Допрос в Лефортово

               

В 1979 году я работал пожарным в театре им. Маяковского. Творческих людей привлекал график работы – сутки дежурство, трое суток свободных. Среди пожарных были студенты художественных и технических вузов, один пианист носивший очень громкую фамилию двоюродного дедешки пианиста, диссиденты собирающиеся покидать СССР. Отставной капитан, и какой-то придурковатый, но очень хитрый человек без определенной профессии. Возглавлял пожарную охрану театра лютый сталинист, бывший капитан СМЕРШ Павел Иванович Бударин. Он объявил пожарную охрану «отделом №1», заставил диссидентов и художников надеть на штатские пиджаки васильковые петлицы (цвет КГБ), и попытался запретить артистам звонить по телефону из помещения охраны, которое находилось рядом со сценой. Вспоминая прошлое, он постоянно устраивал допросы сотрудникам пожарной охраны, и так в этом преуспел, что сам, не ведая того, научил меня уходить от вопросов. Когда, через два года я оказался на допросе в следственном изоляторе Лефортовской тюрьмы КГБ по делу группы Хельсинки этот опыт оказался для меня спасительным. Два года дрессировки у капитана СМЕРШ сделали свое дело.
У Павла Ивановича была своя философия. «Все животные гребут под себя, и только одна курица гребет от себя. Так и вы на работе все должны отгребать от себя, от себя - как курица»
«Цветок тянется к солнцу, а человек к ресторану».
У Павла Ивановича была тетрадь с его выписками из Ленина.
«Кто сильнее тысяча или сто человек? Сто человек сильнее тысячи, если они организованны»
Мне он говорил: «Не мерьте все на свой аршин. Есть государственный метр, и я им все и меряю»
В то время я читал только что вышедшего в самиздате «Старца Силуана» и других святых отцов, и, находясь под сильным впечатлением от чтения, оказывал послушание и  кротость Павлу Ивановичу, чем сильно поразил его. В нарушение всех инструкций он сам предлагал мне идти домой обедать, или сходить по магазинам. «Ты подобрал к нему ключи,- говорила его родственница, тоже работавшая у нас. – Меня он пинает ногами, а о тебе отзывается очень хорошо». Тем более был поражен в самое сердце Павел Иванович, когда в театр за мной приехала Волга из КГБ, меня почему-то не оказалось на работе в этот день, а в отделе кадров не было моего домашнего телефона. Повестку оставили в отделе кадров. Павел Иванович сам вызвался ехать с «раковой шейкой» брать меня дома. На следующий день в театре мне вручили повестку. У меня было полдня на подготовку. Я догадывался, по какому поводу меня вызывают. Уходя в отпуск, Павел Иванович оставлял меня своим заместителем, с тем, чтобы  перед открытием сезона я проводил замену огнетушителей в театре и с тем, чтобы в акте приемки комиссией службы пожарной охраны театра стояла моя фамилия, так чтобы сам Павел Иванович в случае какого-либо ЧП, не нес никакой ответственности. Так было два года подряд. Однако в восьмидесятом году, после Олимпиады, опять оставшись и.о. начальника пожарной охраны, я принял на работу двух человек, один из которых был студентом МВТУ им.Баумана Игорь Патрушев, а другой членом группы Хельсинки Иван Сергеевич Ковалев, сын Сергея Адамовича Ковалева, недавно арестованного и отбывавшего срок в лагерях. Сам Иван Ковалев был кандидат на посадку. За ним неотступно следило КГБ, выявляя его связи и не давая возможности устроиться на работу, так чтобы его можно было обвинить в тунеядстве и выслать из Москвы. Его жена уже была арестована. Иван был одним из учредителей нелегального журнала «Хроника» публиковавшего материалы о нарушениях прав человека в СССР. Эти материалы шли в Америку, в ООН.
При поступлении на работу Иван не мог предъявить трудовой книжки, поскольку в ней стоял штамп «уволен за длительный прогул». Куда бы он ни устраивался, вскоре на месте работы появлялся сотрудник КГБ и приказывал уволить Ивана. Его хотели сажать не за политику. Диссидент Владимир Миколыч Долгий (Рапопорт?) работавший в столярной мастерской театра очень просил меня способствовать поступлению Ивана к нам на работу.
В августе 1980 года в самый последний день сезона и по окончании Олимпиады в театре во время спектакля за кулисами произошло убийство. Начальник осветительного цеха убил сестру своей жены. Обе женщины работали в театре. Юрий домогался ее. И пока на сцене шла пьеса Генриха Боровика о фашистском перевороте в Чили, между Юрием и его золовкой шла борьба. В ярости, не рассчитав своих сил, он убил ее. Опомнившись, решил скрыть свое преступление. Перетащил тело женщины в малый зал, а вскоре сам поднял тревогу: «Куда исчезла Татьяна?» Начались поиски. Вместе с другим осветителем они пришли в малый зал и там увидели распростертое тело женщины. Юрий бросился к своей жертве и стал делать ей искусственное дыхание, ему помогал осветитель. Поэтому, когда в театр прибыла милиция с собакой, собака не могла взять след. Началось следствие. Все отпуска были отменены. «Трясли» всех, и артистов, и рабочих сцены. Рассказывали, как на артистов кричали: «Говори, как убил!», некоторых рабочих били, требуя признания. Ответить было нельзя, поскольку это квалифицировалось как сопротивление следственным органам. И все-таки Юрия вычислили. Он был осужден на шесть лет. Отдел кадров театра во время следствия работал с утра и до позднего вечера, после следствия все ушли в отпуск. Исполняющей обязанности начальника отдела кадров осталась молодая девушка, она и приняла Ивана на работу, по моей просьбе без трудовой книжки. В то время я и сам не знал, кого принимаю на работу.
