Устя-Знахарка, или Тайна Круглого леса

 
К сожалению, это не сказочка. А только сказочное начало.
И если Читатель прочитает всю повесть,
то узнает, что она о девушке, волей Судьбы,
родившейся в этом Круглом лесу.
Автор.



Есть такая слобода: Большая Крепкая. Километрах в трех от слободы лес располагается. Лес, конечно, это громко сказано. В этой степной зоне кроме искусственно насаженных лесопосадок да небольших рощиц ничего и не встретишь. И лес  возле Большой Крепки состоял сплошь из акаций и различных кустарников. Большекрепинцы этот лес Круглым называют. Почему Круглый, никто не знает, но название это идет из глубины веков.

Очень дурная слава ходила о Круглом лесе. Особенно, сразу после войны. Рассказывают, что здесь прятались уцелевшие полицаи после освобождения слободы от немцев, а также дезертиры и бандиты. Но, не это было самым страшным. Говорят, что жили в этом лесу самые настоящие ведьмы.  Люди и ходить в Круглый лес не ходили бы, но, вот беда, единственная дорога, идущая на шлях, проходила через этот лес. А машин в то время было очень мало. Ездили, в основном, на волах. Ну, может быть, кто и на лошадях. Если надо на базар съездить, старались по одиночку не ехать. Собиралось подвод три или четыре. А, если одному придется ехать, так ведьма обязательно пристанет. Боялись этого места. Подъезжая, задолго начинали креститься и молитву читать.

Рассказывают, как однажды один дед старый возвращался из города, задержался на рынке, видно торговля хорошая была, вот и отстал от своих. Так вот, едет он да по сторонам смотрит. Видит, на обочине кошка сидит. Смотрит на него. Красивая кошка! Черная, с белой грудкой. А шерсть так и блестит. Залюбовался дед, подумал: "Кто же это кошку сюда завез? Неужели наши, большекрепинские? Голодная, небось!" Остановил волов, слез с брички и, достав хлеб, отломил краюху и дал кошке. Она не испугалась, не убежала, видно, совсем голодная была. Кошка ест, а дед смотрит на нее. Хороша! Надо бы домой забрать. Дома кот старый, мышей совсем не ловит. Поела кошка. Дед подошел ближе и взял ее на руки. Погладил, приговаривая: "Кисюня, кисюня..." И тут кошка вырвалась, расцарапав деду руки и немного отбежав, оглянулась и человеческим голосом повторила дедовские слова: "Кисюня, кисюня..." Испугался дед, вскочил в бричку и давай, что есть духу, волов кнутом погонять. Да только быков не очень-то погонишь. Медленно идут, не лошади, ведь. А дед все оглядывался: не бежит ли за ним кисюня. И видит он, а может быть, сослепу да с испугу старому показалось, кошка в женщину превратилась. Стоит эта женщина, на руках вроде бы ребенка держит и вслед ему смотрит. Страшно деду, не помнит, как домой добрался.
 
Сноха увидела его, подбежала.
- Папа! Да на вас лица нет! - Воскликнула она, - Что случилось?
Дед только рукой махнул, не стал рассказывать. Зашел в хату, присел на лавку, да так и просидел до вечера. А вечером он уже пришел в себя и рассказывал соседкам на завалинке о своих приключениях.
- Я ее держу в руках, а она, вдруг увеличивается и стала такой большой и на меня глазищами своими зелеными смотрит и когти острые приготовила, вцепиться мне в глаза хочет. Так я ее, как двину, и оттолкнул, да еще и батогом три раза ударил. А она ударилась об землю, да и в женщину превратилась! Худая такая женщина, в рванье. А на руках ребенка держала. Во-о-о, как!
- Ну, и брешешь же ты, дед! - сказала Аниська, баба крутая, в сказки не верящая, ее не так легко удивить.
- Вот, те крест, правда! - ответил дед, - Зачем же мне выдумывать такое?!
- Та он из города вернулся сам не свой, - сказала сноха, - сидел в хате, ни с кем не разговаривал.
- Чо? Напридумывал и сам испугался? - не унималась Аниська.
- И ничего не напридумывал! - поддержала деда кума Мария, - Мой-то, Егор не раз видел кошку на дороге в Круглом лесу! Черная такая, с белыми пятнышками.
- Во-во! Я ж и говорю, черная, а живот белый! А глазищи большие, прямо огнем горят!
- Точно, ведьма это! Ведьмы же в кошек могут превращаться! - сказала Устя-знахарка. А уж Устя все знала! Она не только людей лечила, но гадать умела. Во время войны толпы к ней ходили, всем погадать надо было. Шли не только большекрепенцы, но из Агрофеновки, Марьевки, Княжево и Греко-Ульяновки.
- Вот, и я подумал, что ведьма это, - Дед радовался, что в центре внимания оказался, и его история обросла еще большими подробностями.
- Что же делать-то будем мы? Осень начинается, скоро глёд, шиповник и тёрен поспеют, собирать надо, а мы в Круглый лес не сможем ходить? - с сожалением сказала кума Мария.
- Да тёрна, вон, и в ярках полно, да и шиповника на горе можно насобирать, а глёда больше нигде нет, - сказала Устя-знахарка. Так, что хочешь, не хочешь, а ходить придется. Да я и не боюсь! Мне они, ведьмы, не почем!
- Да вы же сами, как ведьма! Что вам их бояться? - вступила в разговор молодая Тоська, Аниськина невестка. Тоська недавно появилась в Большой Крепке, сын Аниськи, Толька привез ее, демобилизовавшись из Армии. Тоська не любила Устю-знахарку и называла ее шарлатанкой. А та, в свою очередь, обзывала Тоську кацапкой и обещала наслать на нее порчу.
- Да, что ты понимаешь? - возмутилась Устя-знахарка, - Не знаешь, так молчи!
Бабы побаивались Устю-знахарку и зашикали на Тоську.
- Да, ну вас! - сказала та, поднялась и ушла.
- Молодая. да ранняя! Ты дождешься у меня! Лахудра! - пообещала Устя-знахарка.
- Что ты пристала к молодухе? Оставь ее в покое! А то, ты тоже от меня дождешься! Пристала она! - Возмутилась Аниська.

Бабам уже было не до кисюни и не до ведьмы, они переключились на молодую Тоську. Некоторые защищали ее, но таких мало. В основном, поддерживали Устю-знахарку. Она своя, а эта кацапка Тоська - приезжая. И где ее только Толька, Аниськин сын взял? Как будто в слободе девок на выданье мало!

