Не знаю, как назвать

***


     Моменты прозрения наступают в жизни каждого человека. Приступ страха перед бездной серых будней - точно наркотик, под действием которого с глаз спадает вуаль, открывая взору долгие годы жизни, в которой нет ничего, кроме скорби о несбывшихся мечтах.
Но стоит проснуться утром следующего дня на час позже и услышать пение птиц за окном, как от вчерашнего откровения остаётся едва заметная морщина на лбу.

     Молодые и бессмертные мы, играючи, заколачиваем двери в кузницу счастья, длинными, никогда не ржавеющими гвоздями. И тогда реки времени начинают течь всё быстрее. Дни, между которыми целая жизнь, каким-то немыслимым образом оказываются смежными комнатами старого отеля.

     Я думал об этом, наблюдая за почти безмолвными движениями губ огромного человека в домашнем халате, что стоял в моей прихожей.
     Это был сосед из квартиры напротив. По профессии милиционер, очень любит тишину - вот, пожалуй, всё, что я о нём знал. Честно говоря, даже это было лишней информацией. 
     - … а в доме так всё шумит. У вас не будет ваты? Я бы заткнул ей уши. – Говорил он.
     Шумит? Иногда мне кажется, что если затаить дыхание, то можно услышать как под холодильником бегают наперегонки тараканы.
     Но ваты мне не жалко. Отдал целый пакет.
     - Нет, мне так много не надо. – С благодарностью ответил он, отрывая себе нужное количество. – Хороший ты парень. Не шумный. Спасибо.
     - Да… не за что. – Сказал я и закрыл за ним дверь.

     Какой то был месяц? Точно не вспомню, - кажется, октябрь. Дождливый, ветреный. В общем, как я люблю.
     В то время я жил один в двухкомнатной съемной квартире на окраине города. Её подыскали для меня родственники. Сказали: «Тут спокойно и недорого».
Работал я фотографом в местной газете и на автостоянке сторожем.  Сторожем, кстати, мне больше нравилось. Уютная и теплая сторожка располагалась, как и положено, высоко, вмещая в себя: небольшой письменный стол, чайник, микроволновку и даже мягкое кресло, сидя в котором ночи напролёт, можно было перечитывать любимые книги. Если наваливалась тоска, я выходил к прожектору и проверял, всё ли в порядке с машинами или кормил сторожевого пса объедками.
Даже не могу сказать, что на меня нашло в тот вечер. С одной стороны у меня было всё, чтобы дожить до старости, не зная горя, а с другой, постоянно преследовало ощущение собственной бренности и бессмысленности.

     К слову, мне всегда хотелось играть на каком-нибудь музыкальном инструменте. На скрипке, например. Но стоило представить милиционера, недовольного излишним шумом или безучастного к моим душевным порывам репетитора, и желание сразу пропадало на неопределенный срок.
     А как-то раз я даже сказал об этом близняшкам:
     - На скрипке хочу играть.
     - На скрипке? Зачем? Там же нужен идеальный слух!
     «Зачем?». Этот вопрос – колыбель мироздания.
     Если не знаешь на него ответа, всерьез тебя воспринимать никто не станет. Осознание этого факта, очень заботило меня долгие месяцы, а может быть даже годы. Ведь это фундаментальный вопрос, вопрос смысла и личной свободы.
Что странно. Перемены в своей жизни я решил начать с совершенно бессмысленного акта. Я решил сделать табуретку.

     На мой взгляд, столь продолжительное существование такого предмета мебели, как табурет (le tabouret), парадоксально. Ведь стул со спинкой обладает всеми качествами табуретки, без её недостатков. В середине XVIII века при дворе прусского монарха Фридриха Великого жил и творил знаменитый табуреточник, француз по происхождению, Эули Бардэрвуа. Слухи о его искусной работе распространялись с невероятной скоростью по Европе, и когда о нем узнал Французский король Людовик XV, то семилетняя война, известная как самый крупный военный конфликт нового времени, закончилась в мгновение ока. Понимаете теперь, почему я выбрал именно табурет? По-моему, всё очевидно.

