И был неподдельно испуган, когда она, решившись, заговорила с ним о разводе.
     Он обвинил её в неслыханной дерзости, призывал к совести, кивая в дочкину сторону головой - дескать, "как ей не ай-ай-ай, лишает четырёхлетнего ребёнка-несмышлёныша отца родного". А Полина как раз думала, что это-то и хорошо, что пока несмышлёныш - позже ей больнее было бы пережить разочарование в своём собственном отце.
    После недолгих препирательств они довольно спокойно развелись, и она с дочкой ушла жить к своим родителям, оставив ему их небольшую квартирку, полученную в канун первой годовщины свадьбы…
 
     Ей помнится, как они тогда радовались! Ещё бы, будут  жить  самостоятельно,одни,
 без её "стариков". А потом, позже, она уже думала, а может, как раз дольше бы не развелись, если  бы  продолжали с родителями жить. Ей со своими родителями уютней было: и душу излить было кому, и отогреться душой. И дольше не представилась бы ей возможность узнать чёрствость его души, сведшей в итоге их совместную жизнь на нет...
   
     Теперь уже что вспоминать - четырнадцать лет прошло с тех пор, как "разбежались" в разные стороны, разошлись каждый в свою, бесповоротно, навсегда.

      Но были и встречи, когда дочку он навещал. Не так, чтобы часто, и всё же про дни рождения не забывал – поздравлял. Пока маленькая была - игрушками, а постарше стала - цветами и деньгами "купи себе сама, что надо, а я не разбираюсь".
  И что удивительно, все эти годы надеялся, что Полина захочет вернуть его, неоднократно предпринимал попытки добиться восстановления их любовной связи. Но она категорически возражала против его вероломства и посягательства на её тело, не принадлежащее без души ему.
 
     И он, в конце концов, понял, что конец - это и есть конец, смирился с тем, что потерял её навсегда, нашёл себе другую женщину, с которой живёт по сей день, но при случае не забывает напомнить Полине Андреевне о том, что всегда готов вернуться к ней - пусть только кликнет.
   
     Но шли годы, а она "не кликала", потому что хотела любить, любить настоящего человека, с которым было бы интересно жить, общаться, который был бы для неё всем - и отцом, и мужем, и другом, и любовником одновременно. Всем, всем хорошим, что только есть в жизни. И чтобы она для него была всем-всем.
   
      Полина Андреевна осознавала, что порой она слишком идеализирует этот далеко не идеальный мир, а понятия её о том, каким должен быть настоящий мужчина-муж слишком возвышенны, слишком оторваны от реально существующих в жизни мужчин.
    Всё, всё это знала и умом понимала, а сердце и душу не могла заставить подчиняться реальности, реальной жизни. И, соприкасаясь ежедневно, ежеминутно с большим внешним миром, продолжала при этом, несмотря ни на что, жить в своём внутреннем мире, мире своей души - чуткой, ранимой, романтичной...
 
      После развода Полина  Андреевна  долго  ещё  ни  перед  кем  не афишировала своей женской свободы, на мужчин не заглядывалась,знакомств с представителями сильного пола
  не искала.
  И всё же, по месту её работы, на заводе, быстро разнеслась весть о том, что экономист планового отдела, симпатичная Полина Андреевна стала женщиной, свободной от брачных уз.

    И мужских ушей достигла эта последняя заводская новость - мужские уши, оказывается, тоже иногда не прочь наравне с женскими уловить ту или иную пикантную подробность о том или ином человеке, будь то женщина или мужчина.
   В данном случае это была Полина Андреевна, и новость касалась серьёзного изменения её "статуса"...
   
   
    Полина Андреевна стала замечать, что заводские мужчины смотрят на неё завлекающими глазами, красноречиво комментируя эти взгляды недвусмысленными намёками:  не скучно ли ей одной, такой молодой и красивой, без мужской ласки? Не требуется ли ей друг сердечный ? На что Полина Андреевна отвечала спокойным и непреклонным тоном, ставящим сразу все точки над "и".
   