Дед послушал-послушал, плюнул и с сожалением домой пошел. Забыли бабы о нем. А они еще долго обсуждали кацапку Тоську, потом опять вспомнили о ведьме.
- Что, Устя, все-таки пойдешь в Круглый лес? - спросили.
- Да, завтра же пойду!  Мне траву надо собрать. Может быть, кто-то из вас тоже пойдет со мной. Ежевики там много сейчас. На компот собрать можно.
Но, желающих не оказалось, и рано утром Устя-знахарка отправилась в Круглый лес. Не из робкого десятка она! В лесу нашла полянку, расположилась под акацией отдохнуть. Устала, пока дошла. От слободы три километра, да по слободе тоже почти три. Большая это слобода. Тянется одной улицей между речкой и горой. Так вот, сидит Устя-знахарка отдыхает. Смотрит, кошка невдалеке появилась. Черная такая, кошка, а грудка беленькая. Шерстка на солнышке переливается. Так это и есть ведьма? Ну, ведьма, так ведьма. Не боится Устя ее.
- Иди сюда!  Сало будешь есть? - Устя достала из кошелки кусочек сала и кинула кошке, - Ешь!
Кошка подошла, понюхала кусочек сала и принялась есть. Съела быстро.
- Больше ничего не дам! Самой не хватит, - Устя повесила кошелку на сучек, и пошла собирать пижму. Далеко от полянки старалась не отходить, за вещами своими поглядывала. Нарвала охапку пижмы, понесла к своему месту. Кошки уже не было. Положила траву, сняла платок - жарко - и тоже там оставила. Взяла бидон и стала ежевику собирать. Не легкое это дело, все руки исцарапала, трудно ее собирать. Но, зато так вкусно! Натощак съеденные ягоды вызвали голод. "Ладно, пойду перекушу, а потом еще соберу" - подумала Устя-знахарка и пошла к своей полянке. А где же ее вещи? Ни кошелки с продуктами, ни ее платка, ни старой подстилки, на которой она сидела, не было. Может быть, это не то место? Да, нет, это то самое место! Вот и охапка пижмы, ею собранная. Ничего себе, сказочки! Устя-знахарка побежала  в ту сторону откуда пришла кошка. И тут вдалеке она увидела женщину. В руках у нее была Устина кошелка, а на плечах - Устин платок.
- Эй! Отдай кошелку! Это моя! - закричала Устя и еще быстрее побежала. Женщина тоже побежала.
- Да, остановись, ты! - Устя кричала ей, но та не останавливалась. Но, не той была Устя, чтобы сдаться. Долго бежала она за женщиной и, все же догнала. Начала у нее платок отнимать, а та прижала его к груди и держит, что есть силы, и не отдает. Сама маленькая, щупленькая, как подросток, а платок крепко держит, не отпускает.
- Да, ты знаешь, что это за платок?! Он же мне дороже всего на свете! - Кричала Устя, - Муж подарил! Царствие ему небесное! А ты забрать хочешь! Не отдам!

Устя сильная, удалось, все же, ей отнять платок. Повалила она женщину на землю, ударила ее несколько раз. Топом схватила, валявшуюся рядом кошолку и пошла. Оглянулась, а женщины нет. Не могла понять Устя, куда же она исчезла? И вдруг, увидела рядом с собой кошку. Ту самую, черную, с белым брюшком. "Она в кошку превратилась! Это же ведьма!!!" Усте страшно стало, и она побежала прочь отсюда. Бежала и бежала, не останавливаясь. И откуда только силы взялись? Ветки хлестали ее по лицу и рукам, один чувяк спал с ноги, а она это даже не почувствовала. А вот и дорога, которая ведет на шлях. Теперь бежать стало легче. Вот и лес закончился, и  Устя, наконец, остановилась отдохнуть. Видит, ее догоняет двуколка, запряженная лошадью.  Так это Кирсан-бригадир едет.
- Что с тобой, Устя? Ты откуда бежишь? Почему в одном чувяке? - Уж очень удивился Кирсан-бригадир, увидив всегда степенную Устю в таком виде.
- Ты сначала в двуколку посади, а потом вопросы задавай, - ответила Устя.
- Садись, садись. Хотел было еще на дальнее поле съездить, посмотреть, как там косовица идет, но, не бросать же тебя в таком виде.
- Спасибо, Кирсан! - Устя легко влезла на высокое сиденье.
- Так, что же случилось? - допытывался Кирсан-бригадир.
- Ты, что-нибудь слышал о ведьме, что поселилась в Круглом лесу? - спросила Устя.
- Да, жинка рассказывала байку.
- А, вот, и не байка это! Сущая правда! Сама видела сегодня!
- Ты бы, лучше, вместо того, чтобы за ведьмой наблюдать, на работу пошла. Трудодни в прошлом месяце не выработала, и в этом то же самое будет.
- Да, выработаю я трудодни! За меня не волнуйся! Летом у меня всегда их мало, зато в другое время больше всех! Ты, же знаешь, мне траву собирать надо.
- Да, знаю, знаю, потому и не ругаю сильно, - Кирсан уважительно относился к Усте-знахарке. Только она одна его от радикулита спасала. Прихватит, мочи нет терпеть, и к ней! Вечером, тихонечко, чтобы никто не увидел. Нельзя ему, партейному, по знахаркам ходить. А она, хоть и говорливая, но об этом ни гу-гу! Молодец! А когда с фронта долго от него письма не приходили, мать к ней ходила. И каждый раз Устя успокаивала старушку. Мол, не волнуйтесь, героем вернется. Так и получилось. Поэтому-то, бригадир и делал поблажки Усте. Но, надо сказать, что та, не злоупотребляла этим. Трудилась хорошо, получше многих.
- Ну, рассказывай, что произошло? А то, если бы не знал тебя, подумал бы, что ты не в себе или пьяная.
И Устя рассказала как на ее глазах ведьма в кошку превратилась.
- Это же в какую кошку? Не в черно-белую?
- Во-во! В нее самую! - ответила Устя.
- Так я ее часто вижу у дороги. Бездомная она. Когда есть что-нибудь со мной, даю ей. Ест! Голодная! А насчет ведьмы, чепуха все это! Удивила ты меня, Устя!
- Не веришь? Да что с того, что ты не веришь?! От твоего неверия ведьма из леса не исчезнет. Как сам увидишь, тогда не то скажешь,  - Устя, обидевшись, отвернулась.

А ночью Усте-знахарке стало плохо. У нее был сильный жар, и она бредила. Устина сестра, Полина, многому научилась в знахарстве и знала, что нужно делать, но Усте становилось все хуже и хуже. Она кричала громко, но не слишком разборчиво. Можно было понять лишь отдельные слова "платок", "кисюня", "ведьма", "Круглый лес". И, вдруг, совершенно отчетливо: "Мне плохо, пойдите в Круглый лес и отнесите мой платок ведьме! Пусть не сердится на меня за то, что ударила я ее."  Через некоторое время, после вновь бессвязных слов, она спросила: "В круглый лес пошли?" И еще добавила: "Тоську-кацапку позовите. Прощение просить у нее буду" Тоська пришла быстро. Села рядом, до Устиной руки дотронулась.
- Не ругай меня и не проклинай, - тихо, но четко сказала Устя.
- Да, чтоб я кого-нибудь проклинала? И вас не ругаю, и проклинать не буду, - ответила Тоська-кацапка.