Во время Олимпиады в театре под видом новых сотрудников работали осведомители КГБ, они почти и не скрывали своей принадлежности к Комитету. Был кгбшник и среди рабочих сцены. Когда Ивана приняли на работу, он очень быстро перевелся в пожарную охрану, в смену Ивана. Здесь стали возникать идеологические споры. Я всегда был на стороне Ивана, чем немало раздражал кгбшника. Хотя он сам рассказывал, что и в их ведомстве не все благополучно: Вот проходит проверка на валютные махинации какого-нибудь торгового центра. Молодой лейтенант КГБ, проводящий эту проверку, находит все документы, связанные с махинациями. Ему дают взятку. Он не берет. Ему удваивают, он опять не берет, потому что принципиальный. Тогда директор магазина звонит начальнику торга и объясняет ситуацию. Начальник торга дает распоряжение закрыть все спецмагазины внутри комитета, допустим в здании на Лубянке. Люди ругаются, но магазины не работают. Какой-нибудь генерал собирается отмечать свой юбилей, звонит директору торга и заказывает икру, деликатесы. А начальник торга говорит ему: «Ничего ты не получишь»
Генерал: «Почему?»
«А вот твой подчиненный раскручивает валютный магазин, и все мы тогда полетим. Так что смотри сам»
После этого генерал отстраняет принципиального лейтенанта, и назначает на проверку другого. Дело закрывается, а генерал проводит прием на сто персон. И все эти деликатесы ему обходятся по минимальной цене.
Слушая эти рассказы, я удивлялся идеологической убежденности Алексея. ( Он с большой любовью одевал кгбшный галстук, по которому узнавали своих.) * Через много лет мы с ним встретились. Алексей очень серьезно занимался оккультизмом, посещая собрания Кандаурова, художника с Малой Грузинской. Те диссидентские выставки в конце семидесятых проходили под патронажем КГБ. А еще позднее я встретил Алексея на территории патриаршей резиденции в Переделкино, он стал присматриваться к Православию, уже не считая его религиозным примитивом.
Сам Иван был толстовцем, хотя было не понятно, как проповедь непротивления злу увязывалась с его диссидентской деятельностью. Он очень беспокоился за свою жену, когда она сообщила ему в письме о том, что в лагере среди заключенных она встретила женщин из «Истинно Православной Церкви», и благодаря им, она пришла к Истине.
«Надо будет послать им игральные кости» - сказал Иван.
«Вы развратите их там» – отвечал Владимир Миколыч.
Владимир Миколыч был прихожанином Николо-Кузнецкого храма, почитателем о.Всеволода Шпиллера. Но очень соблазнился, когда о.Всеволод выступил против духовных установок Александра Исайевича Солженицына, говоря, что чувство ненависти, каким бы оно ни было правым, не может быть главным, движущим чувством у русского писателя христианина. Нельзя призывать к ненависти людей. Современные писатели, показывая глубины ада, нас там и оставляют.
После спектаклей, когда в театре, кроме дежурных уже почти никого не оставалось к Ивану приходили люди, иногда очень серьезные пожилые, иногда молодые девушки. Как-то он мне сказал: «Помнишь ту молодую девушку, которая приходила три дня назад, в прошлое дежурство? – Помню. – Она уже арестована»
Во дворе своего дома я тоже стал встречать милиционеров. Однажды Иван вернулся из поездки в Мордовию к жене, его задержала охрана лагеря, когда он попытался обойти лагерь по периметру вдоль колючей проволоки. «Два часа проговорили с начальником лагеря»
Иногда ему звонили в пожарную охрану из КГБ, очевидно, его куратор. Приглашал зайти, поговорить.
-А о чем?      Это не телефонный разговор?
В сентябре меня вызвал технический директор театра и потребовал, чтобы я подал докладную об увольнении Ивана с занимаемой должности. Я посоветовался с Владимиром Миколычем, как быть, и вернувшись в дирекцию, сказал, что как начальник пожарной охраны я претензий к нему не имею, а потому и не могу подать такую докладную. Директор ответил, что он и сам против Ивана ничего не имеет, но я даже и представить себе не могу, кто ему звонил с требованием уволить Ивана. Я еще раз сказал, что не смогу подать докладной. Директор вызвал начальницу отдела кадров и предложил ей оформить увольнение. «А на каком основании я это буду делать? Докладной нет, приказа нет.
- Хорошо, будем следить, когда кончится двухмесячный срок его работы, и по окончании этого срока (временной работы) сразу его будем увольнять, - ответил директор.
  Я бывал в доме у Ивана, встречался с его друзьями, читал материалы «Хроники». В основном это были сообщения об арестах. Андропов громил диссидентское движение. У Ивана были большие претензии к «религиозникам». 