      Никакой "кавалер" ей пока что не требуется, а если необходимость всё же возникнет в "воздыхателе", она потрудится сама его отыскать. На мужчин такая "многообещающая" тирада действовала, как охлаждающий душ в жару.
    Уверенность их пропадала, они начинали заикаться, путаясь в своих мыслях и желаниях, с позором отступали перед её неприступностью и уверенностью.
   
     Откуда им было знать, что в душе Полина Андреевна не была такой уж холодной и неприступной - то была защитная маска женщины, не желающей ошибиться во второй раз, не желающей прослыть в глазах мужчин "лёгкой добычей"...
   
     Так шло время - работа, заботы о дочке. Два года гордого одиночества, семьсот двадцать ночей, проведённых без мужчины, без ласки. Тело её взбунтовалось - оно не желало более спать в одиночку, не радуя собой никого, никому не даря ласки.

    Бренное тело Полины Андреевны требовало любви - физической для тела  и духовной для души. В сердце Полины Андреевны вспыхнула светлая, безудержная любовь к Юрию, работающему на том же заводе, что и она.
 
     И ведь знала, с первого дня знала, что он не свободен - женат, и что на заводе всем станет известно о их  любви "незаконной". И будут им за глаза косточки перемывать, судачить о ней - конечно же, только о ней.
   Так уж испокон веков есть, что женщину осуждают, если она, одинокая, "уводит" мужа чужого, а о мужчине и речи нет, как будто он телёнок несмышлёный, и не знал, и не ведал, что аморально бегать от жены к другой, без оглядки согласившейся на роль любовницы. А где б она нашла свободного, не женатого, в тридцать с лишним лет?
   
      Юрий уверял, что жену свою давно не любит, что живёт с ней ради сына, а вот сын подрастёт, встанет на ноги, он и разведётся с ней, и тогда уж непременно предложит "руку и сердце" Полине Андреевне. И она верила ему и ждала, когда сын его вырастет при отце, и растила свою дочь одна.
   
     Юрий был с Полиной Андреевной добр, ласков, внимателен. Он радовался их нечастым встречам, радовался, как ребёнок, искренне, от души - брал её на руки, кружился с ней по комнате, приговаривая "ах, как же я соскучился по тебе!"
     Ради таких минут она готова была ждать его столько, сколько ему понадобится для решения его семейных проблем.
   
     Зато на работе они имели возможность видеться почти каждый  день. Увидев его, она уже издалека начинала улыбаться и шла навстречу ему, не чувствуя ног под собой. Но такие встречи были короткими - не станешь же на заводской территории в рабочее время часами простаивать, глядя влюблёнными глазами друг на друга.
   
       К дочке Полины Андреевны Юрий относился с заботой, вниманием, вёл с ней по-взрослому детские беседы, играл  в  её  игры,читал или рассказывал сказки.

   И дочка привязалась к нему, ждала его прихода всегда с нетерпением, приставая к матери с одним  и тем же вопросом: "Когда же, наконец, придёт наш дядя Юра?", а когда он приходил, встречала его радостным и громким возгласом: "Ура! Наш дядя Юра пришёл!"
    
    И Полина Андреевна расцвела со своим Юрием - она так и светилась внутренним душевным покоем и счастливой, хотя и без брачных уз, любовью - любовью к мужчине, постоянно приходящему и постоянно уходящему от неё...
   
    И так семь лет. Семь лет вместе и всё же врозь со своим ненаглядным Юриком, со своей любовью.
   
     И вдруг, как гром среди ясного дня, до неё начали доходить слухи, что Юрий, её Юрий завёл себе ещё одну "зазнобу" – молодую,  на восемь лет моложе  Полины Андреевны.
   
    Юрий признался Полине Андреевне, что встретил другую, влюбился без памяти и с женой своей уже развёлся, чтобы жениться на молоденькой Танечке.
   
     День померк для Полины Андреевны, исчезли все радужные, яркие краски благоухающего лета. В душу её закрался холод разочарования, равнодушия ко всему и всем. Куда подевалось женское очарование, которое исходит всегда от тех женщин, которые любимы и сами любят?
    