  Устя попросила принести одно яблоко и разрезать его напополам. Половину яблока велела съесть Тоське, а другую половину начала есть сама. С большим трудом, но съела. Еще раз велела идти в лес и вновь ушла в забытье.
Надо идти в Круглый лес. Но, кто пойдет? Устя-знахарка до болезни успела рассказать о своем происшествии и теперь желающих идти в Круглый лес не найти. Пошли четвертые сутки, а Усте не становилось лучше. Уже и доктора приезжали, но помочь ни чем не смогли. И когда в третий раз Устя спросила, пошли ли к ведьме, сестра ее, Полина, сказала бабкам-соседкам: "Схожу сама, а вы тут присмотрите за Устей!"  Соседки принялись отговаривать ее, но Полина их не послушала. Взяла платок и ушла. Пока дошла, уже темнеть начало. Страшно Полине стало. Стоит на дороге, в лес свернуть боится, все ей чудится что-то страшное за деревьями. Привязала она Устин платок к дереву и убежала прочь. Вернулась домой, смотрит, а Устя спит. И так тихо, спокойно спит. И дышит ровно. Бабки-соседки доложили: "Уснула, как только ты ушла".

Проспала Устя больше суток. А потом проснулась, и как ни в чем не бывало, поднялась и на работу начала собираться.
- Разве же можно тебе на работу идти? Ты же так ослабла, отдохнуть надо! - возразила сестра Полина.
- С чего это мне отдыхать, когда я трудодни не выработала? - Оделась, начала платок свой искать. Найти не может.
- Ты же меня в Круглый лес отправила с платком! Я его ведьме отнесла! - сказала сестра Полина.
Удивилась. Ничего не помнит Устя-знахарка из того, что случилось.  Помнит только, что в Круглый лес за пижмой ходила и там ведьму встретила. А больше ничего не помнит. Ни как платок ведьме отнести просила, ни как с Тоськой-кацапкой яблоко напополам ела.   

Постепенно история с Устиной болезнью начала забываться, но сама Устя не могла забыть события в Круглом лесу. Осень пришла, холода наступили. Уже и глед собирать пора. Но, никто в лес не собирается. И Устя-знахарка не идет.
- Не боюсь я, - говорила она, хотя никто у нее и не спрашивал, но мне глед и не нужен! У меня еще есть. Я в прошлом году много его насушила. Хватит на зиму.

Но, в лес она, все же пошла. Ночью, вдруг проснулась, вскочила с постели и закричала:
- В Круглый лес надо идти! - Она, наверняка бы и ушла среди ночи, если бы не сестра Полина. Еле-еле отговорила. 
А утром они пошли вместе.   По дороге к ним еще две бабы присоединились. Пошли вместе. Вошли в лес. Там тихо, спокойно. Собирают глед. Никаких ведьм, никаких кошек нет. Вдруг, слышат, как вроде бы, детский плач. И все громче-громче. А может быть волки воют? Кто знает? В этих местах волки водились и было их много. Были случаи, когда и на людей нападали. Прислушались. Хруст веток, как тачку кто-то катит. Так и есть!   Так это же Ванька-контуженный! В Большой Крепке его все знали. Когда во время войны немцы заняли слободу, в Ванькином доме штаб сделали. Хороший был дом. Старинный, с крыльцом. Ванька юнцом тогда еще был. Никто не знает, куда он делся. Говорили, что вместе с матерью и старым дедом в другое село подались. Да только и там их никто не видел. Долго их не было в слободе, а после войны вернулся один. Где мать, где дед - не говорит. Да и вообще вопросов он не слышал. Совсем глухим  стал. Говорить говорил, но только слова, а не предложения. С тех пор Ваньку контуженным и прозвали. Вернулся в слободу, а дома нет. После войны мало здесь домов осталось. Какие разбомбили, какие сгорели. Многие люди землянки себе отстраивали. Поселился Ванька у себя на усадьбе в подвале. Жалко Больше-Крепинцам Ваньку. Стали его по очереди кормить да на ночлег к себе принимать. Когда зима. А когда лето Ваньке и под открытым небом спалось хорошо. Сделался он пастухом. Пас домашних коров. Глухим так и остался. Да, и вообще, немного не в себе парень был.

- Ванька! А куда это ты с тачкой? - спросили бабы. И Ванька ответил, хотя и не услышал вопроса.
- Женюсь! Женюсь! Посторонитесь, - сказал, да и проехал мимо. Бабы за ним. Ванька бегом, и они тоже. Смотрят, что-то наподобие шалаша стоит. И Ванька там остановился. Бабы наблюдают. А он зашел внутрь, а потом как закричит! Даже не закричит, а зарычит. И выскочил оттуда. Бабы к нему! А он, пальцем показывает на вход в шалаш, а сам не переставая кричит. Бабы помялись-помялись, а потом Устя-знахарка и говорит: "Надо зайти". Заходит одна. Бабы побоялись, да и не зайти им сюда всем. Слишком тесно. Когда глаза привыкли к полумраку, увидела Устя, что на полу, в какой-то неестественной позе, лежит женщина. Даже, не прикасаясь к ней, Устя определила: женщина была мертва. Устя-знахарка сразу узнала в ней ведьму. В углу, на матрасе лежал младенец, укутанный Устиным платком, а рядом сидела кошка. Черная, с белой грудкой.  Вышла Устя из шалаша, не знает, что делать надо. Ванька-контуженный лежит, орет по-прежнему и головой о землю бьется. А бабы стоят с перепуганными лицами и не могут ничего сказать. Еле-еле Устя их в чувство привела. Начала рассказывать, что увидела. А тут кошка из шалаша выходит. Все та же: черная с белой грудкой. Бабы увидели и в рассыпную. Звала их Устя, звала, да только не дозвалась. Тут ребеночек вновь заплакал. Решила Устя-знахарка: ребеночка тут оставлять нельзя, надо забрать и в сельсовет отнести. Пусть в детский дом определят. Взяла дитя на руки, а оно такое махонькое, легонькое, как пушинка. Выходит из шалаша. Тут Ванька вмиг перестал орать, подбежал к Усте и начал ребенка отнимать. "Мой, мой!" - кричит и вырывает его у Усти. Да, разве ж Устя отдаст полоумному дитя малое? Оттолкнула его и пошла. Ванька сзади бежит, тачку свою у шалаша бросил. Так до слободы и добежали. Вошла Устя в первую же хату, попросилась отдохнуть. А там бабка старая жила и, как раз, внук ее из школы вернулся, да еще и друга с собой привел. Отправили они их в сельсовет.