- Регельсон ( издавший книгу «Трагедия Русской Церкви») покаялся, о.Дмитрий Дудко покаялся, о.Глеба Якунина никто не стал защищать.
 (О.Глеба сажал староста Николо-Кузнецкого храма кгбшник граф Шушпанов. По этому делу привлекали и о.Всеволода Шпиллера.)
По молодости, будучи экстремистом, мне было 25 лет, я считал, что коммунистическое государство должно быть разрушено, и служение Церкви воспринимал как способ разрушения системы. После моего обращения и прихода в Церковь, за мной потянулись и некоторые знакомые. Однако они воспринимали коллективное стояние в храме как некую демонстрацию противостояния существующей власти. А принадлежность к церкви как некую партийность.
- Если люди приходят в храм из диссидентских соображений, в пику властям, то им там просто нечего делать – ответил мне мой духовник. И рассказал, как после заявления о.Всеволода по поводу позиции Солженицына Николо-Кузнецкий храм на треть опустел. Было видно, что люди приходили из политических соображений. О.Всеволоду даже приходили угрозы, так что пришлось сопровождать его на службы. Соблазнились и о.Александр Шмеман и о.Иоанн Мейендорф. Но через год они признали правоту о.Всеволода.
В это время через мои руки проходило большое количество религиозной литературы. От перепечаток брюссельских изданий «Жизнь с Богом» до древних фолиантов. Это объяснялось тем, что у меня было три знакомых переплетчика, и книги, которые не могли отдать в переплетную мастерскую, передавали мне. Так что у меня возник целый круг знакомых из священников, дьяконов, преподавателей, искусствоведов. (Половину этого потока я успевал прочитывать на работе, делая выписки в тетрадях.) Поэтому, когда меня вызвали в КГБ я мог потянуть за собой этих людей, которые были духовными чадами о.Всеволода. Против о.Всеволода была развернута активная кампания, я мог навредить и своему гонимому духовнику, переведенному в храм, где ранее служил о.Дмитрий Дудко, устраивавшим политические посиделки, а теперь в этом же храме вокруг духовника группировалось огромное количество людей, в основном интеллигенции. Что очень раздражало власть.
 Ивана все-таки уволили осенью 1980. Очевидно Павел Иванович, вернувшийся из отпуска, подал докладную на его увольнение. Между Павлом Ивановичем и молодым кгбшником Алексеем развернулась дискуссия. Павел Иванович считал, что врагов народа надо сажать и расстреливать, а Алексей объяснял, что теперь новая политика, надо воспитывать людей, и был очень сердит на Павла Ивановича. Зато весь свой гнев Павел Иванович обрушил на меня, он доходил до неистовства, провоцируя меня на конфликт. Мне помогал только  Старец Силуан и духовник. Директора театра тоже уволили, его перевели в кукольный театр. Владимир Миколыч объявил мне, что Ивана арестовали, идет следствие. И вот через год в ноябре 1981 года я получил повестку в следственный изолятор в Лефортово.
У меня было полдня. В театре я посоветовался с Владимиром Миколычем как быть? Владимир Миколыч советовал поставить себя в жесткую оппозицию. Достать  блокнот, авторучку, фиксировать вопросы следователя, напоминать о законодательстве СССР и о правах граждан. Я чувствовал себя не готовым к такой позиции. Днем посоветовался с доктором математики, прихожанином Николо-Кузнецкого храма. Он подошел к проблеме чисто логически. Иван работал один день в четверо суток, я как и.о. начальника – семь часов в день. И получалось, что в течение четырех дней мы виделись всего лишь  несколько часов, да и то я был занят своими обязанностями. Заменой огнетушителей, подготовкой к открытию сезона, встречей с приемной комиссией, и разговаривать с Иваном было некогда. Это мне понравилось гораздо больше, я даже повеселел. «Помните, главное не упоминать имени своего духовника, и всех остальных»
Вечером я попал к искусствоведу, специалисту по древнерусской живописи.  А.С. делился живым опытом, поскольку он там уже бывал. Рассказывал, как будут вести по коридорам, и сами собой будут отворяться двери. Как могут оставить одного в кабинете, и это одиночество будет продолжаться минут сорок. Это тактика психологического давления. Как следователь может говорить с уверенным видом о том, чего он на самом деле не знает. И какова может быть тактика вопросов. Посоветовал взять с собой Псалтырь и читать 90 псалом «Живый в помощи Вышняго». Рассказал о приемной, комнате ожидания, с туалетами и шкафами для одежды.
Прошла ночь. Часов в шесть утра мне позвонила мама духовника и передала, что о.В. приглашает приехать к нему для подготовки.
Мне казалось это большой тратой сил, и я ответил, что накануне получил действенную консультацию. Мама о.В. передала его совет как себя вести и добавила: «Помните:  Господь- Спаситель мой и Бог, кого устрашуся?  Господь – Защититель мой, кого убоюся? Что сделает мне человек?»
Утром я отправился в Лефортово, однако заблудился и не мог найти здание тюрьмы. «Скажите, где здесь  тюрьма?» - спросил я, проходившего мимо гражданина, лет пятидесяти и матерого вида. «Вот»- человек показал мне на  большое длинное здание, уходившее в бесконечность.