     Восемь тонких дубовых брусков для ножек и поперечников, брусок побольше для сидения, несколько десятков уголков и саморезов, баночка лака и кисточки, наждачная бумага, отвертки, штангенциркуль и ножовка с набором дополнительных полотен - всё это было разложено передо мной на старых газетных листах. Часы показывали половину седьмого. Вечер.
    Ровно в 18-31 зазвонил телефон.
    - Алё.
    - Ты что делаешь? – Близняшки.
    Тут я задумался. Близняшки, какие никакие, а всё-таки девушки и говорить с ними о том, что я делаю табуретку, было неправильно. Ну, хотя бы, потому что у них могло сложиться ложное представление обо мне, как о мужике хозяйственном. Это было не так. Пришлось врать.
    - Ну, я Очень занят. Перевожу на иврит Илиаду Гомера.
    - Мы знаем, кто написал Илиаду! И не надо говорить с нами, как с дурами! А что, до тебя еще никто не переводил?
    - Не-а.
    - Уф-ф-ф… – В трубке послышался тяжелый вздох. – К нам дедушка приехал на две недели, а сегодня среда.
    - Ага.
    - Что «ага»?! По средам мы ходим по дому голышом, а сейчас не можем из-за деда! Ты же всё прекрасно знаешь. Так что мы к тебе приедем!
    - Ни в к…
    Даже не успел договорить, как оборвалась связь. Однако через две минуты телефон зазвонил снова.
    - У тебя дома холодно?
    - Очень! Очень холодно.
    И снова короткие гудки.

    Это был сигнал о начале войны между привычной повседневностью и попытками простого смертного воспрепятствовать собственному эмпирическому коллапсу. Сам сатана подключился, послав ко мне двух своих лучших блудниц, которые спустя сорок минут после звонка уже топтались на моём коврике в прихожей.
    Встретил я их не так холодно, как планировал только потому, что за эти сорок минут я успел выпилить ножки и почти закончил с поперечниками.
    Надо также сказать, что подготовились к визиту девушки тщательно. Вот перечень багажа, который они приволокли с собой: ковёр из овечьей шерсти, небольшой обогреватель, какая-то настольная игра и два огромных пакета всякой всячины.
    - Вы же уедете завтра, правда?
    - Даже не сомневайся! И мешать тебе не будем.
    - Главное, не шумите. И сексом с вами заниматься я не стану.
    Сказав это, я вернулся в свою импровизированную мастерскую, запер дверь и продолжил работу.
    Так-то, плачь сатана.

    Следующие полтора часа оказались весьма плодотворными. В соседний комнате, время от времени, раздавался женский смех и звон бокалов, бормотал телевизор.
    Я в жизни не делал никаких поделок из дерева, не говоря уже о табуретке, и потому работа шла медленно и с особой тщательностью. Больше всего внимания я уделял мелочам, - следил, чтобы все детали имели идеально прямые углы; чтобы поверхность сидения была идеально гладкая, а ножки абсолютно одинаковыми.
Когда заболели спина и шея, я открыл форточку и растянулся на полу. Ужасно хотелось сходить в душ, сигарету и завалиться спать на мягкое покрывало из овечьей шерсти. Но до завершения дела всей моей жизнь было еще далеко.
    Телефон, брошенный на подоконнике, снова ожил.
    - Алё.
    - Здорова! – Выкрикнул знакомых голос.
    - Привет.
    - Слышал, мы завтра поезд на магнитной подушке выпускаем?!
    - Конечно слышал, по всем каналам только про этот ваш медвежий поезд и говорят.
    - Да, друг мой, мечты сбываются… Короче! Тема такая - мы сейчас сидим у меня и бухаем все вместе. Димка говорит, что реально можно раскочегарить поезд до 511 километров в час и ничего не будет. Это как бы допустимый максимум. Безопасно и в рамках программы. Они сейчас собираются сделать тестовый заезд до Владивостока и обратно, ну, чтобы завтра всё было гладко-гладко. Давай, берем пивас-не-пивас, загружаемся в вагон-ресторан и во Владик на часок? Как тебе такое? Там в грязном баре догоняемся, снимает портовых тёлок и потом…
    - Да я не могу. У меня близняшки.
    На минуту воцарилось молчание.
    - Господи… так сегодня же среда.
    - Вот.
    - И если я как-то могу тебе помочь…
    Я бросил трубку.
    Тут же в дверь постучали близняшки.
    - Ты что там пилишь что-то?
    - Нет! Я занят!
    - Приходи к нам! Мы сейчас будем смотреть фильмы Кубика и есть бутерброды с ветчиной и сыром.
    - Кубрика. Стэнли Кубрика.
    Было слышно, как одна из них топнула ножкой.
    - Да знаем! Думаешь, мы совсем тупые что ли?
    И меня снова оставили в покое.

