Вон из ряда ангелов! Этюд

     Яйцо обычно воздерживается от того, чтобы учить курицу, вместо этого оно производит курицу. Королёвов обладал умением всегда казаться оригинальным, и женщины толпой ходили за ним, но безрезультатно, ибо мудр был отрок сей и осторожен. Королёвов решил не жениться, пока не стукнет ему сорок лет. Он впитывал прозу жизни большими кусками и перерабатывал её в поэзию. Его печатали не столь обильно, как ему хотелось бы, как того заслуживал его незаурядный талант, и поэтому он был несчастлив, чувствуя свою зависимость от жизненной прозы.

     Королёвов сидел на лавочке Тверского бульвара в задумчивости и оцепенении. Глубина его семитского взора была замаскирована - глаза его были закрыты. Из этого медитативного состояния его не могли вывести ни шахматисты, народ, впрочем, тоже спокойный и сосредоточенный, ни козлятники, расположившиеся со своими костяшками чуть поодаль и, в отличие от шахматистов, встречавшие возбуждёнными возгласами каждую "рыбу". Пенсионеры шли мимо Королёвова и не замечали его.

     Наконец, по прошествии получаса, Королёвов открыл глаза, хрустнул костяшками пальцев, встал со скамейки, сунув в карман плаща так и не дочитанные "Вопросы литературы" и двинулся в прохладные дебри нового МХАТа. МХАТ поглотил его кивком знакомого швейцара и окутал влажной пеленой и тёрпким ароматом пива, привезённого издалека. Королёвов долго ждал, заказывая уже третью кружку, и Петровов наконец явился.

     Это был хлыщ, как и Королёвов призванный отбирать спокойствие и любовь у прохожих дамочек. На нём был красный пиджак и самые обыкновенные лиловые брюки. Петровов был красив славянской красотой среднемосковского заката, его красота была умеренной и не каждодневной, она была праздником для тех, кто видел её, точнее хотел и умел видеть её. Они сели и пили пиво. Королёвов, правда, ограничился последней, четвёртой кружкой. Отзвенели положенные звонки, начался спектакль. Но приятели ходили в МХАТ вовсе не из любви к театральному искусству. Буфетчица уже знала, что если "Пльзеньского" не завезли, приятели долго не задерживались.

     Скоро наступила ночь. Переулки позади МХАТа зажглись огнями и друзья отважно проследовали сквозь них на квартиру Самохвалы. Орали коты.
     Лоретта Самохвала жила одиноко и гордо и любила гостей вроде Королёвова и Петровова. Она приняла их в своём будуаре, и на крыльях её паланкина они унеслись в заоблачные дали реабилитированного декаданса.

     В своём воображении мчались они на встречу 1900 года, первого года нового, так много обещавшего века,  и виноградные плети густо увивали порталы их фамильных особняков, где швейцары сверкали галунами и прикрывали рты, чтобы не всплакнуть ненароком о крепостном праве и своих запоротых дедах. Наступал роковой год и пыль от пуль оседала под порталами домов, Лоретта прервала свой рассказ и ласковый свет заструился из её нежных глаз, проник сквозь портьеры из тяжелого бордового бархата и  обернулся светом луны, освещавшей друзьям дорогу к их дому на Полянке. Лоретта утомила их, но усталость вовсе не напоминала ту, которая наваливается после тяжелой физической работы. Эта воздушная усталость будила предчувствия всё новых и новых усталостей, ожидавшихся через неделю. Королёвов бубнил что-то под нос, а Петровов всё нашёптывал и напевал любимое из "Риголетто". Рассвет набухал над Москвой-рекой, предвкушая приход Бориса Годунова и смутное время. Навстречу шли одинокие одинаковые загулявшие, представляющие остатки человечества.

     Даже птицы еще только прочищали горла. Под воздействием тишины растекались мысли и красный пиджак Петровова становился лёгким, а сердце под ним - нежным дятлом, монотонно толкущим под рубашкой. Прозы вокруг не было, исход ночи был насквозь поэтичен, это мучало Королёвова, ибо он не знал, что делать с первозданной поэзией. Кончилось тем, что он сказал Петровову нечто грубое и тоскливое. А зачем?

     Хороши также бывают беляши и хаш под водочку в ресторане "Узбекистон", где вы можете увидеть настоящего узбека в ватном халате, если только придёте пораньше.