- Да скажите там, чтобы быстрее пришли! Дитя малое нашли! - наказала Устя.
Хлопцы и побежали. А Устя с бабкой распеленали дитя и видят: на шейке крестик у него. Вместо пеленок рванье рваньем, а крестик необычный, дорогой видно.
- Золотой крестик. Это точно! - определила Устя, хотя золота никогда и не видела, - но, какой-то он ненашенский. Надо сравнить его с нашим.
- Я тебе и без сравнения скажу: католический у дитя крестик, - сказала бабка, - Точно знаю! Пришлось мне одной панночке в молодости прислуживать. Так у нее такой был.

Не успели крестик рассмотреть,  как пришла соседка. А вскоре набежало людей столько, что в дом не поместиться. Это хлопцы в сельсовет бежали и всем встречным новость рассказывали.
- А что с пустыми руками? - спросила Устя, - А, ну, марш за молоком! Дитя голодное! Да и пеленки нужны!
Устя - авторитет! Сказала, значит, сделать надо. Скоро и молоко было и пеленки, и даже готовая каша манная. Нагрели воды, купать начали.
- Девка! - сказала Устя, - А я сразу поняла, что девка. По девчачьи кричит.
Запеленали дитя в чистые пеленки, кормить начали. Тут и, сидевший в сенях Ванька подошел к ребенку.
- Мой, мой! - и руки протягивает к ребенку.
- А, ну, не лезь сюда с грязными руками! - Остановила его Устя, - Видишь, выкупали дитя?! Выходи из хаты!
Ванька, хоть и не услышал, что сказала Устя, но понял, отступил, но из хаты не вышел. Сел на пол в углу.

А тут и из сельсовета приехали. Посмотреди на ребенка, послушали, что Устя им рассказала.
- Жалко, что Детского дома в Большой Крепке нет. Раньше был. Сейчас нету. Надо в Ростов везти, - сказал важный человек из сельсовета, - а уже вечереть начинает. Придется завтра с утра. Пусть пока до утра тут дитя будет.
Но, бабка возразила:
- Я же стара! Разве ж с дитем я справлюсь? Пусть кто-либо  по моложе домой к себе возьмет. Не могу я его оставить!
Да, и то правда! За ней самой уход нужен.
- А, может быть, желающие найдутся удочерить? - Спросил важный человек из сельсовета, - и везти не надо было бы никуда.
Желающих удочерить не нашлось, но бабы пообещали поспрашивать у соседей. Домой к себе ребеночка на одну ночь взять тоже желающих не нашлось. Усте ничего не оставалось делать, как самой взять. Сама нашла, сама и определить должна. Не обрадовалась этому сестра Полина.

- Ты зачем ведьменого выродка домой притащила?
Но, Устя сестра старшая. Полина её во всем слушаться должна и она перестала ворчать. Ворчать-то перестала, но спать в хате вместе с ведьменым дитем отказалась. Ушла к соседям. Зато Тоська-кацапка прибежала. Помощь свою предлагать стала. На ночь осталась. А девочка, бедненькая, не избалована вниманием, пососала соску из марли и уснула. Сидят Устя и Тоська  возле неё и любуются. И такой она им хорошенькой показалась. И так ее жалко стало! У Усти свои-то давно выросли, а у Тоськи они еще только намечаются.
   
Утром, чуть свет, из сельсовета приехали.
- Я сама поеду отвезу в Детдом дитя, - сказала Устя. Собралась и поехала. Отвезла. Только не стало ей покоя. Не могла забыть она крошку малую. Через неделю поехала снова в Детдом, навестить. А вернулась вместе с дитем. Надей назвала девочку. Дочкой она ей стала.

Только не одна Устя Надю дочкой называла. Ванька контуженый часто приходил. И тоже: "Дочка! Дочка! Моя дочка!" Не нравилось все это Усте. Решила она не пускать его во двор к себе. Да, как не пустишь? Не будешь же палкой выгонять? А слов Ванька все равно не слышит. И приходит. По-хозяйски ведра сразу берет и в ярок, к кринице за водой идет. Наносит воды, на целый день хватает. Дров наколоть, уголь принести, печку растопить, все это Ванька мастерски делает. Нет в Устином доме мужика, и такая подмога кстати приходится. Но, все равно, не нравилось это Усте. Особенно было не спокойно  когда она на работе трудодни зарабатывала, а Ванька мог в любой момент в хату зайти и к Наде подойти. Дурной ведь! Что от него можно ожидать? А хату не закроешь. Не водились в ту пору замки в слободе. Подопрут лопатой дверь - значит дома никого нет. И все! Устя догадалась: не зря он Надю дочкой называет. Имеет отношение к ее появлению! Точно, имеет!
Время шло. События в Круглом лесу начали забываться. На следующее лето бабы уже не боялись туда ходить. Старались только к ведьминой могилке близко не подходить. Уже никто и кошку не видел. Куда делась - никто не знает.

    Надя подрастала. Уже и говорить начала. Да так щебечет, заслушаешься! Устя не нарадуется. Любит она дочку всей душой! В Больше-Крепкой люди не злые живут, а, поди ж ты, Надю иначе как ведьмачкой никак и не называют. Волновалась Устя-знахарка. Вырастит дочка, а ее сторониться будут. Так ее и замуж никто не возьмет. Да, и за Ваньку-контуженного думать не переставала. Наверное, не одна она догадывается, кто же отец у ее дочки. Другие тоже. Уже и разговоры по слободе пошли. И надумала Устя: надо уезжать отсюда в края далекие, да такие далекие, что б никто и не слышал о ней там. Поговорила Устя на эту тему с Тоськой. А Тоська и говорит: "Так, у меня же дом в селе Красное, возле Липецка есть! По наследству достался! Продать никак не могу! Не покупают! Живи там!"

Тоськино предложение понравилось Усте. Боялась только она, что Тоська не УТЕРПИТ и тайну ее знакомым расскажет. Поклялась Тоська. Обещала ничего не рассказывать о ней в Красном. И не рассказала. Но, не очень хорошо здесь жилось Усте. Местные бабы сторонились ее, шептались за ее спиной и для них Устя не стала таким авторитетом, каким была в Большой Крепке. Тут она из Усти-знахарки в Устю-хохлушку превратилась. Думала Устя, что наладится все, привыкнет она к людям, и они к ней привыкнут. Не получилось. Да и скучала сильно по родным краям. Через два года в слободу вернулась. Правильно говорят: везде хорошо, а дома лучше.

