На окраине вечности - 9

Хорошо стало на душе, но облаком наплыла мысль о Тамаре. Пеньтюхов тут же отмахнулся от наваждения: «Кабы нужен был, так проводить бы пришла».

И снова все складно.

Квартиру ждал Пеньтюхов еще целый год. С хозяйкой и вовсе не сложилось, хотя после приезда из Ершей встречался Пеньтюхов с Верой полгода и дело шло к женитьбе. Даже собрались с ней заявление в ЗАГС подать. Чтобы, когда получит Петр квартиру, то не однокомнатную, а поболее.

Но на беду встретил Пеньтюхов Бронислава Киселева, работавшего одно время в геофизической партии у Харитоныча заместителем партии. В задачу его входило обеспе-чивать полевые отряды продуктами и оборудованием. Работа суматошная, связана с мате-риальной ответственностью. Броня же по складу своему мало чем отличается от Пеньтюхова. Привезет продукты на базу партии, и там дурдом начинается – гуляют все!
Дым коромыслом стоял в избе, которую арендовали экспедишники. Местное население прозвало эту избу «козлодеркой». Гуляли в ней все: и экспедишники, и надыбавший тропу весь сельский алкашный бомонд, и просто случайные люди, неизвестно откуда взявшиеся и неизвестно кем являющиеся. Пили доупаду. Причем так, что приходилось похмеляться по три раза на дню, ибо каждое похмелье заканчивалось падением «замертво». Повторялось же это за сутки три раза.

Народу столько набивалось в козлодерку, что самим экспедишникам трудно было порой найти себе место у стола или на каком либо спальном месте, к каковым относилось все, где не могли наступить валяющемуся на голову. Чтоб как-то отвадить незваных гостей, даже применили «террористический метод».

Работал в одной из полевых бригад шебутной костромской мужичок Женька. Скорифанился во время ожидания вылета в «поле» с прапорщиком, служивщим у летунов-пограничников. В знак дружбы притащил прапорщик Жене несколько взрывпакетов. Приходит Женя в козлодерку, а там местной братии, что селедки в бочке. Он один взрыв-пакет на середину избы бросил, а второй в руке над головой поднял и командует «Ложись!». Народ местный непредсказуемый, команд таких не знает, а что на ноги надо надеяться, в крови у них заложено. Кинулась толпа к двери. Чуть косяк не вынесли, «террориста» отшвырнули в угол сеней. Женя следом на улицу выскочил и вдогонку убегающим и второй взрывпакет швырнул. Унеслись питейщики. А Женя в избу вернулся, взял литровую кружку эмалированную, в которой чифир иногда заваривал, когда водка надоедала. Нифеля из кружки под стол вытряхнул. Со всех посудин, что стояли на столе вполовину или вровень с краями наполненные водкой, слил зелье в чифирную бадеечку и без отрыву выпил. Сел за стол, попытался что-нибудь из закуски в рот затолкать, а тут братия «ко станку» возвращается. Женя их зазывает, мол, не бойтесь:

- Заходи, мужики, - и носом в стол….

После такого «хозяйствования» у Бронислава недостатача огромная приключилась. Кормились в козлодерке не только бичи и местная да приблудная братия, но и начальство, прилетающее «с контролем», то есть поохотиться и порыбачить. А какой промысел без водки? Тоже немало и начальники водочки халявной в козлодерочке употребили. Недостача огромная, но тогда при совести даже начальники были. Как могли прикрыли Бронислава. Что-то списали. «Москвича» Бронислав продал. А еще лосей с вертолета набили, чтоб под видом говядины по подразделениям экспедиции растолкать и деньгами за лосятину долг Бронислава погасить.

Пеньтюхов тоже в той охоте на лосей учавствовал. Конечно, не в роли охотника. К ней он так и не пристрастился за годы блужданий по тайге. Просто оказался в машине, которая к вертолету охотников повезла. В аэропорту подехали к вертолету, загружаться стали. Шофер ГАЗ-66, на котором к вертолету прибыли, тоже охотник. Машину отогнал на край летного поля и тоже в охотники набивается. Взяли его, стрелок он знатный. А Пеньтюхова как одного в остывающей машине оставить? Пришлось и его в «борт» посадить. У охотников оружие непростое: два карабина. Лосей на болоте увидели, засуетились. Шофер Витька подпоясался широким ремнём, закрепленного тросиком к полу вертолета, дверь открыл и давай палить по лосям. Броня иллюминатор открыл и со своим карабином через него по лосям шмаляет. Пеньтюхову тоже дело нашлось: Броню за ремень штанов держать, чтоб в иллюминатор не выпал.

