Зеленое озеро или невеста из Мысхако

Сигнал телефона о приеме смс разбудил Юру. Он приподнял голову и просунул руку в рюкзак, нащупал старенькую nokia и прочитал смс «освобожусь примерно через полчаса». Юра спрятал телефон обратно и осмотрелся вокруг. Рядом с ним загорала смуглая женщина с черными волосами, в желтом бикини; округлые формы ягодиц, покатые бедра и аккуратные груди. «Мама, мама» обращала так на себя внимание маленькая девочка с маской и трубкой для ныряния. Она плескалась в море рядом с мамой, а Юра пытался угадать возраст загорелой брюнетки с фигурой молоденькой девушки.
 
У подножия скал на узкой наклонной скалистой полосе загорают люди. Между горами и волнами они лежат на тропе, по которой туда и сюда снуют отдыхающие. Скалы, присыпанные сверху галькой, уходят под воду. Скалы в воде, выточенные волнами, похожи на гребни напористых волн. Камень, спрятанный в море, превратился в застывшие волны. Все разное, что соприкасается, перенимает черты друг друга.

Люди сидят у скал, а чайки на скалах гнезда свои стерегут. Сплошную, широкую линию горизонта перебивают местами суда, стоящие на рейде. Над неподвижными танкерами и сухогрузами взгромоздились белые кучковые облака. Они огромные, а суда крошечные, еле различимые. Такие же точечные люди, сидящие вдалеке на мысе у подножия Колдун горы.

Солнце скрылось за Колдуном, и блеклым желтым светом очертила его склон. Кустарники и камни на склоне слились в одну массу. Ветер, постоянно дующий в течение дня, не стихал, и нагонял волны на прибрежные камни. Становилось прохладно. Море глубокого синего цвета окрасилось на поверхности пленкой солнечного цвета. Ближе к заходящему солнцу вода была бледно-желтой, вдали – сине-голубой, посередине – болотной зеленой. Юра наблюдал парад цветов, смотрел на закат, на цветную смерть сегодняшнего солнца. Каждый вечер оно умирало, устраивая яркие похороны, карнавал всех цветов.

Отдыхающие один за другим покидали берег, а не насладившиеся купанием стояли в волнах. В светлых волнах их головы и плечи были темного цвета. Люди походили на буйки, качающиеся на поверхности. Брюнетка позвала на берег дочь и девочка послушалась. Она, насмотревшаяся на плавающих под водой бычков, была радостной, но чуть продрогшей. Мама укутала ее полотенцем, а сама не спеша собрала вещи и одела поверх бикини короткую джинсовую юбку и хлопковый топик.

Заходящее солнце стягивало за собой пелену бледно-желтого цвета как стягивает скатерть со стола маленькая девочка, настойчиво тянущая ее за один конец. И на рябистой поверхности моря отразились белые, освещенные вершины облаков. По небу растянулись переходы от желтого к фиолетовому, к синему. Все краски поблекли, все угасало, и постепенно утихал прибой.

Карнавал завершился, а Юра продолжал ждать ее, чтобы начать с нею карнавал из слов, улыбок, поцелуев, объятий и вздохов. Он ждал, чтобы стать режиссером праздника на узкой тропе берега; чтобы два тела, спрятанные за скальными выступами, напоминающими гребни застывших волн, оголились под луной, под одной единственной их видящей луной.

Стемнело. Небо и вода потемнели. Темно-синие, немножко серые цвета окрасили берег и мысли Юры. Он поднялся с гальки, поднял и сложил в мешок большое зеленое полотенце, обул сандалии. Нащупал на дне мешка nokia, включил дисплей. Время 20:26, не пришла. Он поднял голову вверх, рассмотрел лишь одну звезду и загадал желание. В нем не было ни ее, ни его, но были они...

Юра пошел вдоль берега. Галька выскальзывала из под ног как серебристая рыбка из рук рыбака.

В поздний час на берег пришли местные собиратели крабов. Трое мужчин разных возрастов зашли в воду с фонариком и плетенной высокой корзиной. Один освещал дно, другой резко поднимал камни, а третий ловко хватал добычу и бросал в корзину. Чуть поодаль от них несколько молодых мужчин собирали дрова и складывали их для костра. Возле них стояли две девушки с ног до головы покрытые каплями воды. Они прижимались друг к другу, чтобы согреться под одним полотенцем на двоих. На мгновение Юра пожалел себя: «Им предстоит хорошая ночь, море, костер, еда на огне, и девушки с красивым телом».