Ванька-контуженный по-прежнему пас коров. Узнал, что Устя с девочкой вернулись, в тот же день пришел. Помогал во всем. Но, к Наде Устя его не подпускала. Кто знает, что у дурака на уме? А вскоре Ваньки не стало. Трагическая смерть заставила Устю и слободян пожалеть о том, что относились к Ваньке с пренебрежением. В приготовленную для силоса яму упал семилетний пацан. Ванька видел это и прыгнул туда, чтобы помочь ему. Ему-то помог, а сам выбраться не смог. Яма глубокая, ухватиться не за что. Думал, что слободяне прибегут, помогут. Но, никто не знал. Малец испугался, и дома ничего не сказал. Боялся, что поругают его батько с матерью. О том, что Ваньки не стало, узнали уже вечером, когда стадо пришло домой без пастуха. Но, никто и не подумал, что его надо искать в яме. И только дней через десять, когда начали силосные ямы наполнять стеблями кукурузы, обнаружили Ваньку. Уже бездыханного. Малец узнал об этом и долго плакал. Тогда-то он и рассказал все, что случилось. Сильно плакала и Надя. Она еще не знала, что связывало ее с этим странным человеком, но какая-то сила тянула ее к нему.


Росла Надя. Радовалась Устя. Уж такая умная у нее дочка! А к учебе какая способная! Ее собственным детям война учиться помешала, они и семилетку не окончили. А Надя в институте учится! Учительницей будет. А преподавать не что-нибудь будет, а немецкий язык. Способности, говорят, у нее к нему. А из себя девчонка видная! Волосы, как спелая пшеница, а глаза - серо-голубые, как небо. Засматривались на нее парни.
Да, только она на них и не смотрела. В слободе ее теперь называли Надькой-гордячкой. "И то хорошо, что не ведьмачкой! - думала Устя, - А что на парней не смотрит, так время еще не пришло. Она своего ждет, только ей суженного" Да, и в слободу Надя приезжала не часто, только на каникулы. Хоть и не далеко Ростов, всего 60 километров, а за один день не управиться. Жила в общежитии. В комнате семь человек, но девчата дружные. Устя уже не молодая, трудно ей до Ростова добираться, но дочку навещала при каждом удобном случае. То сосед на базар едет, то председателю сельсовета по делам своим в область надо, все Устю оповещают. А та нальет в бутылки молока, завернет творог и масло, и к дочке. Нравится ей в общежитии. Все такие культурные и обходительные. И ее, Устю, узнают, и к Наде относятся уважительно, как к старшей. "За сообразительность ее и хорошую учебу" - радовалась Устя.

А однажды Надя приехала в слободу во внеурочное время. Среди недели. Устя дома была. В колхозе она больше не работала. Стара стала. Только и занималась тем, что баб слободских лечила, да летом траву для этого заготавливала. Не ждала Устя дочку. Обрадовалась сначала, а потом и испугалась. Случилось что-то, значит. А дочка сразу с вопросом.
- Мама, вы брата моего в детдом в Ейске не отдавали? - Спрашивает, а глаза серьезные, требовательные.
- Да, Господь с тобой, дочка! Разве бы сделала я это? А о каком брате ты говоришь? - недоуменно переспросила Устя, -  Она уже давно рассказала дочке, что не родная она ей. Рассказала сама, боясь, что кто-то это сделает раньше ее.
 
- В мужском общежитии нашего института парень живет. Он не студент, а поселили его, потому что он после детдома, и жить ему негде, - Надя рассказала Усте, как однажды девчонки из ее комнаты на танцы в тот корпус ходили. Надя не ходила, некогда было. К семинару готовилась. Вернулись девчонки с танцев и спрашивают ее:
- У тебя есть брат?
Надя ответила, что брат есть, но он на двадцать пять лет старше ее.
- Нет! Не этот брат! А другой, не намного старше нас? - И они рассказали, что в общежитии видели парня очень на нее похожего. Особенно глаза.
- Ну, вылитые твои глаза! - говорили девчонки, - Но, на танцы он не пришел, а то бы мы у него спросили.
- Нет, это вам показалось, - сказала Надя, но решила все же сходить и посмотреть на парня. Действительно, уж очень они похожи. Парень тоже сразу это заметил. Познакомились. Костей его зовут. После встречи с ним Надя сразу же в слободу поехала. Не могла и до завтра подождать. Неужели это ее брат?

- Может быть, это и брат твой, Надя, но я о нем ничего не знаю, - сказала Устя, - Надо в детдом ехать, там обязательно остались документы и можно будет узнать, как он туда попал. Жаль, что я вам в этом не помощник. Стара стала. Мне уже до Ейска не доехать.
- Мама, а вы погадайте мне! Погадайте! - попросила Надя.
- Не умею я гадать, дочка! - и увидев ее недоуменный взгляд, добавила, - То в войну было. Я помогала людям держаться и надеяться. Говорила то, что они хотели услышать... Люди и шли ко мне... Не думай, ничего я с них за гаданье не брала... Ничего не брала... Это любой подтвердит.
- Но, говорят, что все, что вы людям нагадали, сбылось, - не унималась Надя.
- Да... Только один не вернулся из тех, кому гадала. Остальные пришли. Хоть многие и покалеченные, но вернулись... Бог мне в этом помогал. Просила я Отца нашего Небесного об этом. Сильно просила... Услышал, видно, меня...
- Так вы, мама, и за меня попросите!
- Прошу я, дочка! Всегда прошу! А гадать не буду! После войны никому не гадала и тебе не буду...

Так и вернулась Надя в город, ничего не узнав. В Ейск, в детдом они поехали с Костей вместе. Ехали на старом, дребезжащем грузовом такси, которые в то время в Ростовской области заменяли автобусы. Людей было мало и они проговорили всю дорогу до Ейска.
- Я тоже не знаю своих родителей. У нас в слободе легенду рассказывают о моей матери. В лесу она жила, вместе с кошкой. Там я и родилась. А почему мать там оказалась, никто не знает, - сказала Надя и пожала плечами.
- Может быть, твоя приемная мать не все сказала? - спросил Костя и тут же добавил, - взрослые всегда что-то скрывают от детей.
- Нет, Костя, моя мама все, что знала, сказала, - грустно промолвила Надя и тоже спросила, - А, вот, скажи, ты действительно хочешь узнать свое происхождение? А если окажется, что оно совсем тебе не понравится?   
- Может быть, и не понравится! Да, скорей всего, так оно и будет, но я все равно хочу знать все, - и устало улыбнувшись Наде, продолжил, - Почему-то, до встречи с тобой у меня и в мыслях ничего такого не было, а сейчас я не успокоюсь пока не найду подтверждения нашего родства.
- Это будет нелегко сделать, - с такой же улыбкой ответила она и тут же подумала, что ей доставляет удовольствие сидеть рядом и разговаривать с ним, смотреть на него, - Я не знаю даже имя своей настоящей матери. Хотя, моя приемная мать считает, что загадку разгадать можно. А она у меня очень мудрая!
- Еще не известно, примут ли нас в детском доме, захотят ли разговаривать, - засомневался Костя.