«О, она- то мне и нужна!» - почти обрадовался я. Я сильно опаздывал и уже начинал беспокоиться. Человек с сомнением и подозрением смотрел на меня. Наверное, тюремщик. На проходной тюрьмы выяснилось, что я попал не туда. Очень долго держали мой паспорт, наводили справки, и, вернув повестку с паспортом, отправили на проходную следственного изолятора, объяснив, как дойти. Я опоздал на сорок минут. (Может быть на те сорок минут о которых говорил искусствовед. Оказалось, что следователь был в курсе моих блужданий.)
Комната ожиданий. Нас человек пять. Какая-то дама просматривает свои книжки. Приходят следователи, по одному выводят из комнаты. Хотя я опоздал, все равно приходится ждать не меньше получаса. Невысокий, светловолосый человек (невероятно похожий на Путина) называет мое имя. Предлагает оставить верхнюю одежду в шкафу (там остается и псалтырь) и следовать за ним. Решетки. Рыжеусый офицер, более похожий на прапорщика царской армии, после оформления пропуска дает разрешение на вход. Мы идем какими-то высокими и длинными, уходящими вдаль коридорами. Тишина. Никого не встречаем кроме групки из трех человек. Стены коридора увешаны плакатами наподобие стенгазет. Следователь останавливается, открывает дверь, и я попадаю в пустой кабинет со стенами светло серого цвета с лимонным оттенком. Лампа дневного освещения. Пустой стол, шкафы. За окном, кажущимся сиреневым, по контрасту с лимонным цветом, сплошная стена здания с решетками. Непрерывно что-то ухает, словно прокатный стан, как будто вращаются гигантские ватные валы. Все звуки тонут в этом шуме. Это заглушка, чтобы не было слышно криков заключенных. Страх переполнял меня. Ясно, что я в полной власти у этих людей, и никто отсюда меня не вытащит. Я песчинка, ничего из себя не представляю, и эта банда, организация просто раздавят меня при желании. Следователь представился: «Я следователь КГБ Куклин Владимир …Ваши права и обязанности, - он что-то невнятное быстро произнес о правах. – Ваши обязанности честно, без утайки все рассказать следствию. В случае дачи ложных показаний вы подвергаетесь уголовной ответственности» Началось протоколирование моих данных. Фамилия, год рождения, семейное положение, работа, образование, партийность. Услышав, что я комсомолец, следователь с большим сомнением смотрел на меня. Но ответ записал. Формально я еще оставался комсомольцем, и свой билет еще не выбросил. Возможно, это отсекло предположение о том, что я живу церковной жизнью. Если бы меня спросили христианин ли я, то ответил бы «да». Когда я поделился своими сомнениями с духовником, он ответил: «Ты же с бесом разговариваешь, как можно ему выкладывать всю правду? Не отрекаться от Бога, но и не говорить правды, ищущим твоей погибели, тем более, если из-за этого пострадают другие люди». По поводу образования ответил, что  поступил в театрально-художественное училище, но из-за драматических событий моей жизни, должен был уйти, так, что потерял интерес к жизни, и до сих пор не могу выйти из этого состояния. Уточнив в чем дело, следователь проникся искренним сочувствием: « Такой молодой».
Я начал притворяться заторможенным.
- Так вот Сергей Иванович, расскажите все, что вы знаете об Иване Ковалеве.
- А что все?
- Все.
- Ну, вы задавайте вопросы.
Я стал отвечать на вопросы, казалось совсем безобидные, следователь вытягивал меня по определенной теме, и вдруг как нож в ребро, «боковой» подготовленный из засады вопрос, который застает меня врасплох. Я колюсь. Потом это повторяется вновь. Опять прокол. Я пугаюсь. Сейчас следователь подойдет к самой сути, нерву темы, ради которой я здесь нахожусь. И вдруг почти  рефлексивно я занял правильную позицию, повеяло допросами Павла Ивановича. Мне нужно было уйти от образа антисоветчика, а наоборот, я придурковатый советский патриот. Но что обо мне знает следователь?
Я объяснял, что никогда до этого не знал Ивана, что он пришел по объявлению.
- Вы знали, что у него высшее образование?
- Да знал. (Иван был инженер энергетик)
- А как он объяснял, что, имея высшее образование, он идет устраиваться на работу пожарным?
- Ну, это же нормальное явление, что люди с высшим образованием работают пожарными или охранниками.
- Какое же это нормальное явление?
 Я искренне удивился такому незнанию, 
- Ну, у нас больше половины людей с высшим образованием. Просто люди приходят ради времени. Удобный график, сутки дежурство, трое свободных. Люди работают ради своих дел.
- А для каких дел ему нужно было свободное время, он вам говорил?
- Я как-то не спрашивал, мы все знаем, что ради этого все и работают.
- Вы знали, что отец Ивана Ковалева был арестован?
 Ножевой вопрос. Ответишь «да», спросят: «Как же вы приняли сына антисоветчика? Значит, вы сами антисоветчик», - ответишь «нет»- не поверит. Такой односложный ответ будет свидетельствовать о том, что я понимаю, чем идет речь. Изумляюсь:
- Как его отец был арестован?!
Следователь тяжело смотрит на меня.
- Не знали?
- Нет.
Через несколько вопросов:
-Вы знали, что Иван Ковалев является членом группы «Хельсинки»?
-Как, он был членом группы «Хельсинки»?!
Глаза следователя становятся стальными:
- Вопросы буду задавать я.
 Вопрос, знал ли я, что жена Ивана арестована, следователь уже не задавал.
Вопрос: О чем беседовал с вами Иван?
- Я не помню, прошел уже год.
- А вы вспомните. У нас здесь люди вспоминают и то, что было гораздо дальше по времени.
Пауза.
-Вел ли он политические беседы?
-Ну, всегда были какие-то общие разговоры.
Тактика следователя была задавать одни и те же вопросы, не меньше пяти раз, но под разным прикрытием.
Я отвечал, что мы с Иваном мало общались, поскольку виделись только раз в четверо суток. Что у нас было мероприятие по замене огнетушителей. Их надо было собирать, увозить, привозить. Потом в театре произошло убийство, и весь театр трясли. И было совсем не до Ивана.
-Какое убийство?
Я стал подробно рассказывать об убийстве. Следователь слушал с большим интересом. Задавал вопросы. Потом спохватился
-Да, но мы отвлеклись.
Опять вопросы, о чем беседовали, приносил ли Иван литературу, делился ли он со мной своими взглядами.
- Вы знаете, мы с ним очень сильно разошлись, и после этого у нас уже не было общих разговоров.
- Почему вы разошлись?
- Ну, потому что он очень почитает Толстого, а я нет.
- Что он делает?
- Он почитает Толстого.
- Что-что делает?
- Ну, он толстовец. И однажды мы с ним поспорили на эту тему, и после этого разошлись.
Вопросы бывал ли у него у него дома? Нет, не бывал. ( На самом деле бывал) Вел ли он пропаганду в театре? Мне он ничего не говорил. Но мы с ним мало общались. Хорошо ли он работал? Очень хорошо. Следователь делает пометки, во время этой паузы я задаю вопрос:
- Скажите, а что он сделал?(!)
 – Он занимался клеветническими измышлениями в адрес Советского Союза.
Опять вопросы. С кем он встречался? Были ли странности в его поведении? Хотелось для правдоподобности сказать, что Иван слишком много курил, закатив глаза, но, памятуя о судьбе генерала Григоренко, и о Снежневском, «великом темниле» отечественной психиатрии, карательной психиатрии, я побоялся дать даже этот штрих.
Следователь начинает писать протокол.
- Скажите, а это тюрьма?
- Нет, тюрьма рядом, - следователь кивнул в сторону окна головой.
- А Иван там находится?
- Да там.
- А вы его видите?
Следователь слегка усмехнулся, - Да вижу.
Меня так и подмывало сказать «передавайте ему привет», но это была та грань, которую нельзя было переступить, поскольку я взял на себя роль напуганного идиота.( Я копировал придурковатого пожарного нашей охраны. Не такого уж и придурковатого.) Следователь продолжает писать протокол.
- Скажите, а меня теперь уволят из театра?
- Ну что вы Сергей Иванович, работайте, как работали.
- Это не запишут в паспорте, или в трудовой книжке?
- Нет-нет. Но вы не должны никому рассказывать о том, что происходило здесь, о нашем разговоре. Ни дома, ни на работе, ни среди своих знакомых.
- То есть даже начальству на работе, если они будут спрашивать?
- Никому.
Ясно, что если я сейчас пообещаю, что никому ничего не скажу это будет враньем, и следователь это будет видеть.
- А маме можно рассказать? Ведь она за меня так волнуется? Ведь страшно.
Глаза следователя вдруг опять становятся злыми и стальными:
- А почему вам страшно?! Вы что-то сделали?!
- Да нет,  просто страшно все это тюрьма, решетки.
- Маме нежелательно рассказывать, - поморщился следователь, кажется, его уже раздражала такая детская правдивость.
Следователь опять углубился в писание протокола. Я с поникшей головой, и инфантильным лицом сидел на стуле. В этот момент я заметил, что пуговица на моих брюках расстегнута, после посещения туалета в комнате ожидания. Первое движение было незаметно ее застегнуть: «Стоп, я же заторможенный», - склонившись над брюками, я стал медленно, двумя руками, застегивать пуговицу, которая «никак не поддавалась». Не поднимая головы, чувствую на себе взгляд следователя. Когда я справился с пуговицей и выпрямился, я увидел, что следователь все так же писал протокол, склонившись над бумагами.
По мимолетному вопросу следователя, «Быстро ли вы нас нашли?» я понял, что он был в курсе моих блужданий. Я собрался подробно начать рассказывать, как я попал в тюрьму вместо изолятора, но следователю это было неинтересно. Хотя этот эпизод тоже подтверждал мою рассеянность.
- Ну, вот Сергей Иванович, прочитайте и подпишите.
Я начинаю читать, но боюсь выдать себя вдумчивым чтением.
-Вы знаете, мне что-то трудновато читать, поскольку это не печатный текст, может быть, вы мне прочтете.
Следователь начал читать. К неописуемой радости я услышал, что никаких показаний против Ивана я не дал. Из текста я узнал, что Ивана я никогда ранее не знал, он объяснил свое поступление на работу пожарным, тем, что ему нужно было время для своих дел, но какие это дела он не рассказывал. Иван не вел со мной никаких политических  разговоров, не приносил на работу и не распространял антисоветской литературы. Характеризую его как хорошего работника. Дома у него не бывал, и с его окружением не знаком.
      
