Прогулка длиною в жизнь

I
Павел Васильевич Андреев, бывший геолог, жил с женой Лидией сорок лет. Она тоже была геологом, но почти всю жизнь проработала в конторе географической экспедиции. Теперь оба были на заслуженном отдыхе.
Все было в их жизни: и нежная любовь в юности, когда они вместе учились, и тайные встречи под луной в парке культуры и отдыха, когда они сидели, тесно прижавшись друг к другу, почти до утра и он заботливо укрывал ее своим пиджаком, сам оставаясь в одной рубашке; а в самом начале - нечаянные взгляды в ее сторону, когда она сидела в кинотеатре, гордая и неприступная, одна из первых красавиц ее курса.
А сам он казался себе невзрачным, и хилым, и поэтому старался заниматься спортом, поднимал гирю, отжимался, летом без устали подтягивался на турнике, играл  в волейбол с ребятами в дворовой команде.
Годы занятий спортом не прошли даром - и от того тщедушного паренька уже ничего не осталось: Павел заметно вырос, возмужал, окреп, силой налились мускулы. Особенно он полюбил лыжные прогулки по выходным дням, когда они вместе с Лидочкой в голубых байковых  лыжных костюмах и вязаных шапочках лихо скользили по чистому, искрящемуся на солнце снегу.

II
Родился Павел в грозном сорок первом году, на маленькой железнодорожной станции, когда отца уже забрали на фронт. Отец погиб на Курской дуге геройской смертью – сгорел в танке. Бабушка рассказывала ему, как помертвела мать, получив похоронку, билась в истерике и все кричала: «Не верю! Не верю!».
И потом долгие годы все не верилось ей, что ее Васенька не вернется. Все плакала украдкой, глядя на ту единственную их фотокарточку в семейном альбоме, где они были вместе: она в светлом платье и он в белой рубашке после выпускного вечера в школе, а потом мать гладила сына по голове и приговаривала: «Расти, сынок и учись. За себя поживи и за папку своего, а я все равно его забыть не смогу». И так Васеньку она своего любила, что и мертвому ему изменять не захотела, хотя молодая была и красивая – так и осталась одна на всю жизнь.
Жили они тогда трудно, как и многие в то время. Конец войны он хорошо запомнил – когда мимо их станции день и ночь шли поезда с солдатами, которые возвращались с войны. А мать прижимала его к себе и горько-горько плакала.
Детство Павлика было голодным, босоногим. В школу пошел с холщовой сумкой, которую сшила ему мать. Из своей праздничной темно-синей шерстяной юбки сшила пиджачок, а из отцовских брюк перелицевала сыну – как смогла, собрала его в школу. Павлушке понравилось учиться: быстрей всех научился читать и писать, а еще любил рисовать, вырезать по дереву разные игрушки. В то время еще с ними жила бабушка, хотя она уже и старенькая была, помогала по дому, в огороде, а мать работала на железнодорожной станции стрелочницей. Работала посменно, Павлушка редко мать видел – все на работе она, придет вечером, сунет ему пряник под подушку, а утром ее уже след простыл, а бабушка потчует его свежими драниками из прошлогодней картошки.
А после седьмого класса мать его к сестре Анне в город отправила учиться на геолога, тогда эта профессия была модной. В техникуме он и встретился с Лидочкой. Они учились на одном курсе, а потом стали дружить. И она безумно нравилась ему – стройная, с копной светло-рыжих волос и большими бледно-голубыми глазами. Они вместе сидели на лекциях, вместе ходили в столовку, ели горячие пирожки с повидлом, картошкой, а иногда сосиски с макаронами, и все это запивали компотом. И это было восхитительно вкусно! После занятий бежали в читальный зал библиотеки, а по вечерам ходили в их любимый кинотеатр «Победа», когда удавалось Павлу достать билеты, и тогда они были просто счастливы – сидеть рядышком плечом к плечу в полутемном зале, он держал ее руку в своей руке, и она чувствовала, как дрожь пробегает по его телу.