Опасения были напрасными. В детском доме приняли. Только мало что узнали они там. Из архивных документов видно, что Костя поступил в Ейский детский дом в трехлетнем возрасте из Веселовского детского дома, который в то время расформировывался. А в Веселовский детский дом новорожденного Костю привезли санитарка военного госпиталя Мария Игнатьевна Рогожина и сержант Константин Иванович Лисянский. Это было время, когда советская армия освобождала эти места от немцев.
- Так, может быть, сержант Лисянский и санитарка Рогожина и есть мои родители? - спросил Костя сотрудницу детского дома.
- Скорей всего, нет! - возразила сотрудница, - во всяком случае. они ими не назвались. Могу посоветовать съездить в Веселый. Детского дома там уже нет, но бывших сотрудников поискать можно. Наверняка они что-либо вспомнят.

Совет оказался полезным. Они действительно смогли найти женщину, которая работала там во время приема новорожденного Кости. Работала она нянечкой, но момент появления сержанта и санитарки в их детдоме запомнила хорошо.
- Людей не хватало, мы без перерыва и выходных работали, - вспоминала Ефросинья Матвеевна, - я как раз домой на минутку решила  сбегать, дети у меня там малые были одни. Смотрю, полуторка к дому подъезжает, останавливается и женщина в белом халате с ребенком выходит. А следом парень в военной форме.  Я и осталась. Куда же пойдешь, если здесь такое.  А ребеночек совсем крохотный... Помню, как развернули. а там и пуповина висит, не обрезанная. Докторша у нас была, посмотрела и говорит, что не больше суток, как родился. Где ребенка взяли, не знаю. Докторше они говорили, но она нам не сказала.
- А где сейчас эта докторша? - спросил Костя.
- Нету уже ее! - с грустью ответила Ефросинья Матвеевна, - Хорошая была женщина! Царствие ей Небесное! В те годы она уже была не молодой.
- Жалко! А может быть кто-то еще был в то время?
- Были, но никого не осталось уже. Давно это было... Но, я вот что вспомнила, как только детский дом расформировали и детей в Ейск отправили, женщина сюда приезжала. Та самая, что ребеночка привезла. И она со мной разговаривала. Спрашивала за ребеночка, выжил ли?
- Когда это было? - взволнованно спросила Надя, - Вспомните, что говорила она?
- Да разве же упомнишь... Это же так давно было... Когда ей сказали. что с ребеночком все хорошо, но сейчас он в другом детском доме, она сожалела. Сказала. что живет в Ростове и к нам ей близко добираться, а в Ейск далеко.
- Это уже что-то! - обрадовался Костя, - Фамилия, имя и отчество есть, можем через справочное бюро узнать ее адрес.
- Если фамилию не поменяла она, - добавила Надя.


С помощью Надиных однокурсниц Марию Игнатьевну Рогожину нашли быстро. Им понадобилось не более недели, чтобы навестить десятки однофамильцев. По адресам ходили все,  а так получилось, что именно Надя с Костей посетили нужную Рогожину. Дом, в котором жила Рогожина и Надю и Костю ошеломил! Никогда не думала Надя, что в ее любимом, гордом красавце Ростове есть такие дома! Интересно, когда они были построены? И из чего? Непонятно, как здесь можно жить? Но, по всему видно, что людей проживает тут не мало.
И это самый центр Ростова! Рядом с центральной улицей Энгельса!

- Как же не помнить? Все помню, как вроде бы вчера это было! - говорила Мария Игнатьевна, - Бойцы этого новорожденного в немецком окопе нашли рядом с телом умершей молодой женщины. Немцы отступали, а она в это время как раз рожала. Ох, и переполох был! Что делать? Принесли в санчасть ребеночка. А он кричит... Мальчик... Командир и поручил мне отвезти его в детдом. Детдом не далеко был, в Веселом. Костя Лисянский вез нас. Так по нем и новорожденного записали: Лисянский Константин, а отчество не помню уже. С Костей я с того самого дня и не виделась.
- Значит, роженица была немкой? - спросила Надя, а Костя стоял рядом и был не в состоянии ничего сказать.
- Немка, немка! Она и в форме немецкой была... А мы по дороге договорились с Костей не говорить кто мать. Мало ли что? Ребеночек ни в чем не виноват... Пусть русским растет. Так мы в детском доме  и не сказали, - и заметив недоумение на лицах молодых людей, добавила, - Да, поймите же, время-то какое было? Натерпелись мы все от немцев! А люди разные: кто понимает, что дите не виновато в наших бедах, а кто ...
- А отчего роженица умерла? - спросила Надя, - От родов или ранена была?
- Наверное, от родов... А, может быть, и не умерла она тогда... - тихо и неуверенно пробормотала Мария Игнатьевна.
- Что вы хотите сказать? - вскрикнула Надя, - Эта немка, мать ребенка,  жива?
- Не знаю... Она лежала там... А когда мы с  Костей вернулись из детского дома, решили похоронить ее. Пришли туда, а ее там не оказалось... Никто не видел... Может быть, и не мертва была она... Может ребятам показалось, что она мертва, я туда не ходила, новорожденного спасать надо было. Может, уползла... Не знаю. Сама об этом много лет думала.

  Возвращались Надя с Костей в общежитие молча. Думали об одном: мать Кости, возможно, осталась жива. Где же она? Мучило совпадение, которое породило догадку, и эта догадка не давала обоим покоя. От Марии Игнатьевны узнали, что  бои тогда шли возле слободы Большой Крепки.
- Давай в Круглый лес съездим, - наконец произнес Костя, - Ты мне покажешь эти места.
Надя согласилась, но понимала, что понадобится помощь матери. Она была в Круглом лесу только однажды, с классом, на экскурсию ходили. И, даже тогда, Устя, узнав об этом, была очень не довольна. Надя много раз просила, чтобы мать взяла ее с собой в лес, когда шла туда за глёдом, ежевикой или травами. Не брала. И строго наказывала не ходить туда. Тогда еще Надя не понимала, почему. Да, и другие дети ходили в лес редко и только со взрослыми.


