Лина бендера один день из жизни кольки канюкова ра

                О Д И Н      Д Е Н Ь      И З      Ж И З Н И       К О Л Ь К И       К А Н Ю К О В А
                рассказ

                Х                Х                Х

  Утро, свежее и росное, занималось над окраинной деревушкой Кукуевкой.  Жёлтое спросонок, словно с похмелья распухшее солнце выползало из-за колючих верхушек елей ближайшего леса, предвещая по-настоящему жаркий день, когда на крыльцо притулившегося в некотором отдалении от основной слободы дома взобрался всклокоченный мужик неопределённого возраста и тщедушного сложения.  Зевнул, потянулся, задумчиво поскрёб заросший трёхдневной щетиной подбородок и невнятно позвал:
- Мать, а мать?

  Почему-то борода у Кольки Канюкова росла не как у нормальных людей, а пучками.  Может, за это, а ещё за беспробудное пьянство его и родная жена за полноценного человека не считала, пилила по поводу и без повода, а при случае не брезговала взять в руки палку.  Надо сказать, что с пьянством дражайшей половины все тридцать с лишним лет совместно прожитой жизни Канючиха боролась с завидным упорством: деньги в сельсовете получала сама,  и прятала подальше  выгнанный для хозяйственных нужд самогон.

  Однажды Колька подсмотрел, как жена с тайными предосторожностями хоронила в огороде не меньше дюжины бутылок с зельем.  С тех пор и повелось.  Ежедневно Колька наведывался к схрону с целью пропустить рюмочку-другую, а выпитое регулярно доливал колодезной водой.  Конечно, долго так продолжаться не могло, и вчера вечером, когда настало время расплачиваться с боронившим в огородах картошку трактористом, разразилась гроза.  Скандал бушевал на виду у всей деревни.  Канючиха пустила в ход тяжёлую артиллерию, и на боках у Кольки живого места не осталось.

  С горя он взбунтовался, пошёл и допил последнюю бутылку, после чего упал в хлеву на навоз.  Там и заночевал.


                Х                Х                Х

  Сегодня Канючиха начала причитать с утра пораньше, не успело взойти солнце.  Вчерашний гнев сменился слёзливостью, и Колька вынужден был уныло слушать, как жена жалуется сочувствующей соседке на свою горькую долю.  «Доля» сопела и молчала, низко угнув повинную голову и тщетно пытаясь продрать упорно не хотевшие открываться глаза.  Вчерашний бунтарский раж сошёл на нет, оставив взамен мучительное желание похмелиться.

  Наконец Канючиха излила страждущую душу, деловито высморкалась в фартук и подступила к забулдыге - супругу с конкретными претензиями.  Оказывается, на ферме выписали барду для коров, и сегодня ожидали цистерну.  Запряжённый мерин стоял во дворе, в телеге рядами выстроились пустые бидоны.

- Погодь, мать!  Ну чего орёшь на всю ивановскую?  Да поеду я, щас поеду.  Дай хоть глоточек, мочи совсем нет!

  Вкупе с вчерашним преступлением просьба могла показаться излишне дерзкой.  Однако на ферме ждать не станут.  Канючиха брезгливо оглядела понурого, похожего на ощипанного петуха супруга и не удержалась от последней дежурной реплики:
- Замордовал, ирод, зараза окаянная!  Вот я помру, и сам вослед сдохнешь где-нибудь под забором, и пёс по тебе не завоет!

  Но чекушку с ломтём круто посолённого хлеба принесла.  Стакан то ли забыла, то ли не дала намеренно, а Колька напомнить не посмел.  Выпил из горла жадно, с придыханием.  Приятное тепло разлилось по замороженному похмельем организму, напитывая каждую жилочку и пробуждая бурную жажду деятельности.  Колька удовлетворённо крякнул.

- У-у, мурло!  Так бы от бутылки и не отлипал, - прошипела Канючиха.

  Увы, давняя молодая любовь между супругами успела угаснуть, насмерть задушенная зелёным змием, сменившись нудной повседневной повинностью, вызванной насущной необходимостью держать любого, пусть вечно хмельного мужика на деревенском подворье вместе с коровой и лошадью.  Одно без другого не существовало.  Скотина требовала сена, а Колька – вина, как просит смазки любая сельскохозяйственная техника.

