Сказка. гл7. раздел 14. путешествие из владикавказ

РАЗДЕЛ 14.   ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ ВЛАДИКАВКАЗА ВО ВЛАДИВОСТОК,   ИЛИ   ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ ВЕЧНОГО СТРАННИКА

-   Куда это мы едем?  - заволновался Хомяк, обнаружив, что поезд уверенно  движется на юг, а не на восток, как значилось в расписании. Дух пренебрежительно выпустил в сторону денщика клуб дыму, и небрежно процедил:
-  ты что, старче, забыл, что мы должны вначале провести ревизию южных границ государства?
-  А кто мне что-либо говорил об этом? - окрысился престарелый понтифик,  - пребываю, можно сказать, в полном неведении! Несправедливо это: ведь каждый солдат, как говорил Суворов, должен понимать свой маневр!
-   А тебе ничего знать и не положено, - ничуть не смутился демон,  - каждый  должен знать свое место и не совать свой длинный нос куда не следует. Наше дело - господское, ваше - холопское. Так было и так будет впредь, а короче - знай, сверчок, свой шесток!
   Хомяк промолчал, как всегда, затаив злобу на своего  господина, которую тут же излил на ни в чем не виноватый ботинок его превосходительства: старик так яростно натирал   штиблет ваксой, что не только протер в нем дыру, но и заставил загореться за счет трения. Дух, нимало не расстроившись, на всякий случай дал подзатыльника  лакею, а затем приступил к исполнению немудреного обряда причастия, и через час так “напричащался”, что уже не смог доползти до  кожаного дивана и валялся на полу - омерзительный, пахнущий адской серой огромный черный козел с когтистыми лапами. Хомяк отвел немного душу, попинав бесчувственное тело демона сапогами, и улегся спать. Ему приснился, как всегда, Париж, где он долгие годы провел в эмиграции, скрываясь от преследований проамериканского режима  шахен-шаха.  Хомяк бродил  по набережной Сены, поднимался на Эйфелеву башню и стряхивал пепел на лысины парижан с высоты птичьего полета. Изредка в его сны вторгались события 1978 года; старик зеленел от ненависти, и вскрикивал:
-  “Бейте шайтанов! Хватай Пехлеви, ведь уйдет же! Смерть империализму! Все на джихад!”
     А поезд  мчал и мчал к югу. В темноте мелькали дрожащие огни печальных деревень и мрачных городов; крепкая хватка  стальных объятий Железной Пятки ощущалась повсеместно. Не видно было праздношатающейся шпаны, не слышно было  идиотской   “современной” шаманской музыки и разбойничьего посвиста. Состав проносился мимо населенных пунктов в полной тишине., прорезаемой изредка  воем сирен патрульных машин и криками: 
-  “Стой, кто идет!?”  и “Стой, стрелять буду!”.
  Мы подъезжали к Владикавказу, этому древнему аланскому городу, видевшим на своем веку не один десяток нашествий, и тем не менее сохранившем старинные обычаи и христианскую религию. Небо подпирали исполинские горы великого Кавказского хребта, вершины которых, невзирая на все неблагоприятные перемены в окружающей среде, упорно продолжали ослепительно сиять на южном солнце нестерпимым блеском чистейшего снега и прозрачных ледников.
   Власти подготовились к торжественной встрече почетных гостей более чем добросовестно. Еще за десятки километров до города вдоль дороги выстроились толпы гостеприимных осетин, среди которых обязательно присутствовали духовые оркестры, услаждавшие наш слух жизнерадостными мотивами - “Одой  радости” Бетховена, “Марсельезой” и маршами из оперы Верди   “Аида”. Вокзальная площадь была усыпана розами, и  почетный караул  приветствовал нас дружно вскинутыми саблями. Дух осклабился; видно было, что простоватому дьяволу  крайне льстили  столь явные знаки внимания. Когда же группа юных  аланских красавиц поднесла нам традиционную хлеб-соль, Дух и вовсе  разомлел, и даже позволил себе отпустить какой-то весьма сомнительный комплимент в адрес всех кавказцев одновременно, и осетин - в особенности.
     Вежливые хозяева сделали вид, что не заметили допущенной Азазеллом бестактности и пригласили нашу теплую компанию на торжественный завтрак , данный  в нашу честь местным градоначальником.
             В краткой приветственной речи губернатор воздал нам неумеренную хвалу, сравнивая козлоподобного Духа со львом, а замызганного и как всегда не проспавшегося Хомяка - с соколом. Оратор долго молчал, глядя на мою физиономию, теряясь в догадках, какой же комплимент был бы здесь уместнее; затем он решился, и сравнил  скромную персону  старого перегрина с  ослепительной вершиной Казбека, видной почти из каждой точки города. Я выступил с краткой ответной речью, в которой, отдавая дань уважения кавказскому гостеприимству и знаменитой горской несгибаемости, все-таки пожурил собеседников за попустительство во взаимоотношениях с водочной мафией, которую мы за неделю еще не сумели извести на корню.