Была ранняя весна, когда Настя с Костей в сопровождении Усти, вошли в Круглый лес. На деревьях только-только появились почки, а под деревьями, как настоящим покрывалом, земля была покрыта белым первоцветом и сине-голубыми подснежниками. Красиво! Прошли вглубь леса по чуть приметной тропинке. Устя не забыла дорогу к землянке, хоть и не была там с тех самых времен. А вот и она! Вот и полусгнившая Ванькина тачка. Бросил он ее тут. А вот и могилка... Ванька сам хоронил. Никто из слободян не пришел... Он и крест деревянный поставил. Пока жив был, ходил сюда постоянно. А почему же тачку не забрал отсюда? Дверь в шалаш ею прикрыл. А может потому и не забрал.
Стали отодвигать тачку, а она так и рассыпалась. Видно, никто здесь не был.  Зашли. Устя приготовленный фонарик зажгла. В глаза бросилось полустлевшее какое-то барахло, лежащее на топчане.
- Вот здесь Надя лежала, - показывая на топчан, сказала Устя, - а здесь, на полу ОНА... Я видела...

Вынесли все содержимое из землянки на улицу, стали пересматривать.
- Что это? - воскликнула Надя, поднимая с пола небольшую брезентовую сумку с длинной ручкой, и все сразу почувствовали, что нашли что-то важное.
Дрожащими руками Надя открыла сумку и начала доставать оттуда какие-то бумаги. Они были настолько истлевшими, что рассыпались прямо в руках. Прочитать что-либо было невозможно, видно бумагу не раз поливал дождь через продырявленную крышу землянки. Чернила растворились и превратились в одно большое пятно. Но, Надя различила несколько латинских букв. Или это ей показалось? Полной уверенности в этом у нее не было, но свое предположение она высказала вслух.
- Вот, оно что... Крестик на тебе тоже был не наш, не православный, - вспомнила Устя, - Я показывала тебе его, он у меня дома хранится.
   
Когда собрались уходить Устя сказала:
- Негоже все это здесь оставлять. И спалить боязно, вдруг, что-то еще понадобится. Давайте занесем в землянку.
Начали заносить.
- Ой, смотрите, крупа как хорошо сохранилась! - воскликнул Костя, подняв с земли стеклянную банку с кукурузной крупой.
- Ты крупу птичкам высыпь, а банку я с собой заберу. В память о маме, - сказала Надя.
Костя поискал ровную полянку, открыл банку и принялся высыпать оттуда содержимое. Вместе с крупой на землю выпал маленький сверток завернутый в газету.
- Да здесь что-то есть!
Надя с Устей тут же оказались рядом. Надя подняла сверток и с волнением,  дрожащими руками развернула газету. Там оказался маленький блокнотик, открыв его, она увидела листочки исписанные химическим карандашом и промолвила:
- А тут на немецком что-то написано, - сказала и замолчала.
- Ну, что там? Что? - Усте нетерпилось  узнать.
- Да, не молчи же! Читай вслух! - Костя тоже был нетерпелив, - Или ты не понимаешь, что там написано?
Нет! Надя понимала все! Не даром же изучала немецкий язык!   Но, то, что прочитала, она не могла произнести вслух... Это писала ее мама... Писала ей...  Слезы застилали глаза. Надя не могла их сдержать, хоть и старалась поначалу. Поняв, что не в силах читать дальше, она закрыла блокнотик и положила себе в карман.

- Дай, я посмотрю, - попросил Костя и протянул руку. Но, Надя, словно не слышала его.
- Ты не обижайся на нее, сынок, - понимающе сказала Устя, - тяжело ей сейчас. Видно, важное что-то вычитала. Придем домой, успокоится и прочитает нам.

Дома Надя вновь достала блокнотик и уединилась в свою комнату. В этот день Устя с Костей ничего не узнали. И только на второй день, утром, она сказала, что прочитает письмо вслух. Все устроились за обеденным столом и Надя начала читать. Несколько раз она прерывала чтение из-за сильного волнения, потом успокаивалась и продолжала.

"Дорогая моя дочка! Чувствую я, что силы покидают меня и, видно, долго я не протяну. А ты еще совсем маленькая и я не могу тебе рассказать все, что случилось со мной. Поэтому, пишу. Пишу, не будучи уверенной, что эти строки ты когда-либо прочитаешь. Но, надеюсь на это.
Тебе только три месяца, но я хочу начать рассказ задолго до твоего рождения. Знай, у тебя есть брат или сестра. Я точно не знаю, кто. Надеюсь, что есть. Надеюсь, что ребенок выжил и его спасли. А может быть и не выжил. Ведь, он появился на свет преждевременно. Это был тяжелый и страшный день. Роды начались как раз в момент отступления наших (немецких) войск. Я не знаю, как я осталась одна в окопе. Я точно знаю, что родила, но даже не знаю кого? Сын это? Или дочь? Ничего не знаю! Потеряла сознание, а очнувшись, увидела, что ребенка нет рядом. Я была слаба, но смогла выползти из окопа. Здесь было почти тихо. Бой шел поодаль. Я ползала вокруг долго в надежде найти моего маленького. На что надеялась? Кто его взял? Куда дел? Отец моего младенца погиб полгода до его рождения, не зная, что будет отцом. Его звали Вольфган Брудер и вот адрес его родителей в Дюссельдорфе, - далее указывался адрес, - Это в Германии. Мы не были с Вольфганом мужем и женой и родители его меня не знают. Зовут меня Гретта Фляйшер. В тот страшный день, 30 августа 1943 года, я каким-то образом доползла до заброшенного сгоревшего хутора и нашла уцелевший подвал. В подвале, видно, до меня кто-то жил, так как было постелено соломой, на которую я и легла. В углу стоял бидон наполовину заполненный водой. Это, а также оставленные моими предшественниками, сухари и спасли меня. Не знаю, сколько пролежала я здесь. Подвал был сухой, и здесь вполне можно было жить. На что я надеялась, оставшись здесь? На то, что меня будут искать наши? Или на то, что наша армия вернется? Не знаю... А рядом было большое село. Но, я боялась туда идти. Я для них - немка. А они немцев жалеть не будут!
Зиму я пережила в этом подвале, в холоде. Иногда, ночью ходила в село. Сараи и подвалы у них открытые, можно и корову подоить, а можно и погреться там, зарывшись в солому. Понемногу приоделась. То ватник найду, то платье старое... Все к себе, в подвал несу. А весной возле моего подвала парень оказался. Я не успела укрыться, он увидел меня. И я узнала его. В доме его родителей наш штаб находился. Я его часто там видела, он с семьей в подвале жил. Он тоже меня узнал. "Фрау, фрау", - начал говорить. Что еще говорил, я не понимала. Русский язык не знала. Поняла только, что Иван его зовут. А парень говорить-то говорил, а слышать ничего не слышал. Я боялась, что он расскажет обо мне в селе и ожидала, что за мной вот-вот придут. И тогда, меня в Сибирь, в тюрьму отправят. Может это, было бы и лучше, учитывая, что мне здесь пришлось перенести? Кто знает? Но, Иван никому обо мне не сказал. Он начал навещать меня, приносил хлеб, молоко, сало. А однажды пришел с тачкой и показал, что надо погрузить все и ехать. Привез он меня в лес. В лесу заранее землянку подготовил. Наступало лето, и здесь было очень красиво. Я могла выходить из землянки и гулять, не боясь, что меня увидят. Это был рай, по сравнению с хуторским подвалом. Я подолгу бродила по лесу, собирала ежевику, а, затем позже, шиповник. Вскоре и кошка ко мне приблудилась. Красивая такая! Черная, а грудка беленькая. Я все ей могла рассказать. А она слушала, как будто понимая. 