  Взбодрившись и повеселев, Колька подтянул и себе, и коню ослабевшие подпруги, взгромоздился поверх бидонов и дёрнул вожжи.  Всхрапнув от неожиданности, мерин сорвался с места и понёсся вскачь.  Загремела на ухабах порожняя тара.

- Коня не загони, ирод проклятый! – завопила Канючиха.

  Но вырвавшийся из-под супружеского надзора Колька не слышал.  Нахлёстывая мерина, он во весь опор с гиком мчался по деревне.

                Х                Х                Х

  Колька подъехал к ферме ближе к обеду, когда солнце вышло в зенит и начало славно припекать.  Денёк разгулялся ясный, но слишком жаркий.  Наверно поэтому горе - возницу растрясло в дороге, разморило и, пустив скотинку в лесополосу попастись, он прикорнул в тенёчке между пустыми бидонами.  И хотя путь был, в общем, недлинный, поездка затянулась.  Выручил умный конь, притянувший телегу с седоком точнёхонько к нужному месту, где Кольку с хохотом и шуточками разбудили односельчане, выстроившиеся в очередь к ожидаемой цистерне.

  Но трактор задерживался.  Народ откровенно скучал.  От кучки мужиков отделились двое из соседней деревни – Васёк Кукин и Мишка Корешок, оба страстные поклонники зелёного змия.  Колька с надеждой встрепенулся.

- Сегодня моя Танька дежурит.  А у кумы вчера копытца обмывали.  Пошли продолжим? – без лишних слов предложил Корешок.

  У собутыльников азартно заблестели глаза.  Это означало, что пить придётся не дикарём в бурьяне, а цивилизованно, в красном уголке на коровнике.  Совдеповские времена прошли, и уголок соответственно поблёк, перестав быть красным, поскольку от былой социалистической роскоши остались засиженный мухами портрет вождя, да обшарпанная доска почёта.  Правда, передовики отмерли как класс ещё в годы перестройки, а объявления о выдаче зарплаты вывешивали так редко, что доска большей частью пустовала.

  Колька привязал мерина под навесом и, провожаемый завистливыми взглядами чересчур догадливых односельчан, приосанившись во всю длину своих метра с половиной и кепкой, бодро зашагал в гостеприимно распахнутые ворота.

  И тут вдруг приключилась досадная незадача.  Что-то мокрое и скользкое липко чавкнуло под его левым башмаком.  Колька нелепо замахал руками, заплясал ногами и, подогнувши колени, турецким султаном уселся в середину растоптанной коровьей кучи.

  За спиной дружно грохнула охочая до дармовых развлечений публика.  Колька неловко поднялся, отряхнул испачканные штаны.  Ему сделалось до слёз обидно.  Хорошее начало было  непоправимо испорчено.

                Х                Х                Х

  Летом совхозное стало доили на вольном воздухе под горкой, а в коровнике царила застойная духота от застарелого навоза.  Никто не удосужился вычистить загаженные полы, на которых наросло грязи толщиной с персидский ковёр.  В пол было вмуровано глубокое цементное корыто, куда сливали барду.  На жаре остатки её закисли и густо кишели белыми спинками опарышей.  Червяки шевелились жирные, раздобревшие в тепле и сырости – настоящее раздолье для рыболовов.  Зато вонь здесь висела такая, что не помогали настежь распахнутые окна и двери.

- Фу, ну и дерьмо! – проходя мимо, сморщился Васёк и зажал пальцами нос.

- Подумаешь, какой барин!  Уж и вонь ему мешает, - возмутилась Татьяна, демонстративно выставляя вперёд загодя приготовленные лопаты. – Вычистите сначала корыто.  Сейчас цистерна придёт, барду сливать некуда.

- Не, Танюх, на трезвяк такие дела не делаются, - замотал головой Мишка. – Больно духан тяжёлый.  Смягчить надобно!

  Друзья тем временем проскользнули у хозяйки под локтями и пристроились к достархану, на котором, в окружении простецкой деревенской закуски красовалась трёхлитровая бутыль самогона.  На селе его гнали из свеклы, крепкий духом и по мозгам бьющий без промаха.  Наливая, мужики не мелочились – грех под богатую закуску.