    Когда на улице совсем стемнело, пошел дождь. Настоящий, крупный осенний дождь. «Засыхать теперь будет долго» - думал я, глядя на лакированный табурет.
    В целом, результатом я оставался доволен. До того как лакировать, было решено провести испытание на прочность, немного постояв на табурете. Смелый, на самом деле, поступок. Но всё обошлось, и я, предварительно заперев комнату на ключ, решил пойти проветрится - от лака ужасно болела голова.
    Несколько минут на поиски зонтика и я на улице. Передо мной всё те же вскрывшиеся дороги, усеянные ржавыми дорожными знаками. Всё те же, горящие через один, фонари, освещали привычные глазу картины в оранжевом цвете. «Прямо Ташинск. Только брошенного танка не хватает и мокрецов» - в очередной раз пронеслось в моей голове.
    С чувством выполненного долга, я побрел по тротуару, оставляя позади угрюмые пятиэтажки и мерзкий крысиный писк.
 
    Вернувшись, я услышал как протяжно и жалобно звонит домашний телефон. Вежливый мужской голос назвал моё имя и фамилию. Я подтвердил, и мужской голос вдруг перестал быть вежливым.
    - Вот ты и попался, урод. Я знаю, что эта сучка София у тебя. А ну быстро дай ей трубку!
    Не найдя близняшек в большой комнате я прошел по коридору и увидел, что в ванной зажжен свет. Слышался плеск воды и женские голоса. Я прикрыл рукой трубку и постучал в дверь:
    - Эй, есть там среди вас София?
    - Да! Есть! – Тут же откликнулась одна из них.
    - Да, она в душе. – Сказал я незнакомцу, расставляя на батарее мокрую обувь.
    - Да ты совсем охренел, щенок! С огнём играешь. Я тебя вычислил, молокосос. Слышишь, урод, ты под колпаком. Улица 50-лет Сталина, дом 50-лет Ленина, квартира 14!
    - 88, - поправил я собеседника.
    - Ну ты и козёл. Ты хоть понимаешь, что уже нежилец. Я же приеду сейчас и расчленю тебя на 88 кусков и эту сучку вместе с тобой, ты понял меня, урод, или нет?
    «Сто лет им не пользовался. И зачем только он понадобился близняшкам, ума не приложу» - думал я, отключая домашний телефон от сети. Затем оставил сушиться раскрытый зонтик и удалился в свои покои для продолжения процесса. Спустя еще час или полтора дело было сделано. Трудно поверить, сколько на самом деле сил у меня ушло. Но на душе от этой усталости становилось хорошо и спокойно. Пребывая в состоянии возбуждения до самого последнего момента, я неожиданно почувствовал, что валюсь с ног. Неплохо было бы сходить в душ, почистить зубы или хотя бы просто умыться холодной водой, что-то съесть. Нет, всё это потом.
    Сомнамбулической походкой я поплёлся в большую комнату, где застал девочек спящими. На столике стояла початая бутылка красного вина и два бокала; всюду были расставлены тарелки с остатками пиццы, бутербродов, роллов и прочей дребедени. По телевизору маячила рожа какого-то политика, а дождь отбарабанивал на подоконнике незатейливую мелодию.
    Я снял с себя одежду и устроился между близняшками.
    Стоило только закрыть глаза, как кто-то громко постучал в дверь. Потом снова, но уже громче, настойчивее. Одна из девочек сильно сжала мне запястье. Оставаясь без внимания, незваный гость приходил в ярость, предпринимая попытки выбить дверь плечом. Тогда я услышал до боли знакомый металлический щелчок.
    Не могу сказать, что слышал крик или что-то такое. Одно я помню точно: когда дверь в квартиру напротив захлопнулась, на лестничной клетке наступила гробовая тишина. Тонкие женские пальцы, державшие меня за руку, обмякли. 
    - Ну что, перевел? – шепотом спросила одна из девочек.
    - Хорошо получилось? - спросила вторая.
    - Нет. Не удалось найти в словаре слово «обман» – так же шепотом ответил я.
    - «;;;;», глупенький.