Не буду описывать все подробно. Конечно, трудно было. Особенно зимой. А Иван навещал постоянно. Подружились мы. Даже больше, чем подружились. В начале лета и ты родилась. Я назвала тебя Марика. Мы с Иваном тебя очень любим.
 
А сейчас... Видно длительные переохлаждения дали о себе знать. Я чувствую, что дни мои сочтены. И я решила просить Ивана отдать тебя, мою любимую доченьку, в село. Я не знаю, как я это ему объясню... Он же ничего не слышит... Глухой. Да и немецкого не знает. Но, я постараюсь.
Твою бабушку зовут Арика и у тебя есть две тети, мои сестры Марта и Мади. Все они живут возле Дрездена и вот их адрес, - дальше указывался адрес, - Надеюсь, что ты прочитаешь это мое послание и расскажешь моим родным обо мне. А мне остается только ждать завтрашнего дня, когда Иван..." На этом послание было прервано. Что она еще хотела сказать? Почему не дописала? Если она умерла в это время, то как блокнот оказался запрятанным в банку с крупой?      
Может Иван запрятал? Теперь уже не узнать.
 
- А куда кошка делась? - спросил после долгого молчания Костя?
- Больше ее никто не видел. А куда делась - не знаю, - ответила Устя.





Через неделю письма пошли в оба адреса, указанные в блокноте, и начались долгие дни ожидания. Прошел месяц, два, три... Никакого ответа. Каждые выходные Надя приезжала в Большую Крепкую в надежде получить ответ. Но, его не было. Устя видела Надины переживания и у самой покоя не было.
- Бедная дочка моя, - говорила она Тоське-кацапке, часто навещавшей ее, - извелась она вся. Может быть, тех родственников немецких уже и в живых нет, а может быть адреса поменялись, и письма не дошли.
- Так погадай же! - посоветовала Тоська, - ты же умеешь...
Но, Устя так посмотрела на нее, что Тоська замолчала на полуслове.

А Надя, измучившись от ожидания, все реже стала приезжать в слободу. Значит, не суждено им с Костей родных увидеть.

А однажды... В общежитие к Наде прибежал Костя.
- Ты искала меня? - прямо с порога спросил он, - Ребята сказали, что два раза приходила! Есть новости?
- Да, - загадочно улыбнулась Надя. Она помолчала, словно собираясь с мыслями и радостно вздохнув, сообщила:
- К нам едет бабушка Арика...
Некоторое время Костя молчал и ждал от нее признания, что она разыгрывает его. Но, Надя этого не сделала. Она смотрела на него своими ясными глазами и наслаждалась произведенным впечатлением.
- Ты шутишь? - опомнился Костя. Надя любила его дурачить своими шутками. Правда, эту шутку нельзя назвать остроумной.
- Я не шучу, Костя! - сказала Надя и тут же добавила, - Бабушка в сопровождении своей дочери Марты уже в Москве. Как раз в это время они садятся в поезд, чтобы ехать в Ростов, к нам. Наша соседка, тетя Тося, привезла сегодня мне полученную телеграмму. Специально приехала ко мне из-за этого. Поезд приходит завтра вечером, и мы с тобой пойдем встречать. Тетя Тося сказала, что председатель колхоза пообещал выделить машину, чтобы привезти гостей в Большую Крепкую. Там уже во всю готовятся к встрече.

Действительно, В слободе к встрече гостей готовились. Прямо на улице был накрыт большой стол с разными деревенскими вкусностями. Поджидая машину с гостями, люди вышли на улицу. Иностранки были удивлены таким теплым приемом.
- Я, Марика, тебя узнала бы даже в толпе, - сказала бабушка, - ты, как две капли воды, похожа на Гретту! Она была точно такая, когда я видела ее в последний раз. И Костя очень похож на нее, - фрау Арика рассказала, что и родственники Костиного отца тоже получили письмо, но приехать не смогли, так как живут не в ГДР, а в ФРГ и им потребовалась виза, получить которую оказалось не просто.
На второй день все поехали в Круглый лес. Там постояли и поплакали у могилки.
- Нелегко пришлось моей дочери в последние годы ее жизни, - вздохнув, сказала фрау Арика.

Стояли долго. А потом Надя с Костей взяли ее под руки и повели к дороге. А вслед за ними и Марта приобнявшись с Устей тоже пошли. Всю дорогу шли, не разговаривая. Плакали. Да и разговаривать как?  Немецкий одна Надя знает. А они русский не знают.
Когда вернулись домой, фрау Арика подошла к Усте и взяла ее старческие, высохшие руки, гладила их и ничего не говорила. Да и что говорить? Нет таких слов... Ни в немецком, ни в русском языках... Это нельзя высказать.


  Эпилог.
Прошло пять лет. Устя совсем состарилась. Уже и из дома не выходит. Надя ухаживает за ней. Институт она закончила, в местной школе преподает. Немецкий. Костя в Германии живет у бабушки Арики. Надю тоже приглашали. И она ездила туда несколько раз. Но, остаться, не осталась. Здесь ее дом, здесь живет вырастившая ее мать Устя,  и здесь могилка родившей ее матери Гретты. Родные это места для Нади и никуда она отсюда не уедет. Соседи и колхоз помогли ей новый дом построить. На усадьбе ее отца, в центре слободы. Теперь и Устя у нее живет. Соседи в гости приходят. Особенно часто Тоська приходит.  Вот и сейчас пришла. Она в Наде души нечает. Радуется, что Надя с ее сыном Виктором встречаться начали. Может, поженятся. Этого и Устя хотела бы. Хорошего сына Тоська вырастила. Правильного и трудолюбивого.
- Может быть, родичами будем! - мечтательно сказала Тоська Усте.
- Может, может...- ответила, и подумала: "Три сына я вырастила, родные они мне кровинушки, ибо я их родила. А живу я с дочкой... И крови моей нет у нее... А, вот, поди же, роднее родных мне она!"