После кино они еще долго гуляли по улицам города, а потом возвращались в свои общежития: он в мужское, а Лида в женское. Павлик провожал ее до дверей, а наутро они все начиналось снова: подъем, утренняя зарядка с гантелями, чай, лекции, обед, библиотека, кино иногда танцы в городском парке. На танцы она ходила с девчонками, а он с пацанами, но танцевал он только с ней, ревностно следя, чтобы кто-то другой не успел раньше него пригласить его Лиду. Ведь в мечтах он уже давно видел ее своей женой.
Танцевали чарльстон, твист, танго и конечно король танцев – вальс. Лида танцевала прекрасно, а Павел тоже не отставал от нее, и со стороны они казались неплохой парой – стройная, длинноногая девушка с золотым отливом волос и высокой прической, в светлом крепдешиновом платье, и коренастый с накачанными мускулами парень в белой рубашке и черных узких брюках с кудрявой шапкой густых русых волос.
На третьем курсе они впервые поцеловались. Это случилось в грозу, когда они попали под дождь, забежав после кино в подъезд какого-то дома. Тусклая лампочка слабо освещала их мокрые лица, у Лиды светились глаза, и вся она казалась ему воздушной и неземной, будто с далекой планеты Сириус. Да и ее серое парчовое платье придавало ей сходство с инопланетянкой, как он их себе представлял. И он не выдержал: с  трепетом сердца прижался к ее губам и впервые неумело поцеловал, а потом, почувствовав покорство ее теплых губ, насмелился еще и еще. Лида не сопротивлялась, наоборот, подставляла ему губы для поцелуя…
С этого вечера они начали часто встречаться.

III
После окончания  техникума его взяли в армию. Служил он на Дальнем Востоке на границе с Японией.
Лида часто писала ему письма, и он ей тоже. Павел все свободное время думал о Лиде. Она не выходила у него из головы. Тонкая, стройная, высокая. С модной тогда прической «Бабетта» из прямых рыжеватых волос. Однажды она прислала ему фотокарточку, где была в светло-голубом платье с белым кружевным воротничком и открытой шеей. И все ребята их роты восхищались: «Вот так девушку отхватил Пашка, прямо Брижжит Бордо!» А он тоже посылал ей армейские снимки, а потом стал делать дембельский альбом. Был в их роте парень – хороший фотограф. За хорошую службу Павлу через год дали отпуск, и он поехал домой, но заехал сначала к Лиде. Они встретились в первый же вечер после долгой службы. Она показалась ему еще красивее. В нарядном сиреневом крепдешиновом платье с вырезом сердечком, туфельках на тонких каблуках, с копною светло-рыжих волос – ну прямо королева красоты из зарубежного журнала, какие он видел в армии.
Они пошли на танцы в парк культуры и отдыха, на танцплощадке было много народа, духовой оркестр играл танго, фокстроты, вальсы, чарльстон. Лидочка так танцевала, и была так эффектна, что когда ее приглашали на танец, он страшно ревновал, но она возвращалась к нему сияющая, раскрасневшаяся, с ямочками на щеках, и он был счастлив, и не мог на нее наглядеться…
Эти десять дней отпуска показались ему раем. Они были почти неразлучны. Он только на три дня съездил к матери, и она даже высказала ему однажды: «Ты, сынок и дома-то почти не был – все с Лидочкой да с Лидочкой, а как я наскучалась - тебе невдомек», - и она заплакала.
-Ну, мам? Чего ты? Ну, дали же отпуск ненадолго, а потом опять армия. Когда теперь с Лидой увидимся? Она же так ждет меня. Письма все время пишет.
Отпуск пролетел быстро. Майским днем его провожала мать, а потом Лида. Мать напекла ему в дорогу мягких шанежек, зажарила петушка и долго глядела вслед мокрыми от слез глазами. А на вокзал  его поехала провожать Лида. Павел купил ей мороженое - пломбир, которое Лида очень любила. Потом гуляли по перрону, сидели на скамейке. И вдруг кто-то заиграл песню «Сиреневый туман», Павел даже вздрогнул – эта была их любимая песня, так было жаль расставаться с любимой девушкой. Ну вот уже объявили посадку. Павел последний раз обнял Лиду и крепко прижал ее к себе:
-Через два года вернусь, ты  только жди и пиши. Ладно?
