Земля - это дно неба. тримирие

                эпиграф.
                молчание - золото.
                слово - серебро.
                речь - медь.
                свинцовые междометия.
                и при этом - оловянная стойкость.




                « Записки походного летописца».   

Нас было трое не изначально. Но в путь отправились лишь мы. Наш поход безмерно  далекий и долгий  -  уже вскоре пробрел иные черты.     Мы приноровились не полагаться на время, как на константу.  Оно очень подвижно и субъективно.   Хоть по относительным законам философии – оно не прерывно  и неповторимо, но существует же эффект  дежа вю. Он-то и решил  стать нашим спутником.  Расстояние тоже обманчиво. Степь встала вокруг, и толи открыла глаза, толи  окончательно запутала  бедных нас,  софистов. Глаз получает информацию, что здесь  мягкие, сухие   цвета – беж, охры, полыни, и пыли, а -  на деле они колючие и наводящие тоску.  В маленькую панику вводит  мусор вокруг, но очень быстро начинается расстановка  ролей, и безобразие -  становится неотъемлемым антуражем.
 –Собрать бы весь этот мусор хотя бы в одну кучу.
– И это будет алтарь.
- Ты будешь восседать на горе покрышек, одетый в целлофановые пакеты, а мы будем  раболепно носить «вам» пластмассовые бутылки,  кожуру от бананов, разбитые стекляшки бутылочек из-под «перцовки».  Пафосно и смешно.
Идем дальше,  начинает брезжить свет воспоминаний, дразнящих образов, несуществующих звуков. Идешь, а вестибулярный аппарат, как   дубиной зашибленный. Уши в разные стороны, глаза в кучу,  ноги  наступают на пятки впередиидущим, пока тем не надоест, и они  решат убежать. Вероника  изображает, скорее всего, старый допотопный самолетик, собранный из  бумажек, железок, марок, и со щелями заклеенными жвачкой. Максим парит над землей, и являет собой  некоторое время неопознанную субстанцию, - это он везде и нигде -  оценивает ситуацию, в общем, и целом.   Потом, только сфокусировавшись на маячащих «обломках истории», -  стал  досягаем   для нас и мира.  И мы, доверяя его многовековым опытам, зорким мозгам, и необыкновенным глазам -   без прекословий  следуем за ним, -  тихо, урча, шурша, и барахля.… И - блики, отсветы,  солнечные зайчики памяти - сливаются в один поток,  и  тогда  улыбка раздвигает наши рты, аж уши трещат, и  сходятся на затылке.  Так вот оно, значит какое загадочное «блуждающее прошлое».
 МЫ ВТРОЕМ  нашли скифские каменные ладьи. На таких они плавали по степям. О, это очень рискованно, - по воде-то  не так опасно, а вот в степи на каменных - больше возможности затонуть.
Полынь это водоросли степи – мы были, значит, на самом дне.  На дне неба.,.
Вероятно, это была очень развитая цивилизация.  Остались дворцы и колонны.  Останки чуть больше по площади, чем Стоунхендж. 
О, географическое открытие века. Всего времени.  Можно бы было совсем переписывать историю, если бы не отвлеклась на другие миры, оставив чаяния об истории как таковой.
…А может колонны - это сами окаменевшие скифы, - подумалось мне. - Дружина не оставившая крепость. Да и кто знает, какие в те времена были погодные условия.  Может с неба падали комья пыли, мокрые, - они крепко облепляли   все на что попадали. Правда, принести дискомфорт поначалу -  они могли бы  только таким неженкам, как мы, или выходцам из современного мира, окажись они в тех порах.    А воинам!...им – что? – они начеку, некогда – на такие мелочи отвлекаться,   как капельки дождя смахивать. Затекли их тела от  невозможности даже шелохнуться, а от  потребности  абсолютного дозора  - даже моргать стали реже. Дыхание могло сбить соседа с внутреннего ритма, и они согласованно перестали  дышать. 
А  враги,  дураки что ль? -  им же еще хуже -  дождь на них вдвое больше льется. Да  вообще им  теперь надо было еще более хитроумную стратегию вырабатывать.