По ходу допроса я сам с невинной правдивостью сказал, что от меня требовали, чтобы я уволил Ивана. Если бы я скрывал этот факт, не было бы детской непосредственности, и следователь видел бы, что я умалчиваю этот факт, о котором он прекрасно знал, и о котором я ему теперь доверительно сообщил.
-А почему вы не хотели подавать докладную на увольнение? Договор был расторгнут, и вы должны были его уволить.
- Срок временной работы еще не кончился, а от меня требовали, чтобы я подал докладную, что Иван плохо работает, нарушает дисциплину. А он хорошо работал, дисциплину не нарушал, и я не мог так написать о нем.
- Ну, хорошо.

- Так, теперь пишите внизу: « С показаниями, записанными с моих слов, ознакомлен. К изложенному тексту претензий не имею. Число и подпись.
-Где-где? – Вот здесь, внизу.
Я начинаю медленно писать. Перед словом «записанными» останавливаюсь.
-Что еще?
- «Записанными» с двумя «н» или одним?
- С одним.
Я начинаю медленно писать, чуть слышно проговаривая слова по слогам. Следователь не выдерживает:
-Так, давайте я вам буду диктовать, а вы пишите.
Начинает диктовать текст как учитель русского языка в младших классах. Я внутренне улыбаюсь.
- Записанных  с моих слов - четко и ясно диктует следователь, - запятая, ознакомлен. Точка. К тексту протокола претензий не имею. Точка. Теперь подпись.
 Мы вышли из кабинета. Опять шли по длиннющим, пустынным коридорам. В помещении с решетками, где сидел рыжеусый «прапорщик» с ненавистью смотревший на меня, следователь оформил пропуск на выход, и сам проводил меня во двор изолятора. Даже стоя на каменных ступенях, он продолжал задавать мне вопросы, на которые я уже отвечал 7-8 раз. Потом мы простились. Я вышел через проходную следственного изолятора на улицу. Падал снег, я был в шоковом состоянии. Меня обгоняли смеющиеся дети, на бегу дубасившие друг друга портфелями, шли люди, проезжали троллейбусы. Деревья стояли в снегу. Еле-еле я возвращался к жизни. Придя домой в пустую квартиру, (как-то особенно опустевшую), позвонил матушке на работу. Она говорила со мной сдавленным голосом. Успокоил ее, что все обошлось. Выпив чаю, сев за письменный стол, записал в дневнике весь допрос. Вечером в Николо-Кузнецком храме на Всенощной посвященной Архангелу Михаилу и всему небесному воинству возблагодарил Бога за чудо спасения.

