Неудачник, Набросок 2

Ох, как же тяжко. Неимоверным усилием, я достаю свой поживший мобильный телефон. Так, а на часах уже 8 утра. Я протираю глаза, а Вениамин поняв, что я наконец проснулся, встаёт и кладёт мне на колени свои передние лапы и тычит мне в грудь своим мокрым носом.
-Ну, что, погулял? – спрашиваю я его, а он в ответ чуть отрывисто отвечает своим, -
-Гав!
Ну, ок. Я беру его за поводок и иду домой. Домофонным ключом открываю общую входную дверь, затем поднимаюсь на первый этаж. Дверь открывается в квартиру и вот я дома. Живу я с бабушкой, Анной Ивановной, ей 76 лет и она находится, Слава Богу в добром здравии и твёрдом рассудке. Чуть полная, c седыми волосами, которые она закрашивает каштановой краской для волос, c лицом съеденным морщинами вокруг глаз и губ и оЧЧень мягкими руками. Которые умели когда-то чертить сложнейшие чертежи, для какого-то НИИ, в котором она работала с моим дедом.
Бабушка на кухне, читает книгу, а на фоне у неё играет «Радио России». Я хотел прошмыгнуть в свою комнату, но пройти незамеченным не удаётся и я слышу:
-Кирилл…
Бабуля сняла свои очки с линзами в форме прямоугольника и её серо-голубые, близорукие глаза устремились в мою сторону.
-Да, бабушка, - отвечаю я ей.
-Подойди ко мне.
Я послушно заковылял по тёмному коридору к ней. Она сидит спиной к окну, поэтому мне плохо видно её лицо из-за солнца, которое мне светит прямо в глаза. Но по её голосу, я понимаю, что сейчас она плотно сжала губы, ибо по её интонации ясно, что сейчас она оЧЧень не в духе.
-Кирилл, - говорит она выговариваю каждую букву, - алкоголь такое же зло, как и наркотики.
Она не любит говорить это слово «наркотики». Точнее, в нашей семье оно вообще не произносится, слишком много зла было от них.
-Я знаю, бабушка, - бурчу ей в ответ и продолжаю щурится от солнца. Выговорив последнее слово, меня опять начало мутить. Горло всё сухое, а язык, так и наровит прилипнуть к нёбу, как муха к клейкой ленте. Голова моя, словно тяжёлая болванка, а мне безумно хочется её кинуть на что-нибудь мягкое. Но…
-Кирилл. Тебе нужно научиться наконец-то любить себя. Всё это от того, что ты себя не любишь и давным давно махнул на себя рукой, - она одела очки и посмотрела на мои ноги без носок и добавила, - Как видно, ты хорошо провёл время.
Это грустно, но я краснею. Мне 33 года. Половину своей жизни, я краснею. Даже сейчас, у меня сквозь похмельную бледность появляется краска на лице, я чувствую, как горят мои щёки, а ещё я чувствую, как в унисон с ними горит моё нутроm желая одного – выпить воды. Хорошо, что воды, раньше я бы махнул пивка и почувствовал ту лёгкость и просветление, которые знает каждый алкоголик, после заветной бутылочки «светлого», которое, так сладко и мягко освежает похмельное нутро. Но я не похмеляюсь. Уже…месяца, наверное, полтора.
Ладно, - говорит бабушка и тем самым вырывает меня из мыслей о похмельном элле, - помойся хоть, попей – она делает ударение на букву «й». Сказав эти несколько слов, она снова берётся за книгу, тем самым давая понять, что разговор окончен.

Я так и делаю. Помывшись, я одел свои джинсы и теже кеды, вместе с подарком мамы на прошлый День Рождения – рубашку в мелкую сине-коричневую клетку с длинным рукавом. Хоть я и журналист, хоть и работаю в газете «Округа», да-да, это именно та самое издание, которое есть в каждом округе Москвы и которую, москвич видит каждую неделю у себя в подъезде, но я ношу рубашку с длинным рукавом из-за обилия «портачных» татуировок на своих руках. А газета моя не «Forbes», «GQ» и даже не «Коммерсант», но свои копейки я с этого имею.