  Так со временем у  ног наших хлопчиков оказалась вся  поверженная армия приземистых  бетонных степных воинов.  Наши-то молодцы – стройные – высокие,  им все видно, но и их тоже, конечно.  – А  и пусть, -  пусть все глядят, на бесстрашных, верных своей земле:
 - Не сдадим, костьми ляжем. И легли…
…На наших самых сильных воинах особые метки. На    «сзади - и впереди – идущих» (самые сильные – ведущий и подгоняющий).
Это новая веха в истории др. (древних) цивилизаций!
Оторвав, наконец,  свой взгляд от строя колонн, я  огляделась вокруг.  Вернулась к ладьям, и стала  присматриваться. Лодки – верно, были остановлены,  может, привязаны - к причалам, люди с них сошли, что б на суше не пустить врагов.   И неожиданно – (через нескольких осадных веков) -  умерли – а лодки не смогли уплыть…
К тому времени, когда:  сгнили веревки, паруса сорвались, и улетели на помощь к бабочкам, претерпевших грубое отнятие своего прекрасного органа, а мачты  вновь пожелали стать соснами, сами ладьи – уже решили последовать  судьбе своих владык, и, не тронувшись с мест, тоже окаменели.  Гордо, на страже спокойствия. На грани реальностей…
А в знак примирения – ныне, в каменном виде–то уже, -  не так остра вражда,  - земля стала рожать и среди тел противников.  Колоски, камыши, полынь, сухоцвет...   
 Я задумалась, и  вспомнила о спутниках, что все это время были рядом со мной, но тоже оказались в другом мире, параллельном, или просто-напросто, том же, но воспринятом субъективно. Уши стали ловить не голос камня и ветра, а настроились на человеческую речь.
      - …«а зад у него все площе и площе…», - это окаменевший тролль из песни Бильбо. – Вероника бормотала себе под нос, вспоминая, что же там дальше. Она почувствовала, что встать ей теперь так же сложно, как покинуть пост «нашему патриоту», но совсем не огорчилась, ведь в одиночестве она не останется.
        На кургане позади нас, или -  на еще одной ладье, - лежат еще две колонны.  Да, верно у  них был такой сильный алкоголь в те времена: - раз выпьешь и все.      И вот как-то в тишине, в которой и мы сейчас прибываем (лишь  ветер),     сторожащие      курганы решили все же согреться и развеселиться.           Так и остались.     А может это просто пьяницы, -  люди, такие как мы, не  далекого века, они не смогли остановиться, и приобщились к картине  баталий тех далеких времен.
Вероника, (теперь она Бетоника)   доборматала веселый стишок, осталась довольно своей памятью,  и пообещала, что когда  окаменеет,   и я приду к ней в гости - она подарит кусочек  от себя. И я одену его как оберег.
А позади  было такое небо – цвета свежезалитого, еще и перемешанного бетона.
А  Бакасим (Бетасим – Максим)  улыбался одним глазом.  А БетонИка предлагала жить по устоям - обычаям савроматов,  (так как там верховодили женщины.) На основе этого были  разведены  веселые  дебаты,  прерываясь на  согласные восхищения какими либо появляющимися фактами, доводами, или просто неожиданным взглядами на  окружение.
           Я же молча разглядывала  их силуэты, контроформы, искала выигрышные композиции, временами спешно, выворачивая руки – зарисовывая и записывая что-то, и - данное.  Потом меня вновь увлекли сами судна, внутри которых мы еще восседали.    В уключинах бетонный ладей, были странные предметы, я сочла, что, то - окостеневшие  рыбы, - тоже так и не ушедшие от берегов, где сражались за их мир, отстаивая последнюю крепость, может быть великие люди. А что б не смыло изменяющимся течением – рыбы зубами вцеплялись в камень.
К тому времени полемика  моих  спутников окончилась гордой ничьей.  Теперь у нас есть Бог темный – потому что – мужчина в культе амазонок – слабый и неблагородный пол. И Богиня - Бетоника.   А единственная и главная выжившая – из нашего народа «амазонок», Я - Летописец - Бетения.
! Почему я выжила? – может - летописцы бессмертны.
А может – я дезертировала в другой мир или время.  Остальные долго  ждали и окаменели, уснули.   Может, мы - не умирали, а именно - каменели.