Дойдя до тропинки, перпендикулярной к берегу моря, он увидел за сто метров от себя под лучом уличного фонаря ее. Она шла чуть торопливо, впрочем так она шла и в первый день знакомства. Ее простой, легкий сарафан с разрезом на груди и вдоль ноги будто не поспевал за ней, оттягивался назад, приоткрывая запретные части молодого тела. Груди направлены вперед, в бедра отдается шаг, и груди чуточку дребезжат, трепещут так, будто в них спрятался ветерок. Колышутся вьющиеся волосы. Все тело повинуется трепету…

Никакой это ни ветерок. Это ее дыхание, звонкое, глубокое, жадно глотающее воздух дыхание. Она дышит! Дышит каждый раз так, будто испытывает наслаждение, будто касания теплого ветра доставляют ей море удовольствия. И руки ее горячие и щеки обжигают жизнью. И более ничего не знает о ней Юра. Разве что живет она в этом маленьком поселке Мысхако, где у самого берега Черного моря собирают урожай ее семья, ее соседи. Где скалы стоят против волн. Где много миллионов лет назад всюду, где сейчас земля и скалы, было море. И очутись они сейчас в те времена на этом же месте, вода окружала бы их. Все вокруг двигалось бы плавно, чуть подрагивая, все вокруг было бы чем-то нереальным, не земным, а морским. Все было бы похожим на нее, на Марину.

Она шла к нему на встречу, но не видела его в темной гуще. Ее большие темные глаза смотрели вперед, на черное море и небо цвета индиго. Но Юре казалось, что ее взгляд, спрятанный в тени надбровных дуг, был направлен прямо в его широко открытые глаза. Она пронзала его черными пятнами глаз, а он с нетерпением дожидался ее дыхания у своих губ.

- Извини, я не могла придти раньше. Отец поздно вернулся с работы. Надо было накрыть для него стол. Я хотела придти вовремя, но не смогла.

Юра не спешил отвечать. Нет, он не сердился, но наслаждался ее голосом и ароматом виноградного сока, парящего вокруг ее губ. Она улыбнулась, белые зубы свернули в темноте, отразив свет луны.

- Ну, что ты молча улыбаешься? Я принесла тебе яблоки.
- Я пока ждал тебя, подумал, а не поехать ли нам в Абрау. Я был там зимой. Удивительное место.
- Только не на этой недели. Мы уезжаем на свадьбу к родственникам в село под Краснодаром.
- Надолго?
- Дня на три, четыре.
- Хреново!
- Ну-у-у! Время пролетит быстро, моргнуть не успеешь.
- Эх, поехать бы с Вами, потанцевать.
Она рассмеялась.
- На своей свадьбе потанцуешь!
- На наших свадьбах жених не присутствует
Она удивилась.
- Таков обычай. Жених дома сидит, а невеста с гостями.
Марина засмеялась. Теплый воздух наполнился колебаниями ее голоса. Вся она будто разлеталась на ароматы, на запахи тела, и влажных волос. Она стояла рядышком, и Юра чувствовал всю ее прелесть, всю ее молодость, искренность ее смеха, и запах, сладкий запах виноградного сока. Он протянул руки к ее талии, резко шагнул вперед, сжал ее в объятьях и отпрянул от жгучей боли на щеке, губах.
- Еще раз и я швырну в тебя кипятильник.
«Что, какой еще кипятильник?» подумал Юра. Но не время думать. Перед ним иной человек стоял крепко на ногах как стоят на татами дзюдоисты. От таких можно ждать чего угодно. Юра с трудом сохранял спокойствие. В его голове еще не утряслось от удара, но более всего его потрясло другое. Мгновение назад она смеялась и будто таяла в воздухе. А сейчас перед ним стоит не девушка, но и не мужчина, а воин без пола, воин готовый на все.
- Что за херня-я-я? – Прорычал он, как поверженный.
- Сволочь, – резко выкрикнула она, отрубив его рык. – Я тебе не разрешала ко мне прикасаться.
- А зачем спрашивать? Итак понятно, что ты этого хотела.
Треск. На этот раз он ощутил и ожог и соленоватый вкус крови.
- Хорош, дура! – Он схватил ее за руки. Они подтянулись друг к другу.
- Не смей так со мной разговаривать. Слышишь меня. – Она смотрела ему в глаза, они сверкали в тени надбровных дуг. В темноте горели два огонька, ярких и колючих. Юра был пронзен им, его мозг терпел поражение от всего. Юра не догонял, не понимал, он просто не мог сразу осознать все: и ее трепещущее тело, и вьющиеся волосы, и ее запах, и аромат губ, и жжение на щеках, и соленый вкус крови и вкус виноградного сока, густого и сладкого.

Марина была сильной. Она росла рядом со своими родными братьями. Марина была третьим ребенком в семье. Всего их было четверо. Мать Марины, Шушаник, очень хотела девочку. Она боялась одиночества и беспомощности на старость лет.

После рождения дочки супруги решили, что троих детей хватит. «Бог любит троицу» рассуждал отец Баграт, но то ли Бог, то ли наделенный сверх силой сперматозоид и покоренная им яйцеклетка решили иначе. К рождению четвертого ребенка семья была ни материально, ни физически не готова.