-Хорошо, - улыбнулась сквозь слезы Лида.
Поезд тронулся, а она все шла и шла за вагоном, пока ее стройная тоненькая фигурка не скрылась вдали…
А потом, по приезде в часть, потекли опять армейские будни и письма полетели домой матери и Лиде. Лида  писала, что любит, что ждет не дождется его. Она в то время работала коллектором в экспедиции.

И вот, наконец, долгожданный дембель. Он простился с друзьями, с которыми столько было прожито, никакой дедовщины тогда и в помине не было. Так, подтрунивали друг над другом беззлобно, ну шутку какую-нибудь могли подстроить, но чтобы издеваться над молодыми солдатами или теми, кто тебя слабее – боже упаси! Проводили его товарищи, а были среди них казахи, чеченцы, татары, обменялись адресами и разъехались домой. Весной шестьдесят второго Павел ехал домой поездом, за окном проплывали сопки, тайга бесконечная, а потом долго объезжали Байкал – и он все любовался издалека его синевой.
Вернулся он в холодной весной через два года, и сколько радости от встречи было! Вскоре объявили родителям Лиды, что решили пожениться, те были не против и сразу стали готовиться к свадьбе. Павел нравился отцу Лиды своей основательностью. Родители Лиды купили два ящика водки, зарезали свинью, наделали пельменей, свиные отбивные. Мать Павла нагнала самогонки, чистой как слеза, помогала будущей сватье. Пригласили гостей – перво-наперво родню и ближнюю, и дальнюю. Свадьба получилась веселой, гостей было много. Гости непрерывно кричали: «Горько!», - а молодые вставали и целовались, и Павлу не верилось, что они теперь муж и жена. Свадьбу гуляли три дня, молодым подарили много подарков и конвертов с деньгами – родня Лиды была не бедной, а Лида была единственной дочкой у родителей. Мать Лиды работала бухгалтером, а отец прорабом на стройке.
После свадьбы родители Лиды помогли им снять домик на окраине, и Лида с уютом обустроила их гнездышко. А потом был медовый месяц, который Лидочка непременно захотела провести на Черном море. Несколько суток они ехали поездом, пока добирались до Сочи. Без труда нашли квартиру в пригороде; хозяйка, веселая, приветливая тетя Даша посмотрела  их документы, поняла, что они молодожены и сказала:
-Ну, у меня вы будете жить, как в раю, и выделила им комнатку в мансарде дома, - они и этому были рады.
На юге они ели шашлык, запивая цинандали, утром после завтрака торопились к морю. Оно всегда было разным: то темно-синим, почти черным, то зеленоватым, то нежно-голубым, в зависимости от погоды и времени суток. А погода была прекрасная. За десять дней Лида стала коричневая, как шоколадка. В купальнике бикини малинового цвета, который она достала с великим трудом через мамину знакомую – товароведа большой торговой базы, она выглядела прекрасно. Павел тоже загорел, он далеко уплывал в море, и Лида боялась за него. В обед они ели фрукты, превосходные местные сыры, пили фруктовую воду. Вечером ходили поужинать в кафе, и пили красное вино в высоких граненых бокалах. А ночью он нежно прикасался к ней, раздевал ее сам и покрывал ее поцелуями, как вуалью. От этих поцелуев она загоралась, как огонь, и они летели куда-то во вселенную от любви и счастья…
Но в жизни все хорошее быстро проходит, подошел к концу их счастливый курортный медовый месяц, и он остался незабываемым в их жизни…

IV
А потом начались будни. Они приехали домой, и начали работать, что называется, засучив рукава, но медовый месяц не прошел даром: Лидочка забеременела, и они стали с нетерпением ждать рождения малыша. Конечно, Павлу хотелось сына, но родилась дочь, такая же красивая, как мать, и они были безумно счастливы. А через два года им дали квартиру – сколько было  у них  радости тогда! Детей больше Лида иметь не захотела – у нее были очень тяжелые роды, и Павел не настаивал  - понимал и боялся за жену.
