Пианист

Вы можете не верить в знаки или не видеть их – тогда знаков для вас нет. Но если вы иногда замираете от того, что событие или цепочка не связанных друг с другом событий просто не может быть совпадением, если вдруг появляется уверенность, что это имеет лично для вас особенное значение – тогда знаки существуют. Существуют для вас. Ваши знаки. Нужно только уметь их видеть.

* * *

У вас было когда-нибудь так, чтобы вдруг вам остро захотелось сделать что-то непредсказуемое, необычное? К примеру, сдуру на четвёртом десятке решить сделать себе первую татуировку на видном месте или неожиданно для себя самого записаться на курсы обучения танго? Не скажу, что часто – но что-то подобное происходит со мной достаточно регулярно.
Так вот на днях, как следует закатав рукава, залез по пояс в интернет и нашёл-таки на дне pdf-ку с партитурой Пьяццолловского «Либертанго». Распечатал, принёс домой, налил немного вина и какое-то время с сомнением смотрел на три эти страницы – всё-таки последний раз я более-менее серьёзно играл что-то с листа лет шестнадцать назад! С тех пор разве что шутки ради открывал крышку фортепиано – а тут три страницы, на которых от залигованных восьмых и шестнадцатых с непривычки рябит в глазах. За шестнадцать лет можно не то, что шестнадцатые позабыть – можно по-русски разучиться говорить.
И всё-таки поставил стакан, включил синтезатор и осторожно положил перед собой первую страницу. Четверть часа ушла на то, чтобы сообразить, что двумя стандартными человеческими руками этого не сыграть – в принципе невозможно взять одновременно четыре клавиши в четырёх разных октавах. Стало быть, скачал всё-таки партитуру не для фортепиано, а для дуэта, как минимум. Или для аккордеона – я же понятия не имею, как выглядят ноты для аккордеона! Тем не менее, вот партия соло, вот основная мелодия, вот бас – стало быть, как-нибудь разберёмся.
Такт за тактом, сбиваясь и начиная снова, по-детски загибая пальцы, высчитывая, что же это за нота глубоко внизу под нотными линейками, еле-еле доковылял до конца страницы первый раз. Потом второй, третий, десятый. Смешная, кривая, неровная - но такая знакомая мелодия начинала вырисовываться под плохо гнущимися, отвыкшими от клавиш пальцами! Сначала без басовой партии, потом осторожная октава левой рукой только вначале такта, потом сама собой начала выскакивать какая-то очень неожиданная, но вкусная синкопа…
Спустя час я играл эту, в сущности, очень незамысловатую мелодию в хрестоматийном ля-миноре в полной темноте с закрытыми глазами. В наушниках, чтобы никого не будить, я играл по кругу одну и ту же тему – то замедляя темп, то переходя на нервное прыгающее стаккато, то оставляя лишь тревожный перебор правой рукой, то, сопровождая простеньким басом, выпускал на волю сбивающееся звонкое соло. Я играл для себя и только для себя – лишь это одно меня хоть как-то оправдывает. Но ощущение… Ощущение при этом было такое, как если бы я вдруг вспомнил, как… летать. Как будто я точно, в мельчайших деталях вспомнил, что и как для этого нужно сделать, как следует подготовился и взлетел сначала на несколько секунд, потом ещё раз, а потом, всё уверенней размахивая руками, уверенно взлетел под потолок и начал кружить вокруг люстры.
Я играл долго. Под конец, - то ли проверки ради, то ли в угоду собственному тщеславию, - нажал на синтезаторе красную кнопку «rec» и, проиграв всю мелодию от начала до конца, включил «play». М-да... Это, конечно, далеко не Галльяно. И даже не пятый класс музыкальной школы: неровно, нервно, неуверенно, нелогично. Неподготовленному слушателю было бы очень непросто это воспринять. Но слушатель один – он же исполнитель, он же критик. Я махнул рукой - как-нибудь уж между собой-то всегда договоримся! И всё-таки решил на следующий день попробовать на работе сыграть то же самое, но на очень приличном электрическом пианино, которое стоит в углу музыкальной редакции - может, там получится лучше? Немного успокоенный этой мыслью, я выключил синтезатор.

* * *

- Ты просто не представляешь себе, что мы там видели… вернее, кого! – Николь озорно посмотрела на меня и закурила.
Они с Алексом только вчера вернулись из Парижа и буквально на следующий же день пригласили в гости меня – фотографиями похвастаться, дела обсудить, новостями поделиться, да и просто посидеть немного за кофе. Я, утопая напротив них в прохладных объятьях огромного белого кожаного дивана, с любопытством посмотрел на Николь.
- В общем, - взмахнув непослушными длинными чёрными кудрями, продолжала Николь, - Сидим с Алексом в таком обычном парижском кафе – ну, ты знаешь: столики низкие, диваны, цветочки, небольшая сцена в углу, на сцене рояль, за которым кто-то негромко импровизирует. Как обычно всё. Сидим, что-то обсуждаем, по сторонам особенно не смотрим. Вдруг звучит тихий финальный аккорд, наступает непривычная после музыкального фона тишина, этот музыкант встаёт и идёт между столиков в сторону выхода – видимо, покурить на воздух решил выйти. Мы с Алексом невольно обернулись и… прямо замерли! «Это что? – говорит Алекс сдавленным голосом, - Как? Он-то тут откуда?» Ты представляешь? – У нас даже сомнений не возникло! Мы были на двести процентов уверены! Такого просто не бывает, чтобы… вот так! Пока Алекс там себе бормотал, я молча вскочила, бросилась навстречу пианисту, начала было говорить – но сразу поняла, что мы ошиблись. Это был просто француз, просто музыкант, местный тапёр, и он просто работал в этом кафе.
Николь взяла со стола белый айфон, что-то быстро перелистала и с сияющими глазами повернула девайс экраном ко мне.
- Я спросила у него разрешение и сделала на свой телефон несколько фотографий – специально для тебя. Иначе ты бы просто не поверил. Вот!...
Я посмотрел на маленький матовый экран. С экрана, с чуть смущённой улыбкой прямо на меня смотрел… я сам. Натурально, я в незатейливом интерьере парижского кабака! Лицо, волосы, рубашка – рубашка ну точно такая, какие обычно ношу я! Мои очки. Мой взгляд. Улыбка. Это был точно я – ну, разве что ещё бородка, которой у меня уже давно нет! - а в остальном сомнений не оставалось. Это был я.