Работы в совхозе становилось меньше, производство вина уменьшали, сотрудников сокращали. Многодетных работников поддерживали до последней возможности, но во времена всеобщего обнищания населения «последние возможности» - это добрые слова. Баграт Багдасаров был уволен в числе последних. Сотни молодых крепких мужчин сидели по домам и, покуривая дешевые сигареты, да потягивая заварной кофе, подумывали как жить дальше, как содержать семьи. Море есть, земля есть, а работы нет.

В то время Марине было три годика. Она была послушной и немного боязливой. Еще бы, ведь ее окружали два старших брата. Старший, Артем, учился в пятом классе, средний, Сенекер, во втором. Артем во всем старался походить на отца, он был послушным и опрятным. Родители приучили Артема защищать сестру и помогать ей, но не успели то же самое донести до Сенекера, который в сестре видел мягко выражаясь помощницу. «Принеси это, подай то» стали каждодневным обращением к ребенку. За не послушание, точнее, за не повиновение лепету брата, или проказы, Марину ждало наказание по-детски. Ребенок поучал ребенка! Сенекер отбирал ее любимую игрушку, оранжевого льва, и клал его на верхнюю полку мебельной стенки. Марина рыдала от беспомощности. Первое время ее плач находил отклик в уме, в сердце Артема, но потом он превратился в пытку для всех членов семьи. Артем старался «спрятаться» в выполнении домашнего задания.

Отец подолгу пропадал в поисках заработка, домой приходил поздно вечером. А мать с грудным ребенком на руках была вынуждена примирять два противоборствующих лагеря, которые состояли из кучерявых золотисто-рыжих волос, черных глаз Марины и голубых глаз Сенекера, нескольких десятков сантиметров роста и кривых ножек мальчишки. Вот и все! А сколько с ними хлопот!

Единственной сестрой Марины была двоюродная Карина. Когда сестры собирались вместе, братья и родственники называли их сокращенно «карма» по первым слогам их имен.
С утра до вечера Шушаник слышала детский вопль, крик, плачь. Даже когда все ложились спать, и в доме наступала драгоценная тишина, даже в эти тихие часы в голове Шушаник звенел шум. Ее организм не успевал настроиться на отдых. В ее мыслях было одно: как из одной упаковки макарон, булки хлеба, упаковки масла и полпачки чая приготовить на всех обед, завтрак и ужин причем на два дня! «Господи, когда же это прекратиться» - вопрошала она, лежа рядом с младенцем Тиграном. С того дня как в доме закончились все сбережения и были потрачены последние рубли от продажи свадебного золота, Шушаник потеряла покой. Она перестала нормально спать. Каждые полчаса она просыпалась, поглаживала Тиграна, поворачивала голову, чтобы увидеть муж дома или вынужден и в эту ночь работать. Иногда ее будил Сенекер, просил воды или приходил рассказать свой сон. В четыре часа ночи он будил обессиленную мать, чтобы рассказать ей свой сон. Она его обожала! Она была очень уставшей, заспанной и ночью и днем, но она жила, чтобы любить своих детей. Любить, ей оставалось только любить.

От многодетной семьи отвернулись все родственники, жившие в Новороссийске. У всех были почти одни и те же проблемы: где найти работу, как прокормить семью. Вся страна жила с этими проблемами. Все задавались одними вопросами. Вот только одни размышляли с острым чувством голода в желудке, а другие в сауне на груди у взмыленных проституток. Одни родственники Багдасаровых бедствовали, другие наживались. Просить у вторых помощи ни Шушаник, ни Баграт не желали. В этом они были похожи друг на друга, их объединяла гордость и чувство справедливости. Гордость не гордыня, но все же нередко из-за нее бывают беды. «Беда и бедность ходят за руку» рассуждала Шушаник пока сонный, хорошенький Сенекер бубнил ей свой непонятный сон. Да что там можно понять! «Иди спать, сынок, завтра в школу». «Завтра суббота, мама». Она поцеловала его в щечку и пригладила чуб.

- Завтра суббота. – Наконец-то что-то произнес Юра после двух крепких почещин и восхитительного, агрессивного предупреждения Марины.

Они шли рядом друг с другом вдоль темного участка Мысхакского шоссе. Изредка навстречу им или сзади проезжали машины, освещая ночь, отнимая у двоих интимность, тайну и унося за собой аромат Марины. Юра провожал ее до дома.

Не спрашивайте, любил ли Юра Марину или она его. Не спрашивайте! Но Марина все понимала. Она, в отличие от детей, приласканных кем-то или чем-то, научилась раньше защищать и сопротивляться, уступать и добиваться, а это, как известно, помогает познать себя и других. Для себя Марина уже все решила.