Страж Зари

 Он сидел передо мной — этот человек. Или не человек! Потомок огромных белых обезьян. Другая ветвь человечества. Иногда он улыбался, при этом глаза его загорались диким огнем, а во рту, перекошенном этой страшной улыбкой, обнаруживались ужасные белые клыки.
Он и его - братья порвали с человечеством. Вернее, пытались порвать. Их физиология позволяла им, это. Шерсть, клыки и. могучая сила. Что еще нужно в непролазной тайге! Но человечество не порвало с ними. Оно упорно, век за веком, шло за ними по пятам, искало их. Их ловили охотники, ставили капканы.
Местные жители, если и не догадывались,кто их ужасные на вид соседи, то
 хоть не мешали им жить. «Хозяина не тронь, - учили старики, — он тебя не трогает и ты его не тронь!» Местные всегда обходили «их» места стороной. Но очень многие были не местные.
Узнав, что их осталось только двое, я сменился с поста и прилетел. И занял место у последнего прохода к ним.
Дело в том, что я — Страж. Нас называют Стражами Зари, потому что мы приходим на заре и охраняем вас от вас.
Страж — не профессия. Это наднациональность. Мы рождаемся в лучах зари, чтобы оберегать, когда наступают сумерки. На земле тоже есть такой народ. Но ему не под силу наши космические проблемы.
Я вошёл с ним в контакт поздней осенью. Зарядили дожди, лес был полугол, мокр. Промозглые туманы носились друг за другом, хватая пустоту влажными лапами.
...Он вышел из густого подлеска и остановился на краю поляны. С его длинной шерсти стекала вода. Я стоял перед домиком, скрестив щупальца на груди,и уже ждал его. Моя аппаратура могла засечь его еще за несколько километров отсюда. Но я не включал ее намеренно, чувствовал его и так. Зная о его мощной суггестии, я просто стоял и ждал.
—Кто ты! — робко и безнадежно спросило промокшее существо. Спросило мысленно, не ожидая ни ответа, ни что его вообще поймут.
—Я — друг! — Тоже мысленно ответил ему  я, на   древнем   языке   его   предков.
  Двухметровая фигура вздрогнула. Я представил, как мой мысленный голос прогремел в его голове. Больше говорить ничего не пришлось — этот язык знали только друзья. Я махнул рукой, и бурый потомок белой обезьяны пошел к домику...
От горячего чая у него разболелись зубы. Лесной мед ели молча. Он рассказывая мысленно. Так было даже лучше. Мысленные образы объясняют все, без недомолвок и с ощущениями. А ощущений было предостаточно.
Высокоразвитая цивилизация, пошедшая путем внутреннего развития каждого члена общества. Она отбросила языковую речь за ненадобностью. Обладая телепатией, телекинезом, гипнозом, телепортацией, они строили себя, не мешая никому. И построили. Вполне понятно — люди не могут их понять. Как теперь уже и они людей.
  Они развивались, открывали для себя все новые ступени духовного совершенства и соединения с природой. А в это время, в пещерах, уже разводили свои костры другие — нынешние жители матери Земли. В семье не без урода.
Исконные земляне стали изгоями. Их становилось все меньше. За ними начали охотиться как на добродушных мамонтов. Сначала они развили определенные способы защиты (не физические, нет!) Потом они просто ушли еще дальше — в глушь, еще глубже в себя. Они до сих пор не тянулись к людям. Люди тянулась к ним.  Жажда познать, увидеть превозмогла ужас, который Иррг и его товарищи умели возбуждать. «Ни с чем по эмоциональному накалу, сочетающемуся с пронизывающим тебя страхом, нельзя сравнить впечатление от встречи с этим животным»,— признавали ученые, которым посчастливилось видеть их вблизи .
  За окном хлестал ливень, прибивая к земле гнус и болотный туман. Иррг сидел на полу, на корточках, привалившись широкой мохнатом спиной к дверному косяку. Вытянутые во всю свою неимоверную длину руки свободно лежали на коленях. Снежный человек вспоминал. В огромных, светящихся красным, стеклянных глазах застыли слезы...
— Я был очень мал, когда мы уходили, чтобы уже никогда не вернуться. Смутно помню: все кружилось в легком и прозрачном танце. Молчаливые мужчины и женщины с каменными лицами. Это были мои мысли, я понимал это, были мои умершие мечты и грезы, ушедшие друзья, и близкие.
...Новый, страшный, холодный мир вокруг. Мир пустоты. Безразличие. Одиночество. Страшное НИЧЕГО. Знал, что рано или поздно такое случится. Это была пустота, добытая ленью и бездуховностью из ниоткуда.
Да, наверное, я на что-то надеялся, строил, хоть и прозрачные, но планы. А теперь понял — все никому не нужно... И я сам никому не нужен. Все кружилось вокруг быстрей и быстрей, и быстрей. Все и все слилось, смешалось, переплелось... О, Боже, как пусто, грустно, как плохо мне!
Боже!
Ноги как в цементе, на голове непроницаемый шлем из обид и кровавой зависти с пеной на губах. Под ребром по рукоять — черная злоба мести. Под лопатку вбит осиновый кол беспричинной ненависти, из спины торчит топор измены. В животе копошатся черви глупой хитрости. Грудь разорвана взрывом страдания и тоски.

* * *

  Он еще долго сидел без движения. Что-то припоминал, углубившись в невидимые, даже для меня, закутки своего сознания,
— Ты не представляешь, как бы я хотел, чтобы вдруг открылась дверь и я мгновенно умер бы от ужаса представшего передо мной...
Нет, я не ищу легкой смерти, я знаю, что выпью свою чашу до конца, но поверь мне, я умру, крепко вцепившись в нее зубами!
И он злобно теребил уродливый рубец от охотничьей пули на ноге. Рубец так и не зарос шерстью. Потом он ушел, а уходя, нежно обнимал меня своими мысленными руками: «Теперь нас трое». Он был рад и растроган, и неслышно ступая в осеннюю промозглую слякоть, долго махал мне в ночи с ближайших сопок.
А под утро, в свинцовых сумерках, я проснулся от душераздирающего мысленного вопля. Я обхватил свою чуть не расколовшуюся от боли голову и выбежал из домика в холодный туман. Я настроил свой внутренний взор и увидел его, далеко-далеко, за линией горизонта. Он бежал широкой поступью перепрыгивая через ручьи, взбираясь на сопки. На руках он нес своего последнего брата. Я знал, что тот мертв. Сам Иррг был ранен и оставлял на камнях широкий кровавый след. Люди пытались травить его собаками, но собаки — умные животные. На одной из сопок Иррг повернулся и "запретил" им дальнейшее преследование. Псы поджали хвосты и, скуля, возвратились к отряду. Люди же продолжали погоню и стреляли, если замечали вдалеке мелькнувшую бурую тень.
Я был уверен, что Иррг уйдет. Он ушел. Но этой же ночью окрестности услышали протяжный, утробный рев, я же — еще кое-что, то, чего не слышал никто. Я собрался и, погрузив аппаратуру, взмыл в космос. Здесь мне сделать не удалось ничего, я летел на другой пост.
«Спасибо тебе, мир,— услышал я той ночью,— за то, что из чистой, наивной и доброй души ты выпестовал железного, холодного и жестокого убийцу. Берегись, изумленное человечество.
Я ИДУ!»