От долгов, таким образом, Бронислав отвертелся, но из экспедиции вынужден был уволиться.
После того случая Бронислав к изыскателям, которые по газопроводам мотались, устроился.
И вот встретились. Зашли в ресторан (Броня человек серьезный, ему по чепкам и забегаловкам ходить не пристало), за водочкой Бронислав рассказал о своем житьи-бытьи. Пеньтюхов свой юношеский опыт работы на изысканиях вспомнил. Светло вспомнил.
Броня и предложил:

- А давай, Петро, к нам. У нас вроде геофизик требуется в контору, а ты еще и в топографии работал.

В благодатную почву эти слова упали. Пеньтюхова работа у дорожников уже тяготила. Ладно, если было бы ему лет шестьдесят, тогда другое дело. А то разбивку сделал или нивелировку за полчаса и кукуй в конторе. А в конторе одно занятие – с диспетчером в шахматы играть, либо смываться домой тихой сапой. В тридцать же с небольшим такое дело в тягость.
На следующий день, отработав полдня, отправился в контору изыскателей. Написал заявление. Оговорил, что месяц на прежнем месте надо отработать, чтоб не заполучить еще одну «горбатую» в трудовую книжку. Еще надо было пройти медицинскую комиссию. Направление соответствующее взял и первым делом флюорографию прошел. Между делом за неделю и остальные врачи его освидетельствовали. Осталось к наркологу сходить.
Думал, простая формальность, а оказалось, что стена, крепче каменной. Оказалось, что он у них на учете стоит, как злостный алкоголик, отказавшийся пройти курс лечения. Не то что удивился Пеньтюхов такому обороту дела, а просто онемел от неожиданности. А когда немного проклемался, стал доказывать, что он и не алкаш вовсе, а в «полях» даже самые запойные бичи ведут трезвый образ жизни, потому что спиртного там нет. А ему в ответ ссылку на приказ Чазова, тогдашнего медицинского министра, суют. Не положено, дескать, и все.

- А что же делать?

Объяснили, что три года надо ничего не пить, принимать лекарства и приходить к ним отмечаться, как трезвеннику.

- Согласен я ходить и лекарства принимать, - взмолился Пеньтюхов – но мне же по работе надо в «поля» выезжать.

- Три года в конторе поработайте.

- Да кому я нужен в конторе? Как, впрочем, и контора мне.

- Тогда ничего не можем сделать для Вас….

Вышел Пеньтюхов от нарколога, как дурной сон происшедшее воспринимается. Не понимает: если он алкаш, то почему не может жить там, где водки нет? Что это значит? Пока ехал в автобусе до своего барака, просчитал, кто ему такую подлость сотворил. Получалось, что намечавшийся родственник и земляк – Иван. Спасибо ему.

Получалось, что когда ему «волчий билет» делали, к нему еще и в довесок наркологический диагноз припаяли. Вот, оказывается, в чем «волчность билета» заключается. Стало ясно все. А ещё горько и обидно. Ни в одну экспедицию, значит, не возьмут. Что теперь век у дорожников дурковать? Уж нет.

Запил Пеньтюхов «по-черному», как никогда не пил – ни до того, ни после. Три недели из барака выползал лишь затем, чтоб в сберкассе очередную сумму денег на пропой снять да водки купить.

До этого половину заработанных денег исправно на счет в сбербанке складывал, чтобы в квартире «стенку» купить, в которую книги будет складывать. Уже представлял ее, набитую книгами. В центре комнаты виделся большой цветной телевизор.

И вот все рушилось. К Вере, невесте своей и не думает даже пойти, объясниться как-то.

- Все они ментовской породы – что Верка, что Ванька, - зло накручивает себя.

- Сперва от «полей» отшиб, теперь к своей сестре доскообразной да очкастой в мужья с квартирой тащит. Уж, хрен, вам, дорогие родственники и земляки.

Вера к Пеньтюхову сама пришла. А он пьяней вина.

Невеста его пытает, в чем дело, что произошло? А Пеньтюхов ей всякую несуразицу несет, что, дескать, он не раб им, а за то, что в «поля» дорогу перекрыли, так он, вообще, в тайгу уйдет тайно и будет жить там в браке со «снежной человечихой».

Вера его урезонивает:

- Петя, я разве против, чтоб ты в «поля» свои ездил? Все геологи ездят и ты езди. Что случилось то?

- У брательника своего спроси. Он у тебя грамотный. От таких вся страна по одной половице ходит, а «шаг вправо, шаг влево – расстрел».