Первые годы их семейной жизни не омрачались ничем. Хотя и много работали, и достатка особого не было, но было все необходимое, что надо для жизни. А потом  Павел стал хорошо зарабатывать, родители Лиды помогали дочери, и Лидочка захотела спальный польский гарнитур, потом цветной телевизор, потом чешскую стенку. Потом стала часто менять наряды, а еще у нее появилась страсть к золоту: серьгам, брошкам, кольцам, кулонам, и Павлу приходилось без конца работать сверхурочно. А жене все было мало. Через десять лет их семейной жизни Лидочка очень располнела и превратилась в пышную даму. К сорока годам у нее обнаружилась масса болезней. Она без конца жаловалась то на давление, то на изжогу, то на приступы мигреней и туго стянув голову шелковым платком, на целый день уходила в спальню. А он варил обед, отправлял дочку в школу: по русскому языку она схватывала все, а математика давалась ей с трудом, и отцу терпеливо приходилось подолгу объяснять  ей примеры и задачи. Жена забирала все деньги, который зарабатывал Павел, и все ей было мало. Когда муж возвращался с очередной экспедиции, она брезгливо перебирала его вещи, выговаривая при этом ему:
-Ну такую грязь, мне даже на машинке не отстирать – стирай сам! – и бросала ему прямо в лицо запачканные вещи. И он стирал, а заодно и постельное белье, и одежду дочери. Но Павел ни на что не роптал, не обижался на жену – он с первой встречи понял, что это его судьба. И весь уходил в работу, каждое лето был в разных экспедициях: Рудном Алтае, Казахстане, на Малиновом озере, в Саянах. Они тогда искали и находили месторождения полезных ископаемых, и разные случаи бывали.

V
Однажды их забросили в глухую тайгу Горного Алтая на поиски золота и ртути. Их было пять человек: Николай Коновалов, Толик Пастухов, начальник партии Вячеслав Сергеевич, Валерий Кузнецов и он, Павел. Поиски были трудными и неудачными, а уже наступала осень. Подули холодные ветры. Потом пошли дожди. Они брали бесконечные пробы, проверяли, исследовали участок за участком, брали еще и еще – и казалось, конца этому не будет,  но однажды нашли красноватые вкрапления ртути, а вскоре в одной небольшой горной речке нашли золотой песок, пошли дальше, стали копать шурфы и нашли золотоносную жилу. Радости их не было предела! Они мечтали, что здесь будет золотой рудник, и может, его назовут их именем? Но никто из них не подумал о том, чтобы прибрать золото к рукам. Люди в то время не такие были. Не было меркантильности такой, а тогда они о благе страны думали.
Да и начальник партии у них строгий был, Вячеслав Сергеевич Гиреевский. Сам не брал и другим не давал. И вот они, окрыленные удачей, хотели уже спускаться вниз, да подул сильный ветер, резко похолодало, потом пошел дождь со снегом, гольцы обледенели, спускаться было неимоверно трудно – одно неверное движение -  и ты улетишь в пропасть.
В какую-то долю секунды Павел не рассчитал, сделал неверный шаг и сорвался, полетел с гольца и упал вниз, ударяясь об острые камни, в результате разбил лицо. Несколько дней был без сознания, а к тому же еще поломал ногу, потом не помнил – как это случилось. Хорошо, товарищи не бросили в тайге медведям на съедение, которых водилось тут много и постоянно приходилось их опасаться. Рискуя своей жизнью, с трудом вытащили по веревке из расщелины, куда он попал.
Геологи соорудили носилки и, изодрав до крови руки, несли его по очереди, меняясь. По рации вызвали вертолет, выйдя на более или менее ровное место. Так чудом Павла и спасли его друзья-товарищи. Великое им за это спасибо! А потом и ему приходилось друзей выручать в разные годы, в разных ситуациях. Такая уж профессия у геологов – хоть умри, а товарища в несчастье не бросай.
Сколько они исходили маршрутов,  всех и не перечислишь! Потом они еще долгое время  работали вместе, открывая новое месторождение железной руды, волостанита, каменного угля и других полезных ископаемых.

Зимой Павел как мог, старался облегчить жене домашнюю жизнь, и когда бывал дома, не гнушался помыть посуду, пол, постирать, а жена все это принимала как должное, но он любил ее и многое ей прощал. С годами она стала очень ворчливой: то молоко по его недосмотру убежит, - Что ж ты начадил по всей квартире, даже дышать нечем, то купил не то мясо на рынке, то истратил много денег – и такими мелочными придирками она изводила его каждый день, но он любил ее и многое прощал.
