Перун-суперстар!

 Неба в Ведьмином яру совсем не видно. Сомкнутые кроны  дубов,  грабов  и грабовой поросли  закрывают собой всю синеву. Редкие солнечные лучи пробиваются сквозь  лиственный покров.
 
Склоны оврага укрывает пёстрый ковёр первоцветов. Белым цветёт ряст, жёлтым – анемоны, голубым – пролески, а фиолетовым – фиалки.

Перекрикиваются друг с другом иволги, щебечут воробьи, постукивают дятлы. Дожидаясь ночи, спят  в своих дуплах совы и летучие мыши. Нетопыри прячутся в щелях под отставшей корой.

Близнецы идут по Ведьминому яру. Чем дальше они идут по нему, тем шире овраг раздвигается, и, в  конце концов, яр становится величественной впадиной, занимающей огромное пространство. Дух захватывает от такой  шири внутри котлована.

- Ну разве здесь не прекрасно? – восхищается Майя.
- Прекрасно, - соглашается с ней сестра.
- Чего же тебя так тянет туда?
- А там – ещё прекрасней. Там настоящая поляна сказок.
- Не знаю, на меня твоя поляна как-то давит. Там мрачно при любой погоде. Эти идолы… какие-то недобрые, неприветливые.
 - А что, они должны улыбаться  и приветствовать всех: «Здравствуйте, внуки мои»?

- И всё-таки, от них  веет чем-то зловещим и недобрым.
- Майя, а какие должны быть идолы? Весёлые и раскрашенные как матрёшки? Это же лики Перуна, в конце концов, бога грозного и воинственного.
- И потом, девушкам там нельзя  находиться.
 - Как видишь, для меня  сделали исключение.
- За какие такие заслуги?

- Благодаря нашему дядечке Святославу. Тем более, что на Радуницу и вообще по праздникам  женщины могут там присутствовать.
- И что же вы там делаете?
- Перуна славим.
- Перун – суперстар? – ухмыляется Майя.
- Именно. Смотри,  чему я  уже научилась.

 Жива подводит руку к травинкам и те вдруг начинают колыхаться, словно от ветерка. Майя  замечает странность, ветра нет – а травинки колышутся, причём - только возле руки Живы.
Жива поднимает руку к листикам на ветке и там, где проходит её рука, листики начинают вибрировать.

- Ничего себе, - удивляется Майя.
Она  проводит рукой сама, но листья под её рукой остаются неподвижными.
- А попробуй теперь  крикнуть: а-а! - говорит Жива, - только со всей силы.
Майя со всей силы кричит: а-а-а, но крик  у неё получается каким-то глухим, отрывистым  и невыразительным, как будто она  кричала сквозь вату.

- А теперь послушай меня, - говорит Жива  и, вдохнув полную грудь воздуха,  закричала:
- А-а-а-а-а-а!
Заорала она с такой силой, что  по листве вдруг прошёлся сильный ветер, заколыхались деревья, а в  верхушках явственно загудело:
- У-у-у-у-у-у!

- Жуть, - впечатлённая услышанным, Майя некоторое время идёт молча, - представляю теперь, как ты кричала, когда к тебе пристали   те трое придурков.
- Ну, тогда я верещала так, как будто меня резали. Естественно и вихрь возник соответствующий.
Перед ними, нависая сухими ветвями над тропинкой, лежит  чёрный обгоревший ствол дуба.
 
- До сих пор лежит…
- А куда ему деться, - говорит Жива, - тот момент я никогда не забуду. Когда в него попала молния, они рванули  так, что только пятки засверкали.

Обгоревший дуб в обратной ретроспекции поднимается с земли и становится на место. А  возле него оказываются трое придурков, которые с удивлением смотрят на  беззвучно орущую Живу, на гнущиеся от ветра верхушки деревьев, на то, как молния, прорезая всё небо, попадает в высокий дуб, стоящий перед ними. Придурки в ужасе убегают, а пылающий дуб   падает на то место, где они только что стояли.

- И откуда эта молния взялась? – спрашивает Майя.
- Сама не пойму, это был как гром с ясного неба.

Поодаль видно ещё одно покалеченное молнией дерево, очень похожее на голову панка.
- Я вижу, молний тут хватает.
- Ну конечно, здесь же находится грозовая аномальная зона. Поэтому над Лысой молнии сверкают  чаще, чем где.
- Ну, ясно. Перун здесь – суперстар!