   И только дома, рядом с дочуркой, оттаивала душой, лицо её оживлялось. Она помогала дочке по математике, геометрии, проверяла английский, расспрашивала о школьных новостях, о подружках, одним словом, старалась перед дочкой вести себя так, как будто ничего не случилось, ничего не произошло в её жизни.
   
      И дочка старалась ничем не напоминать страдающей матери о дяде Юре. А когда дочь засыпала, Полина Андреевна начинала приговаривать шёпотом, как бы убеждая себя:
   -"Никто нам с тобой не нужен, никто. Нам вдвоём хорошо, хорошо". И слёзы, солёные и тёплые, струились из её печальных глаз, стекали тонкой струйкой по щекам...
   
   
     И опять потянулись одна за другой горькие ночи одиночества, полные боли и пустоты. Время шло. Боль потихоньку теряла свою первоначальную остроту.
     Полина Андреевна не носила больше траура в душе. Мир вокруг неё стал приобретать свои  былые  краски.
      
       И коллеги её обрадовались, оживились тоже, довольные, что их всеобщая любимица Полина Андреевна опять становится такой, какой была раньше - весёлой, доброй, общительной, внимательной ко всем и каждому, что с ней опять можно поболтать о том о сём в перерывах от работы, излить свою душу.
   
     Все знали, что Полина Андреевна, как никто другой, умела слушать, а выслушав, умела успокоить, сказать в заключение исповеди нужные слова, вселить надежду на лучшее, веру в то, что у всех всё обязательно наладится, утрясётся и будет просто прекрасно.
    
     Все радовались,  что  их  Полина  Андреевна  не  сломалась, не опустилась, не ударилась ни в запой, ни в разгулы от горя, а как раз наоборот, ещё аккуратней стала во всём, ещё внимательней и душевней к окружающим её людям...
   
     Жизнь продолжалась. Полина Андреевна сказала самой себе, что раз Юрий с ней так обошёлся, значит, не любил её по-настоящему, а раз не любил, так что о нём горевать, слёзы лить, не заслуживает он её слёз - он просто её не достоин. И бог с ним.
     И она будет радоваться за Юрия, что он встретил свою настоящую любовь, что живёт с любимой молодой женой, и пусть он будет с ней счастлив. И её, Полину Андреевну, пусть не поминает лихом. Она не станет злиться на весь мир за то, что он счастлив, а сама она несчастна.
   Она лучше будет верить в то, что и её где-то ждёт счастье, и она будет ещё любима и желанна…
   
     И снизошёл покой на душу Полины Андреевны. Дочка росла, переходила из класса в класс. Полина Андреевна работала, в выходные крутилась по дому, в часы досуга вязала, читала, смотрела в светящийся экран телевизора, встречалась с подругой, шушукались с ней допоздна о том о сём...
               
                - 2- глава.

     С подружкой Леной они были "не разлей вода" со школьной ещё скамьи. У Лены счастливая семейная жизнь. Муж её просто "золото" - так говорит Лена.
    Брак у них крепкий, надёжный, отношения с мужем неординарные, своеобразные, интересные. Лена запросто могла уговорить своего мужа, без всякого давления и споров делать любую  женскую работу по  дому - стирать,  гладить, пылесосить, готовить обед, бегать за продуктами в магазин.
   
   И он с удовольствием занимался всем этим, но только по выходным - такое у них с Леной существовало добровольное соглашение. B будни она делает всё необходимое, что может успеть переделать за два-три вечерних часа после возвращения с работы, а по выходным Лена отдыхает от домашних дел, полностью отключается от забот по дому.
   
      Прекрасно зная свою ненаглядную подружку Лену и часто бывая у них дома и по выходным, и в будни, Полина Андреевна  замечала,  что Лена не очень-то торопится переделать все дела по дому - она никогда не утруждала себя наведением особого лоска и чистоты в квартире, считая не это главным в жизни.
   
     "Какой прок без конца ходить с тряпкой в руках, бесконечно вести борьбу с каждой пылинкой, каждой соринкой, неизвестно откуда появляющейся каждый день", - часто говаривала она и усаживалась с книжкой на диван или включала телевизор.
 
