Вглубь

Глубокий, естественный сброс накопленных за жизнь раздражений, позволяет проникать в прошлое, осмысливать и выправлять искореженную психику, лечить самые глубокие психотравмы, восстанавливать от истощения весь организм в целом. Если раны не обнажать и не лечить покоем и сном, они будут, минуя сознание, накапливать  раздражения,  пока  не  уничтожат. Вспоминаю ранние годы своей жизни.
Мне два с половиной года. Мама ушла от отца, и мы с ней поселились в темной, мрачной деревянной избе с маленьким оконцем. Внутри была только деревянная кровать, сколоченная из грубых досок, и глинобитная печка. Дверь сразу выходила на улицу, двора как такового не было, заготовленных на зиму поленьев тоже. Мамин брат помог завезти дрова, и они лежали кучей неподалеку от дома. Раз в неделю или две он приходил помогать маме распиливать дрова, и даже часть их колол. Козлы и пилу одалживали у соседей. В садик меня не взяли, чему я был несказанно рад, я не хотел уходить от мамы к чужим людям, да еще в круглосуточную группу. Поэтому, почти каждый день, кроме выходного, я вынужден был в течение полугода  с утра до ночи находиться один на один со своими страхами, переживаниями, что нет у меня отца, нет игрушек, нет привычной обстановки, подолгу нет мамы, я ни с кем не общаюсь, в комнате темно (уже ночь), какие-то шуршащие звуки. Мне страшно. Днем я монотонно ходил взад-вперед по комнате и пытался осмыслить, почему все так плохо, и жил только одной мыслью, когда же, наконец, придет мама, которая обласкает, успокоит, накормит. Мама заскакивала в обед, подбрасывала дров в печку, ела вместе со мной жиденький гороховый суп, успокаивала, как могла, и убегала в другой конец села, где работала на полторы ставки. Когда темнело, я забирался на кровать и укрывался с головой под одеялом, тогда не было так страшно. До прихода мамы я чаше всего засыпал, но всегда пробуждался, когда она приходила. А возвращалась она домой поздно, печка к тому времени часто уже прогорала. Приходилось растапливать снова. Свечку из экономии мама зажигала редко, обходилась одними спичками, дрова для растопки и лучины заготовляла заранее. Кормила меня при свете горящих поленьев все тем же жиденьким супом, слегка приоткрыв дверцу у печки. Иногда бывала и каша. Мама успокаивала меня, часто плакала, потом ложилась ко мне и согревала своим телом. Когда с едой было туго, мы не ужинали. Мама говорила, что лучше утром поесть, тогда мы ужин и завтрак соединим, и еды будет много. Много ее никогда не было, но верить в это хотелось.
Каждодневные страхи, с которыми я не знал, как справиться, постепенно ломали психику. Я мечтал, что все изменится, что придет папа, не будет уходить мама, что мы вернемся в прежнюю избу, хотя и там не было ничего хорошего, что появятся игрушки, хотя бы одна, чтобы я мог с ней разговаривать и жаловаться на свои невзгоды...
Шло время, ничего не менялось. Я пытался зацепиться за прошлое, спастись в нем, но оно не возвращалось. Бесконечное крушение надежд привело к образованию в голове мощной незаживающей раны, которая начала блокировать не только воспоминания о прошлом, но и очень затормозила эмоциональное и умственное развитие. Мне тяжело было раскрыться, весь в себе, внутри себя, подальше от такой страшной реальности.
Обнажение накопленных в течение жизни душевных ран - очень неприятная процедура. Превращаешься в «живой труп». Каждое расслабление сопровождается травмированием, ведь обнажаются подавленные ранки, но зато они лечатся, восстанавливаются память, чувства, энергетика, исчезают травмирующие моменты, до этого накапливающиеся, как через полупроводник, минуя сознание.
Тот же самый механизм накопления раздражений, те же поломки просматриваются и на внутриутробном уровне. Повышенную возбудимость наблюдаю уже там. Возникали чрезмерные фиксации, которые с трудом подвергались болезненной ломке. Я хотел сохранить постоянство представлений, старался создать и удержать замкнутый мирок, в котором было бы все предсказуемо и комфортно, но непредсказуемые раздражения все время его взламывали, создавая дискомфорт, и принуждали меня перестраиваться. Перестройка способствовала развитию интеллекта, но не будь она такой болезненной из-за повышенной раздражимости, развитие могло бы быть более успешным и приятным.
Просмотрю некоторые из причин повышенной раздражимости. Во-первых, мне постоянно не хватало сна и отдыха (внутри мамы). Я не успевал восстановиться, привести мысли в порядок (они у меня появились сразу после зачатия). Думаю, это было связано с маминым ритмом, и она мало спала. Первоначально мой ритм был индивидуален и отличался от ее ритма, но я сильно от нее зависел и был вынужден подстраиваться под нее, тогда проникновение в меня раздражений было более прогнозируемым, а значит, сам я более защищен. С некоторыми мамиными стрессами, прорвавшими мою защиту, я не смог справиться, что послужило причиной поломок. И еще довольно сильно действовал постоянный раздражитель - мамино больное сердце. Одно к одному. Если раздражение кратковременно, то ранка успокоится и заживет, если же оно носит длительный характер, то переразраженная ранка, спасаясь от саморазрушения, подавится за счет взвинчивания центральной нервной системы и отвода возбуждения в искусственно созданный конкурирующий очаг возбуждения. Причем перворанка, минуя сознание, поскольку она была вытеснена, всегда будет первой реагировать на раздражения и накапливать их, зажимая спазмом. Спазм не позволит всему возбуждению проникнуть в ранку, и оно отведется в конкурирующий очаг возбуждения, который, чтобы оправдать себя, начнет формировать вокруг себя связи, обрастая ими как снежный ком. Но поскольку этот конкурирующий очаг живет за счет  подстегиваний и лишен должной разрядки, он истощается (как и предыдущий) и коллапсирует, все созданные им связи обрушиваются в него, травмируют, принуждая захлопнуться «сплошным спазмом». От этой ранки придется убежать переводом центральной нервной системы в еще более взвинченное состояние, и уже подавлять не одну, а две ранки.  Все  это  программирует  организм  на саморазрушение. Происходит «бег в одну сторону», «Обратный ход» всегда возможен. В основе лежат сон, покой, отдых, отсутствие раздражителей, сочетание глубокого роспуска (расслабления) с концентрацией внимания, благодаря которой прошлое подвергается жесткой критике.
Вспоминаются и приятные ощущения внутри мамы, но их мало. Больше помнится постоянное сопротивление проникающим  раздражениям,  страх  перед  их непредсказуемым проникновением. Ранки, может быть, и успевали бы заживать, если бы хватало времени для отдыха. Я четко помню, что только начинаю успокаиваться, только ранки начинают заживать, как мой покой нарушает мамина активность. И я потом вынужден подстегивать себя, взвинчивать, чтобы противостоять атакующим меня раздражениям. В это время и формировался  ритм,  запрограммировавший  мои последующие реакции, а так же и поломки.