К тому же у ней появились многочисленные болезни. Но, не смотря на болезни, Лидочка любила, когда к ним в дом приходили гости – в основном ее подруги с мужьями, и Павлу приходилось накрывать обильный стол, а потом занимать до получки двадцать-тридцать рублей. Когда началась перестройка, Лида оформилась на инвалидность, хотя на вид еще выглядела цветущей женщиной. Она была одна из тех женщин, у которых масса болезней от сидячего образа жизни – остеохондроз, диабет, гипертония и другие.
А у него самого со временем тоже начались проблемы со здоровьем – сердце стало пошаливать, нет, нет, да и разболится. Когда ему исполнилось шестьдесят лет, и коллектив торжественно справил ему юбилей, на другой день начальник экспедиции, а им был уже Вячеслав Сергеевич Гиреевский, вызвал его к себе и спросил:
-«Ну что, Павел Васильевич? И дальше будем работать вместе?», - а Павел Васильевич прямо взглянул в глаза начальника, в выдубленное всеми сибирскими ветрами лицо и сказал:
-«Нет, я уж теперь не ходок, какой я работник – сердце пошаливает, да и жена совсем больная. Придется на пенсию выходить».
-Ну что ж, раз решил, значит, так тому и быть, - сказал начальник экспедиции и крепко пожал руку старому товарищу.
Так и стал он пенсионером, думал Лиде больше помогать станет, а то, сколько приходилось одну бросать с дочкой, хотя дочь уже выросла. Выучилась на врача в Барнауле, вышла замуж за однокурсника, и оба уехали по распределению работать в Горный Алтай, да так и осели там. Через два года у них родился сын Сашенька. К этому времени родители переехали поближе к дочери.
Лариса рожала в местном роддоме, так что внука дед с бабкой увидели сразу из роддома и сразу прикипели сердцем к нему.
-Господи, какой хорошенький! Весь в маму, глазки синенькие, а ресницы длинные, и волосики рыжие, - умилялась бабушка.
-Дай-ка я его подержу, - сказал дед и взял внука на руки. И с этого момента не было для него существа дороже, чем Сашенька.
Дед в три года поставил его на лыжи. Потом, когда он подрос, они каждое воскресенье уходили на лыжную прогулку, эти часы и минуты были самыми драгоценными для Павла Васильевича. Внук даже походил на него: тот же прямой светлый взгляд, та же хваткость в руках – за что ни возьмется - не отступит. Незаметно год за годом подрастал парнишка. К шестнадцати годам это был уже стройный, сильный юноша, и на него заглядывались девчата, но у  Александра были другие интересы: компьютер, книги и спорт. Деда он теперь обгонял в два счета, хотя тот был старый альпинист и отличный лыжник впридачу – не одну тысячу километров отмахал по тайге-матушке, и пешком летом, и на лыжах зимой в любую погоду. И жить бы сейчас им да радоваться, да мучила старого геолога обстановка в Чечне и вообще перекосы перестройки, бомжи – роющиеся в контейнерах для мусора, дороговизна жизни. А еще частыми стали ссоры с женой. Она все чаще кричала на мужа:
-Ты опять не вынес мусор?
-А ну быстрей беги в булочную!
И тяжело становилось Павлу, но делать было нечего. Жизнь на пенсии потекла медленно и скупо, день за днем и сутки прочь. С утра уходил за молоком, свежим хлебом, булочками для супруги, потом прибирал квартиру, протирал пыль, помогал варить обед. Иногда приходила дочь, Лариса. По характеру она была вся в мать, а лицом походила на отца, как две капли, зять попался тихий, скромный. Они жили в своей квартире, оба работали в больнице.

VI
А тут уже вовсю началась перестройка. Их геофизическую экспедицию сначала сократили, а потом расформировали, и открытия, которые они в последние годы сделали, так и остались незавершенными. Одна радость оставалась у Павла Васильевича внук Санька, который рос не по дням, а по часам. Саша взрослел на глазах, вот ему уже шел семнадцатый год, и он уже учился в одиннадцатом классе.