    Лена - страстная любительница кино. Гори всё синим пламенем для неё, если показывают драму жизненную или сентиментальную картину о любви. Обожает и ни одного не пропускает,  не посмотрев пусть в третий, а то и в пятый раз, старого фильма  шестидесятых - восьмидесятых годов.
 
     Муж Лены,  Андрей (а Лена называла его и в глаза, и за глаза "мой ненаглядный") в отличие от Лены, своей безалаберной супружницы, которую любя он называл "любовь моя безалаберная", исполнял свои дежурные обязанности по субботам и воскресеньям на совесть, стараясь успеть переделать всё то, что накапливалось с будних дежурств его жёнушки.
   
    А ещё у них был замечательный сын, который души не чаял в своих современных
  "предках"- так он их называл. Они не утруждали себя нудными нравоучениями, не занимались ни по какой специальной методике воспитанием своего четырнадцатилетнего
  "оболтуса", как они называли его.
    Они просто жили втроём, были вместе, заботились друг о друге, любили друг друга.
   
    Полина Андреевна по-доброму завидовала им, всем троим, и радовалась за них. И в сердце Полины Андреевны жила надежда - надежда на любовь.
   
        И Лена уверяла: "Не дрейфь, Полинка, мы тебе ещё такого жениха найдём,что все
      от  зависти  так  и  попадают!”
 

      И действительно, искала для своей Полинки "завидного" жениха, в очередной раз обрисовывая и давая личную характеристику тому или иному знакомому мужчине, выбранному в кандидаты для знакомства с Полиной. Полина Андреевна и слышать ничего не хотела ни о каких "завидных" и не очень "завидных" кавалерах и не соглашалась ни на какие заведомые знакомства.
   
        Лена страшно злилась на неё и выговаривала ей в сердцах: "И для кого ты себя бережёшь? Ведь век бабий короток - не успеешь оглянуться, как никто и не взглянет из мужиков в твою сторону. Что тогда? На старости-то и вспомнить не о чем будет".
   
    Нет, Полине Андреевне не нужны в старости воспоминания о куче мужиков. Полина Андреевна знала для чего, а вернее для кого бережёт себя - для самой себя она это делает, для самоуважения, для светлых воспоминаний в старости.
   
     Ей очень важно уважать себя, не поддаваться прихоти плоти своей, не идти по лёгкой дорожке бесконечных  любовных утех то с одним, то с другим, то с третьим временным. И потом, не тот у неё характер, чтобы сдаваться, растоптать свои собственные представления о любви между мужчиной и женщиной…
   
      Полина Андреевна очнулась от своих автоматических действий. Часовое занятие по одеванию, прихорашиванию себя  завершилось...
   
      И вот Полина Андреевна  на юбилее у своей подруги. Пришла она, правда, с большим опозданием - в самый разгар “массового гуляния". И всё же, лучше поздно, чем никогда.
   
    Нарядная, раскрасневшаяся и запыхавшаяся от приятных хлопот виновница торжества - её Ленка - подлетела к своей Полинке, зашептала ей нетерпеливо и горячо на ушко:

   "Слушай сюда! Обрати внимание вон на того, высокого, интеллигентной наружности.
   Да не туда, не туда смотришь, поверни голову к окну.   Так вот, это Вадим - классный мужик, между прочим, и без пяти минут  холостяк! В данный момент начал бракоразводный процесс. Учти, всё из достоверных  источников узнано. Полинка, не будь "букой", иди, улыбнись человеку, потанцуй с ним - не убудет ведь с тебя!"
   
     Лена выпалила всё это в бедное ухо Полины Андреевны  без  малейшей остановки,без
 пауз и, не дожидаясь ответа, умчалась на кухню с пустой салатницей в руках, за новой порцией салата для "прожорливых" гостей.
   
    Полина Андреевна улыбнулась, глядя вслед своей заботливой подружке, и осталась сидеть на своём месте. Взгляд её  зелёных глаз машинально блуждал по комнате, перебегая с одного предмета на другой, скользил по танцующим гостям.
 