- Ваня то чего тебе сделал?

- У него, мента поганого, спроси. И, вообще, у меня Тамара есть дома в деревне. Я ей письмо сейчас писать буду, - отрубил все «концы» Пеньтюхов.

Сникла Вера:

- Так бы и сказал сразу. А то «менты», «поля», - и ушла, не сказав больше ни слова.
Пеньтюхов через минуту хотел было бежать за Верой, но усмехнулся зло и за бутылку. Полстакана водки выпил, а на душе еще тяжелей стало. Чувствует, что не то сказал, не то сделал. Вера то, может, и поняла бы, а он о Тамаре….

Накручивал, накручивал себя Пеньтюхов против «родственников», а ничего не получается. По всем статьям, по всему раскладу выходило, что всему виной он сам.

Еще выпил. Полегчало. А какое то время спустя и вовсе мечты, похожие на детские, запорхали в одурманенном мозгу Пеньтюхова. То решил ехать и искать ту девчонку, в которую влюбился на районной олимпиаде по математике так, что и про задачи забыл. То кинулся искать бумагу и ручку, чтоб написать нежное и покаятельное письмо Тамаре. То вдруг Антонину вспомнил и стал думать, как ее найти в далекой Якутии. Но последнюю грезу отогнал разумным доводом, что она работает там в экспедиции, а он от этого дела отставлен. К чему ей «отставной козы барабанщик»?

Наконец мысли о Тамаре вытеснили все остальные. Взял бумагу, ручку и стал письмо писать. Буквы перед глазами скачут, пришлось один глаз прикрыть. Буквы скакать перестали, но строчки стали набегать одна на другую либо разбегаться в разные стороны. Все же дописал письмишко. Нашел конверт без марки. Все равно дойдет, подумал. Запечатал письмо и, не откладывая, пошел на почту, чтоб кинуть его в почтовый ящик.

Отправив письмо, снова погрузился в спасительное забытье запоя. Утром, проснувшись, прокрутил мысленно происшедшее накануне, но виделось все очень туманным. Приход Веры вспомнил. Что письмо отправил Тамаре, тоже отложилось в голове. Но ни одного слова того письма вспомнить не смог.

Беды, как воробьи, налетят стаей, трудно от них отбиться. Из экспедиции, которой принадлежал барак, пришло Пеньтюхову уведовление, чтобы он выселялся из него, так как не является работником экспедиции. Бедолажный уже и пить «с горя» не может, чтобы облегчить как-то свое состояние. Отправился к Ивану-Корнею с полученным уведомлением. Еще и про приказ Чазова рассказал. Иван сказал, как отрубил:

- Писать надо.

- Пересу дэ Куэльяру?

- Нет, не получится, - серьезно ответил сосед – канала нет, но писать надо. Пожалуй, в журнал «Человек и закон» надо отправлять письмо.

Так и сделали. Под диктовку Ивана состряпали «бумагу» и отправили заказным письмом в журнал упомянутый.

Недели через три, когда Пеньтюхов почти уже вернулся «на этот свет», пришло письмо из конторы. Нынешняя антинародная бюрократия в то время еще под стол пешком ходила, но уже тогда умела все изобразить так, что во всем виноват сам проситель или заявитель. В ответе (точнее в копии ответа в журнал) говорилось, что Пеньтюхов распоследний пьяница, негодный специалист, уволенный за прогулы. Одно успокаивало, что при сносе барака обещано было предоставить жилплощадь «ничтожеству» в лице Пеньтюхова. Первое, что пришло в голову Пеньтюхову после прочтения письма, а где же это видано, чтобы негодный специалист был пьяницей? Если он «негодный», то какой из него пьяница? И, потом, редкий «левша» трезвенник. Еще и захотелось попенять авторам ответа. Мол, чего же вы негодному специалисту, принятому на должность с окладом в 120 рублей через год подняли его до 140, а еще через полтора до 175. Он что, этот «негодный специалист» чей то сын? Нет. Так за что же ему такая милость? А в «трудовую книжку» не ваше ли ведомство писало благодарности за хорошую работу? Подумал это, усмехнулся: кому и что можно доказать в этой конторе? Спасибо, что пообещали на улицу не выкидывать при сносе барака. Может, «малосемейку» выделят какую-нибудь.

Однако квартиру Пеньтюхов получил. В новом доме, с балконом. Но все же мел-кую пакость ему сделали – квартира на первом этаже. А с другой стороны, кому-то и на нижнем этаже надо жить.