  Время пролетело незаметно.  Возможно, они прохлаждались бы и дольше, но Татьяна недремлющим стражем стояла над ними и неустанно талдычила о корыте и цистерне.  Рюмка не шла им в глотки, и кусок застревал в зубах.  Впрочем, бутыль пустела исправно.

  Наконец Корешок не выдержал и схватил лопату.

- Давно бы так, - проворчала Татьяна.

- А ну, Колюх, пойди, начни, а мы закончим.

  Мишка с шутливой торжественностью вручил собутыльнику рабочий инструмент.  Канюков с сожалением покосился на недопитое.

- Не боись, Коль, без тебя всю не вылакаем, - примирительно заметил Васёк, в очередной раз наполняя стаканы. – Ну, вздрогнули ради трудового почина!

  Повеселевший Колька лихо опрокинул в рот стопку, с готовностью вскочил и вдруг покачнулся, обеими руками вцепившись в древко.  Потом пошёл – то ли лопата за ним, то ли сам за лопатой.  Кукин и Корешок остались за столом допивать.

                Х                Х                Х

  Солнце клонилось к закату, когда на просёлке за лесополосой натужно затарахтел мотор.  Ехал трактор с цистерной.  На улице зашумел и заволновался истомившийся в долгом ожидании народ.

- Ай, разгильдяи, а корыто? – всполошилась Татьяна, выгоняя разомлевших выпивох из-за стола.

- Колюха там.  Обойдётся, - неопределённо махнув рукой куда-то в пространство, невнятно промычал Корешок.

- Как же, обошёлся! – разозлилась Татьяна, сунула мужикам по лопате и в шеи вытолкала из красного уголка.

  Колюха и впрямь  не «обошёлся».  В коровнике собралась толпа, и слышался раздражённый голос чем-то недовольного тракториста Валеры.  У Татьяны ёкнуло в груди.  Томимая недобрыми предчувствиями, растолкав публику, заглянула в корыто.

  Бесхозная лопата валялась на полу, а Кольки поначалу она и не заметила.  В корыте царило странное оживление, как в раскуроченном муравейнике.  Черви сбились в кучу, суетливо  штурмуя невесть откуда взявшийся в их вонючем болоте посторонний «эверест».

- Ба-атюшки! – схватилась за голову Татьяна. – А Колька-то где?

- А то не видишь? – глумливо захохотал Валера, тыкая в кучу протянутым от цистерны шлангом.

  Потревоженный «эверест» сердито закопошился, и из-под шевелящейся шубы на мгновение проглянули два осоловелых глаза.

  Неожиданно смешки и сальные шуточки стихли.  Зрители опасливо расступились, и к месту действия протиснулась всклокоченная, в сбившейся на затылок косынке Канючиха.

- Ага! – грозно произнесла она, подняла с пола лопату и со смаком опустила на макушку «эвереста».

  Коротко рявкнув, Колька вспугнутым петухом взвился вверх и, встряхнувшись, разве что не закукарекал.  Любопытные не успели отпрянуть.  На головы им пролился обильный дождь из липких брызг и опарышей.   Канючиха снова замахнулась.  Колька рванулся прочь, не разбирая дороги, споткнулся на знакомой коровьей лепёшке и там же упал, нелепо разбросав непослушные в хмельном угаре руки и ноги.

                Х                Х                Х

  Солнце садилось.  По просёлку медленно тащилась тяжело нагруженная телега.  На полных доверху бидонах сидела Канючиха, понукая разморившегося на жаре коня.  Ветерок потягивал со спины, щекоча обоим ноздри тошнотворным запахом прокисшей барды.  Мерин недовольно фыркал.  Канючиха сердито сопела.  Колька лежал в задке телеги за бидонами, и над ним роем кружились крупные зелёные мухи.

- Н-но, сволочи! – злобно сказала Канючиха и хотела огреть кнутом непутёвого супруга, но передумала и хлестнула коня.

  Телега насмешливо заскрипела по дороге несмазанной осью…

                Х                Х                Х