Настя

  Настя очень любила живопись, слушала «Аквариум» и Janis Joplin, читала Милана Кундера и Набокова. Носила короткую юбку, берет и военные ботинки на шнурках почти до самого колена. Редко одевала трусики и смеялась без всякого повода, обнажая ряд белых зубов. Клыки немного выступали вперёд, но это её не портило.
  Вечерами её можно было увидеть среди завсегдатаев одной известной мастерской в центре Москвы, где она пила кофе и портвейн, и с видом знатока рассуждала об искусстве.
   Настя рисовала сама и таскала домой картины, нарисованные другими людьми. Именно людьми. Художниками их назвать у меня язык не поворачивается.
  На какой-то закрытой выставке, «за смешные пятьсот баксов», Настя приобрела раритет эпохи развитого социализма – портрет Карла Маркса, выполненный в строгих тонах, свойственных тому мрачному времени. Размер - метр на два.
  Заключённый в массивную раму, с облетевшей позолотой, он висел прямо над кроватью, наполняя Настю гордостью настоящего мецената.
  Помимо тяги к ненужным тратам у Насти была миниатюрная фигурка с изумительной задницей, в которую она никого не пускала. Я хотел быть первым – естественное мужское желание.
  Как-то, кувыркаясь с ней в пастели, я как будто невзначай ткнул членом в маленькую сморщенную дырочку. Но не убрал, как обычно, а настойчиво стал проталкивать его внутрь. Настя резко оттолкнула меня и сказала,
- Не хами. Если ещё раз позволишь себе это, больше меня не увидишь.
 Я любил её, поэтому заверил, что больше не позволю.
  Но как объяснить это своему члену? Глаза – зеркало души, а член – её предатель. Мне по прежнему хотелось залезть к ней в задницу. И чем больше я об этом думал, тем сильней хотел.
  Я стал размышлять. Как это сделать? Могло спасти только одно – оргазм. Если она кончит – всё в порядке. Если нет, я труп.
«Надо только вставить, а там дело техники» - решил я.
   Я лизал, жевал, сосал её груди, аккуратно, не торопясь, работал членом, всё время «держа руку на пульсе». Подготавливал её к этому ответственному событию с расчетливостью хладнокровного убийцы. И вот, издалека, тяжело дыша, приближался заветный миг. Настя напряглась, её голос, сначала опустился на октаву ниже, затем стремительно полетел вверх. Я освободил передний проход и устремился в задний. Он был обильно смазан, стекающими сверху потоками. И, браво! У меня получилось! Я ворвался туда и заработал, как поршень паровоза. Настя в начале упиралась, но потом смирилась и, мало того, ей понравилось - она задвигалась мне в унисон. А ведь упрямилась, глупая.
  Кровать качалась. Спинка билась о стену, пружины скрипели, вторя Настиным стонам.
  Мы кончили одновременно. Прикольно, но в принципе – ничего особенного. Не знаю, что все так стремятся к этому. Последним толчком в Настину задницу я утвердил полную гармонию во Вселенной. Настя улыбалась. Я тоже. Обессилев, я повалился на мокрую от пота девушку. Мы растворились в сладостной нирване.
  Вдруг раздался лёгкий щёлчок, затем странное шуршание. Тень упала на Настино лицо. Предчувствуя недоброе, я поднял глаза – на нас летел портрет Карла Маркса. Тяжёлая рама, скользя вдоль стены, стремительно приближалась к кровати, с глухим стуком ударилась о спинку и накрыла нас холщёвой крышкой.      
  На следующий день мы расстались. Без сцен и объяснений. Просто Настя сказала, что мне пора и поставила передо мной завёрнутый в целлофан свёрток – портрет Карла Маркса. Я недоумённо уставился на него.
 - Это на память. – Настя последний раз сверкнула улыбкой с выступающими клыками и закрыла за мной дверь.
   Дома, сняв упаковку, я обнаружил слова. Они были жирно выведены чёрным карандашом на другой стороне холста.
«Я ненавижу хамов, которые лезут ко мне в задницу.
И ещё – расслабься, это была имитация, до оргазма ты не дорос».
  Чтобы было не так обидно, я подписал – Карл Маркс.