-Кем же ты хочешь стать, сынок? – спрашивала его мать.
-Геологом, как дедушка.
-Ну, что ж, подумай. Только профессия эта сейчас не престижная, сейчас ведь все юристами да экономистами быть хотят, в больших банках работать, а ты геологом собрался стать.
-А я не хочу быть ни юристом, ни предпринимателем, ни банкиром, и свою профессию я уже выбрал и хватит об этом.
-Поступай, куда хочешь, - отступилась мать. Ты уже взрослый, - на этом и решили.
Отец, Максим Петрович, втайне всегда мечтал, что сын пойдет по его стопам, поворчал на сына, но тоже смирился с его выбором.
В 1997 году Александр окончил школу и поехал поступать в Геологоразведочный институт – ведь с детства столько о камнях от деда слышал, да о полезных ископаемых.
И немного спустя после выпускного бала Александр поехал сдавать документы в институт, но с сожалению, не прошел по конкурсу – подвели русский язык и литература, сделал несколько ошибок в сочинении и вскоре приехал домой. Но мать с отцом были даже рады, что сын вернулся домой.
-Ничего, сынок! – утешала его мать. Вот лето у нас в больнице проработаешь – это тебе будет хорошая практика, многое сам своими глазами увидишь, а через год поедешь поступать в медицинский.
А отец возмущался:
-Говорил же, готовиться серьезнее надо было к экзаменам, а ты на рыбалку с удочкой пробегал с дедом.

Это было последнее лето, проведенное с бабушкой, дедом, родителями и друзьями. Опять у них с дедом были задушевные разговоры. У деда была моторная лодка, и они обшарили все протоки в поисках хорошей рыбы. Собирались на заре и отплывали с ветерком, по утренней свежести и прохладе навстречу солнцу, пугая птиц в зарослях ивняка. А то ловили здоровенных тайменей на дальних таежных озерах. Уезжали на два-три дня, ставили палатку, сети, ловили рыбу, варили уху, говорили о жизни, сидели подолгу у костра.
А осенью Александру пришла повестка из военкомата – шел осенний призыв в армию.
VII
Родители устроили проводы, пригласили друзей Александра, девчонок-одноклассниц, даже бабушка с дедушкой пришли на проводы, да только всем почему-то было невесело. На следующее утро уже надо было ехать в часть. Плакала мать, плакала бабушка, плакал дед, и только отец Максим Петрович сдерживался, а на прощанье сказал такие слова:
-Ну, что ж, сынок, в нашем роду все служили, пришел срок и тебе Родину защищать, - на этом и расстались.
Сначала Саша письма писал из армии, ласковые такие, писал, что по дому соскучился, а потом из Батайска, с учебки перевели в Гудермес, и письма почему-то перестали приходить – в то время там шли боевые действия, а через три месяца извещение пришло, что погиб он в бою с бандитами. И вернулся уже в цинковом гробу – груз 200, страшно изуродованный, что и лица его признать было невозможно.
Сильно убивались мать, отец, бабушка, а на деда страшно было смотреть. Он пестовал Саньку с пеленок, нянчил его на руках, потом, когда подрос, забирал из садика, когда родители были на работе. Учил его играть в казаков-разбойников, вырезал ему смешные фигурки зверей из мягкого камня агальматолита – бурундучков, медвежат, лисичек, а на ночь читал сказки, когда он оставался ночевать у них с бабушкой.
А теперь Павел Васильевич ходил как потерянный, вот тогда впервые и закралась в сердце грызущая нестерпимая боль, и ему не хватало воздуха, и он принимал под язык валидол или нитроглицерин, а потом боль понемногу стихала. Но Саньку все равно было не вернуть, и с этой мыслью он никак  не мог смириться.
Хоронили Александра все родные и близкие, одноклассники, учителя, девчонки все плакали. После смерти внука сильно сдала и Лидия Петровна. Она почти не выходила из дома, а Павел Васильевич никого не хотел видеть, так тяжело было у него на душе. Но постепенно время залечивает раны, с годами боль вроде утихла, но чаще стало болеть сердце. И главной радостью стало рассматривание по вечерам семейных альбомов, где почти со всех снимков улыбался его внук. Да еще остались в памяти лыжные прогулки, когда они уходили далеко от города, забирались на гору и катались целый день, а иногда уходили к реке и шли, многие километры не останавливаясь.