- Изведем, изведем, ваше сиятельство, - рассыпался в уверениях губернатор, -  клянусь моим кинжалом и могилами предков! Пусть Весь Кавказский  хребет рассыплется в пыль, если в течение месяца у его подножия уцелеет хотя бы один мелкий жулик, не говоря уже о крупных мафиози, включая водочных королей!
- Кстати, - заметил Дух, - совсем не обязательно применение массовых репрессий для обеспечения полного порядка в регионе: иногда достаточно упоминания о возможностях их использования! Такую “зарубку на память” для всех местных и заезжих мерзавцев и негодяев я сейчас и оставлю вам!  -    С этими словами Дух снял с рогатой башки  форменную адмиральскую фуражку и торжественно вручил ее  главе администрации.   - Если где будут намечаться волнения, беспорядки или попытки возродить разбойничий беспредел,  предъявите всем потенциальным  авторитетам преступного мира этот предмет, - хвастливо заявил он, - и  только одна мысль о возможных последствиях необдуманных  поступков удержит раз и  навсегда  потенциального грешника от сползания на скользкий путь криминала!
     Надо сказать, что фуражка Азазелла действительно могла напугать кого угодно, столь явственна пахла она адской серой, и так жутко поблескивала отблеском огней Геенны. Собрание приняло заявление Духа бурными овациями, и к поезду нас несли на руках.
    И вновь застучали вагонные колеса бесконечный мотив далекого путешествия. Литерный состав мчал на восток. Азазелл, не зная, чем заняться, выкурил не меньше пуда адской  махорки, а затем, хорошенько подумав, затянул своим волчьим голосом “Дорожную” Глинки.
Хомяк долго крепился, но, не выдержав, наконец, визгливым старческим фальцетом  грянул  “Аллах Акбар”, но, тут же спохватившись, перешел на “Осанну”. Через несколько минут к их нестройному хору вынужден был присоединиться и я, поскольку слушать негодяев было невыносимо. Под неистовые завывание беспокойных пассажиров поезд весело мчал на восток.
   Уже на подъезде к Екатеринбургу случилось происшествие, надолго отрезвившее Азазелла и заставившее крепко задуматься меня, и, по- видимому, следившего за нашими перемещениями в пространстве  Кощея Второго. Когда локомотив, пыхтя, тащил состав в гору, из кустов, пронзительно свистнув, выскочила шайка каких-то мерзавцев, еще даже не успевших сменить свои прокурорские и  милиционерские  мундиры на черные маски, либо цинично не пожелавшие сделать это. Они ринулись наперерез составу, и схватили локомотив под уздцы.
-   Как же это вы, господа, без пошлины! - нагло  воскликнул главарь -  полный белесый господин в роскошном вицмундире,  - делиться все-таки надо!
      Но тут из вагона вышел Дух. Еще ничего не сделав, а только  обширно зевнув, он уже внес известное смятение в ряды нападавших, с изумлением узревших в козлиной пасти волчьи или даже тигриные клыки. Затем Азазелл неторопливо выплюнул окурок и негромко спросил:    -
-      вам  чего? Сигарету, немного холодного пива, или вы все-таки предпочтете вот это? -
   С этими словами  он сделал неуловимый выпад, и главарь отправился в свободный полет над горами Урала.  Разбойники оцепенели; пока они соображали, что за явление предстало пред ними, Дух уже превратился в  какой-то атмосферный вихрь, где разобрать чего-либо было невозможно, но из которого непрерывно сыпались разнообразные предметы, почему-то все время на головы нападавших. Поезд двинулся дальше, и я так и не понял, остался ли кто-нибудь из разбойничьей братии в живых, поскольку Дух, вскочивший на ходу, тут же завалился спать.
     А я сидел и горько размышлял о том, что же за порядок такой устанавливает Железная Пятка. Опять те  же структуры, которые у всех на виду горделиво вышагивали по брусчатке на парадах,  в темных переулках и дремучих лесах снимали последние штаны с зазевавшихся путников и простых прохожих.
-   Впрочем, рассуждал я вслух, - следует заметить, что достигнут определенный прогресс хотя бы в том, что на виду у всех воровать и грабить уже никто не смеет: лицемерие все-таки лучше неприкрытого цинизма, ибо последний подразумевает полную безнаказанность, а первое зиждется на некотором страхе перед возможными последствиями. Значит, мы трудимся все-таки не зря, и недалек тот час, когда и темные переулки и леса тоже будут контролироваться не темными силами, а самыми что ни на есть лояльными жандармами; или когда, например, страх перед наказанием станет таким  безусловным рефлексом, что все и думать забудут о чем-то нехорошем!
    На этой мысли я и заснул, успокоив себя окончательно. И только Хомяк суетился, бродя по вагону взад-вперед , таская закуски и убирая посуду со стола. Путешествие  продолжалось.
   Мы приближались к месту нашего назначения.