         Обстановка комнаты была ей хорошо знакома - она знала все предметы, вещи, заполняющие эту комнату,  знала  и  Лениных  гостей - не впервые они собирались здесь все вместе.
      Вадима, о котором ей только что нашептала Лена, видела впервые – возможно, поэтому взгляд её внимательных глаз задержался на незнакомом человеке чуть дольше, чем  на  других  гостях.
    
     Он стоял у окна спиной к ней и там, в ночи, пытался разглядеть что-то, ему одному известное. А быть может, он смотрел в светящиеся окна  дома напротив.
   
     "Да, он явно хорош собой", - машинально отметила про себя Полина Андреевна. А он вдруг неожиданно круто повернулся и тут же натолкнулся на её любопытствующие глаза, которые она не успела отвести в сторону. И они в упор, с одинаковым любопытством, задержали друг на друге взгляды. Не отводя от неё взгляда, Вадим шагнул ей навстречу.

      Она опустила глаза к полу и видит только, что брюки серые в светлую тоненькую полоску, безукоризненно чистые, с ровной стрелкой по середине, приблизились к ней. Смотреть далее в пол было просто нелепо.
     Она взглянула ему в лицо.
      "А я вас ещё не знаю", - произнёс он спокойным, приятным, чуть с хрипотцой, голосом.
     "Я вас тоже не знаю", - пролепетала она. "Так давайте познакомимся, - весело продолжал он. - Меня зовут Вадим Сергеевич, а вы, наверное, и есть та Поля, которую с таким нетерпением ждала хозяйка дома и всё боялась, что вы так и не появитесь. И грозилась не простить вам этого. Хорошо, что вы, наконец, здесь".
   
    Он говорил чуть протяжно и таким добрым, ласковым тоном, что Полина Андреевна почувствовала вдруг теплоту и умиротворение в душе, и
ей хотелось, чтобы он говорил и говорил,  но  она  тут  же  одёрнула себя,
  попросила   не  забываться , и  спокойно  ответила мужчине:

     "Да, это я и есть. Только Поля я для подружки своей, а для вас Полина Андреевна".
  И сама удивилась, почему так строго это у неё вышло. Он улыбнулся:

     "Да у вас просто замечательные и имя, и отчество, Полина Андреевна, звучит, как музыка, - и повторил в растяжку, будто напевая, - По-ли-на Андре-ев-на! Впредь я только так и буду вас называть!"
    "Боюсь, что вам не придётся так уж часто делать это", - парировала она, но за ним тоже не задержался ответ:
     "А кто или что, по-вашему, может мне запретить произносить ваше звучное имя? Я же не говорил, что буду часто надоедать вам с визитами, я только сказал, что буду часто повторять ваше имя и отчество".

     Ей понравилось такое начало их беседы. Вадим не спешил от неё отходить, присел рядом, но не вплотную, плечом к плечу, как это делают зачастую мужчины в компаниях, а на почтительном расстоянии от неё. И это ей понравилось.
 
         Ещё она заметила, что он ничуть не был пьян, в отличие от других, изрядно подвыпивших мужчин-гостей, то и дело произносивших тост за тостом, чтобы предоставить себе возможность выпить побольше на вполне законных основаниях. Они и Вадима зазывали криками-приглашениями присоединяться к ним, но он сидел возле неё, и им без рюмок и тостов было хорошо.

    Рядом с Вадимом, она внезапно явственно ощутила в себе никогда не умирающее желание любить, и душа её и тело приятно замерли от предчувствия любви.
    Она ещё не знала и не могла знать, какой она будет, её новая любовь, каким будет её любимый человек, и как,  закончится её желание любить и быть любимой.

    Возможно, что эта любовь не закончится никогда и будет длиться вечно.
      
     И Полина Андреевна с открытым сердцем и чистой душой сделала первый, робкий шаг к своей новой зарождающейся любви:
    "А не закружить ли нам свои головы в стремительном вихре вальса?" - задорно и весело спросила она Вадима.
   И он тут же встал, протянул ей руку и, с таким же задором в голосе, произнёс:
    "Ну, конечно же, закружить, обязательно закружить, и утомить ноги в этом кружении".
   
       И они поплыли в вечно молодом и всегда современном вальсе…