Теперь у Павла Васильевича все чаще были приступы стенокардии. Как-то глядя на его мучения, не выдержала жена:
-Да сходи ты в поликлинику, может врач, что посоветует – кардиолог. На что Павел Васильевич отвечал:
-Эх, да никто меня теперь не вылечит. Но к врачу все-таки сходил.
Участковый врач послушал его, померил давление, дал направление на кардиограмму, анализы и выписал кучу лекарств, направление на анализы и предложил лечь в больницу, но Павел Васильевич от госпитализации на отрез отказался. Стал принимать таблетки, а потом как-то заглянул в кладовую, достал лыжи – еще с тех пор, как они бегали с Сашей, он ни разу не надевал их.

VIII
И вот в ясный солнечный февральский день он решил пройтись по тем местам, где они катались с внуком. С вечера принес из кладовой лыжи, обильно смазал их лыжной мазью, приготовил крепкий чай из душистого зверобоя, налил в термос, отрезал кусок сала, взял бутерброды с колбасой, все это положил в рюкзак. Жена следила за приготовлениями.
-Ты, что, старый, куда так серьезно собираешься? На охоту что - ли за зайцами или куда? Дел больше у тебя других нет что ли, я скованная сижу, корчусь от боли, а ты одну меня на целый день оставляешь? И не стыдно тебе?
-Я позвоню, Ларисе на сотовый, чтобы пришла к тебе, обед приготовила. Да у тебя же холодильник полный, чего тебе надо?
-Да когда ей бедной приходить, она же целый день на работе, минуточки свободной нет, еще и к нам крюк делать.
-Ну, уж и крюк. Десять минут лишних. Сама приготовь чего-нибудь. Ну что я уж привязанный к тебе?! – не выдержал, взорвался Павел Васильевич и сразу почувствовал, как иголочками запокалывало сердце.
И он решил не слушать жену, а отправиться прямо сейчас. Вышел из дома, неся на плечах лыжи с небольшим рюкзаком за плечами. Он решил сегодня уйти на весь день. Спустившись к замерзшей реке, надел лыжи с ботинками и размашистым лихим шагом заскользил по искрящемуся снегу все дальше и дальше из города по пойме реки, потом перешел протоку, покрытую льдом. Вышел на противоположный крутой берег и пошел по чьей-то проторенной лыжне. Солнце светило ему навстречу. А он все шел и шел, изредка стирая испарину со лба. А в голове были неотвязные в последнее время мысли о погибшем внуке. Ну, для чего он жил? Чтоб быть убитым, той проклятой пулей чеченского бандита? А ведь он так стремился пойти по стопам деда, поступить в геологоразведочный. У матери его, Ларисы, после смерти сына седина сразу появилась, а отец стал частенько выпивать, со временем боль у родителей вроде бы утихла, и только он, дед, все никак не может смириться с потерей внука. Вот этим же путем они ходили с ним по воскресеньям. А вот недалеко отсюда летом они поймали здоровенного тайменя, а в другой раз налима. А вот здесь возле трех берез они останавливались летом на ночь, ставили палатку, варили на костре уху, долго сидели, разговаривали. Дед покуривал, а внук задумался, глядя на огонь. О чем он тогда думал? Наверное, о будущем, а жить ему  оставалось всего полтора года. Он мечтал тогда стать геологом, как дед, и найти свое месторождение. Без конца расспрашивал деда о разных приключениях, и дед вновь и вновь рассказывал о той счастливой экспедиции, когда они нашли золотоносную жилу. Теперь там рудник золотодобывающий. А у самого деда золота не было. Был он по жизни бессеребреником, как и многие другие люди его поколения и профессии. Сколько было им исхожено опасных дорог и горных козьих троп! И не раз приходилось один на один встречаться с медведем в тайге, но уцелел  вот, дожил до шестидесяти пяти, а Александра нет…
Так шел он по лесу на своих широких охотничьих лыжах, подаренных ему одним мастером, старым другом лесником Михеичем, не замечая времени. Короткий зимний день клонился к закату, а он с утра ничего не ел – не хотелось. И вдруг он почувствовал резкую колющую боль в сердце, как будто резанули кинжалом. Он остановился, опираясь на лыжную палку, стараясь не дышать, а боль все усиливалась, нарастала как снежный ком, вдруг лыжные палки выскользнули из его рук, и он зашарил в карманах в поисках лекарства от сердца,  которое он всегда брал с собой – на этот раз заветного пузырька не было. От нестерпимой боли он присел. А потом неловко повалился на снег боком. Вздохнул последний раз и не мог выдохнуть, теряя сознание от боли, судорожно хватаясь руками за снег, он еще боролся со смертью, но она не отступала, и наконец, одолела его здесь в бескрайних лесных просторах, где он провел столько счастливых минут. Сердце перестало биться, и старого геолога Павла Васильевича не стало. Шумел лишь заснеженный лес, да свистел ветер.