***
Сергей Федоров Мистик Проза.ру Допрос в Лефортово  http://www.proza.ru/2009/05/20/17

****

Сергей Федоров-Мистик
Альбом мистических рисунков автора с натуры  под обшим названием "Ангел маленькой Лизы" (по первому рисунку) на форуме дьякона Кураева


Ссылки Мистические рисунки с натуры, явления

Рисунок "Отец Всеволод Шпиллер накануне своего отпевания" http://www.proza.ru/2009/12/25/1601

Рисунок "Призывание" Явление о.Всеволода на литургии Василия Великого, через неделю после смерти  http://www.proza.ru/2010/01/30/62

Рисунок "Явление прт. Всеволода Шпиллера патриарху Пимену 7 февраля 1984г. Николо-Кузнецкий храм. Праздник иконы Божией Матери "Утоли моя печали" http://www.proza.ru/2009/05/25/733   

Рисунок "Беседа с о.Всеволодом в день его поминовения" http://www.proza.ru/2010/12/26/64

Рисунок "о.Всеволод на празднике иконы Божией Матери Взыскание погибших 1984г. (еще не прошло 40 дней)" http://www.proza.ru/2010/03/01/138

Рисунок "Пречистая. Николо-Кузнецкий храм 6 февраля 1985 г".http://www.proza.ru/2010/01/23/34   

Рисунок Набросок. "Явление Пречистой в Кузнецах 6 февраля 1985 г."  http://www.proza.ru/2009/12/26/31

Рисунок "О.Всеволод на Всенощной в храме на Преображенской http://www.proza.ru/2009/12/26/56

Рисунок "На службе о.Владимира" http://www.proza.ru/2010/12/26/1038

Рисунок "О.Всеволод на кухне своей квартиры. (после смерти)" http://www.proza.ru/2009/12/26/75

Рисунок "О. Всеволод в прихожей. После смерти."   http://www.proza.ru/2011/01/18/1712

Рисунок "Панихида в Кузьминках" http://www.proza.ru/2009/12/26/5

Рисунок "Агриппина Николаевна и о.Всеволод у дверей храма. Кузнецы" http://www.proza.ru/2011/01/07/264

Рисунок "Слушая литургию о.Всеволода" http://www.proza.ru/2011/01/07/961

Рисунок "Прозрачный силуэт"  http://www.proza.ru/2009/12/26/433

Рисунок "Архм. Иоанн Крестьянкин выход в метафизику" Печоры Псковские http://www.proza.ru/2010/01/06/1448

Рисунок "О.Иоанн Крестьянкин среди нас на квартире (метафизически)" http://www.proza.ru/2010/12/27/81

Набросок "Архм. Иоанн Крестьянкин после кончины" Михайловский храм.  http://www.proza.ru/2010/01/01/169

Рисунок "Ангельские силы и о.Иоанн в духовных небесах" http://www.proza.ru/2011/02/06/141

Рисунок "О.Павел Троицкий моление"  http://www.proza.ru/2010/01/30/71

Рисунок "О.Павел в полнеба" http://www.proza.ru/2010/04/04/812

Рисунок "О.Павел на отпевании старушки"  http://www.proza.ru/2011/01/01/197

Рисунок "Митрополит Антоний Блюм. Выход в метафизику" http://www.proza.ru/2010/01/22/1649

Рисунок "Архимандрит Авель Македонов над головой в электричке" http://www.proza.ru/2010/01/06/1198

Рисунок "Патриарх Алексий II, выход в метафизику"  http://www.proza.ru/2010/01/23/53

Рисунок "Духовник созерцает свое чадо через стену кабинета" http://www.proza.ru/2010/01/23/490

Рисунок "Архимандрит Кирилл Павлов на исповеди" http://www.proza.ru/2010/03/01/1016

Набросок "Старец. Выход в метафизику на литургии" http://www.proza.ru/2009/12/12/626

Рисунок "Старец в метафизике на Всенощной  праздникаПреображения" http://www.proza.ru/2011/01/15/159

Рисунок "Выход семейного старца в метафизику" http://www.proza.ru/2011/01/18/72

Набросок "Отец Илий в Оптиной" http://www.proza.ru/2011/01/09/238

Рисунок "Прп. Савва Сторожевский явление в храме Успения на Городке. Звенигород 1985 г." http://www.proza.ru/2010/01/30/55

Рисунок "Первое явление схм. Серафимы Кочетковой старицы Спасо-Влахернского монастыря" http://www.proza.ru/2010/01/23/84

Набросок "Явление схм.Серафимы Кочетковой дом причта при храме Вознесения в Перемилово" http://www.proza.ru/2009/12/19/171

Набросок "О.Александр Мень на своем отпевании в Новой деревне" http://www.proza.ru/2010/01/01/751

Рисунок "Явление высоко-духовной личности" http://www.proza.ru/2010/01/01/228

Рисунок "Псалтырь по княгине Пересветовой" http://www.proza.ru/2010/01/06/1319

Рисунок "Ангел маленькой Лизы" http://www.proza.ru/2011/01/29/1184

Рисунок "Ангел крестника Алеши" http://www.proza.ru/2010/12/26/1316

Рисунок "Спасаем колодец. Ангел" http://www.proza.ru/2011/01/15/291

Рисунок "Игорь Борисович Померанцев на своем отпевании. Храм Ильи Обыденного" http://www.proza.ru/2010/01/23/106

Рисунок "Явление Игоря Борисовича Померанцева на даче. (Загорск)" http://www.proza.ru/2010/02/20/1330

Рисунок "Смерть Пантелеймона Ивановича Васильева" http://www.proza.ru/2010/01/26/113

Рисунок "На свадьбе" http://www.proza.ru/2011/01/01/925

Рисунок "Горький в своем доме-музее на Никитской" http://www.proza.ru/2011/01/01/802

Рисунок "Темный дух арбатской квартиры" Иллюстрация к "Арбатской старушке" http://www.proza.ru/2011/01/29/1661

Рисунок "Встречи друзей на квартире одержимого человека" http://www.proza.ru/2011/01/30/121


Рисунок "В автобусе". Иллюстрация к "Арбатской старушке" http://www.proza.ru/2010/01/23/546

Рисунок "В крематории. Души как дети." http://www.proza.ru/2010/01/23/120

Рисунок "На поминках Ольги Дриневич" http://www.proza.ru/2011/01/21/252

Рисунок "Улыбка Натальи на ее отпевании" http://www.proza.ru/2011/01/17/148

Рисунок "Отпевание Леонида К. Храм Ильи Обыденного 2008г." http://www.proza.ru/2011/01/29/543