IX
Так бы и занесло его снегом, запорошило, да нашли двое рыбаков, возвращающихся с зимней рыбалки, двое дружков-мужиков из соседней деревни. К счастью, они сразу узнали его:
-Э, да это же Павел Васильевич, - сказал Иван Суслов и стал изучать пульс.
-Николай смотри, может он еще живой, сказал Иван. Николай наклонился над Павлом Васильевичем, перевернул его на спину, взял руку, она была уже холодной, как лед.
-Эх, не успели! Дак он уже того самого – помер, значит? Мужики сняли шапки, они не раз рыбачили вместе.
-Эх, жаль! Мужик-то был хороший.
-Надо сообщить родным, - решил Николай.
-Слушай, Иван, давай мы его на лыжах увезем? Ты же знаешь, где он живет? Иван подумал немного, сдвинув на затылок шапку.
-Конечно, знаю. Только как увезем?
-Да лыжи свяжем веревочкой – вот у меня всегда с собой, - и Николай острым ножом проколупал две дырочки в лыжах и связал их бечевкой, потом они уложили Павла Васильевича на импровизированные сани и, перекинув бечевку на плечо, Николай и Иван двинулись в путь. И везли его по  очереди, пока наконец показались дома, еще полчаса, и они были дома у покойного. Николай поднялся на второй этаж и нажал кнопку, дверь не сразу открыла жена, она по глазам мужиков поняла, - случилось что-то неладное:
-Ах, что с ним?
Николай потупился:
-Мы нашли его в лесу возле речки за Карлушкой.
-Он умер? – Лидия Петровна схватилась за сердце, а потом сказала:
-Ну что ж, спасибо. Сколько я вам должна? – она вытащила из кармана халата бумажник.
-Что вы, не надо нам ничего, мы знали его. Хороший человек был.
-Ну, если в милицию сообщить, что-ли – так мы сейчас.
-Да у него сотовый в кармане был, поищите. Рыбаки внесли тело покойного в комнату, положили на пол, поискали в кармане, нашли сотовый, вызвали милицию.
Хоронили Павла Васильевича друзья и дочь с зятем в холодный ветреный день. Жена на похороны мужа, того, с кем прожила сорок лет, не пошла, сказала, что больна и не сможет с больными ногами стоять долго на кладбище в такую погоду. Она простилась с ним у подъезда, и похороны состоялись без нее. Но и без нее на кладбище было много народа. И все жалели – надо же: какая смерть, какой человек хороший был! Это из-за внука его так подкосило, говорили многие. И были правы. А на поминальном обеде тоже вставали и говорили товарищи краткие речи. Дочь плакала. Жена сидела как каменная. Она теперь осталась одна и не представляла, как будет жить без мужа, который всю жизнь угождал малейшим ее желаниям, а если честно, прожила она с ним сорок лет как за каменной  стеной.
Лишь вечером, когда все разошлись, и она осталась одна, села у окна в свое любимое кресло и горько заплакала. Видно шевельнулось что-то в ее застывшей душе, а может, и вправду мужа стало жалко. Кто поймет загадочную женскую душу?

Май, 2008 год