!!!Вот и первая возникшая не состыковка – значит, все те, кого мы нашли ныне, - были женщины, амазонки только и делали что защищали, отстаивали, воевали.       А может это – и более позднее время – А наш народ уже стал пылью.     Запечатленными и предоставленными природой оказались только поздние племена – послескифские, праславянские.
…Ладно, вроде шов со скрипом, но сошелся.
           Первой же жертвой темному богу был черный жук. Мы  немного постояли над ним, каждый  помолчал о своем, но идти дальше  всем казалось намного интереснее.
     Вот  мы  идем по извилистой тропе, торной - только в физическом плане, в тонком же – давно нетронутой.  Слева еще одно войско. «Нас» (мы – это все кто, уродился и проживал в мире бетона) осаждали с двух сторон, точнее - в лоб и с тыла. Кого-то наши враги закапывали, как мертвых, сейчас видны  бока, ноги торчащие, при смене времен и  почва - имела подвижки.  А оставшиеся, на тот  момент в живых, все ждали момента для нападения, и тоже обетонели, но закапать их оказалось уже некому.
     А дальше на нашем пути - чистая степь.  И ветер колышет тишину и обереги, и тени двух богов - они идут впереди меня, - на время странствий  у них перемирие.
         А так и не принесенная жертва, богине – божья коровка. Красная как кровь.
     Еще через относительное количество утекшего песка,  когда-то пересыпающегося лениво сверху – вниз в стеклянной колбочке, которой кто-то придумал талию, даже без нее песок до сих пор именуют временем -  перед нами возникла  бетонная стена - (граница мира). Кстати  теперь этот песок странствовал  своим  сбивчивым, на наше  воззрение, маршрутом, противоположно -  стене, испещренной одинаковым сакральным рисунком. Параллельно же ей - вилась тропа, которая некоторыми своими изгибами  билась о стену, со следами колес машины бетономешалки.
    Здесь заканчивается наш мир и начинается мир других народов, - степняков (возможно знакомых вам под именем - болгар).  Мы теперь идем  по территории нашего,  в прошлом,  врага. (Хотя сейчас для нас нет ни врагов, ни друзей, ни тех, кого я называю нашим народом).     И солнце высушивает тут же следы трех пар  ног.
    Мы остановились только у капища. Восхитились его архитектурным изяществом, и вымеренной композицией, и продолжали молчать о своем.  Или это были  еще три война.  Мы все так же расходимся во мнении - кто же есть кто?  Или это была ось земли. ( Встав на одну параллель с воинами, - нам троим, удастся поменять направленность вращения планеты.) Наша удача, что нас трое, - по количеству  воинов, или  исходных точек.
  - Вы чувствуете, как все изменяется?  - молвил темный бог через некое время. 
– Я холодею, мои силы уходят, – ответила тихо, но восхищенно Бетоника.
Потом Бакасим прошел на середину круга - треугольника, посчитав, что хватит уже, и планета  изменила  ход.  Белая богиня  попросила его вернуться.      А Бакасим вдруг полюбил столб.  Столбы оказались теплыми. Они живые!     Мы все разом - развеселившись и зашумев, обняли их, как давно потерянных, теперь лишь нашедшихся - соратников.            Прямо передо мной оказалось солнце, оно светит в глаза, и я могу видеть нечто не привычное в его расположении. А у  ног богини красный тюльпан возник.
Бакасим совсем вышел за круг, и богиня снова попросила:
- Останьтесь там.
- Я – там остался – ответил  он, едва обернувшись.
 И они, прижавшись спинами, вышли и встали в стороне, глядя на   круг – треугольник, оставив воинов - справа.  Или слева уже.
      А  Бакасим дал нам новые имена  - Холодника…  и я, следуя примеру своей  королевы, - стала Холодженей. (Мы же отдали тепло - столбам.)
Только впереди есть будущее…. значит, мы еще не дошли до того места, где почувствуем «свой рай», и счастливые, либо растворимся совсем в естестве, или   вернемся назад – с чувством выполненного долга. Завязываем крепче шнурки ботинок, кстати, не у всех они  оказались приспособлены к походным условиям, - и в путь!
       Теперь мы в царстве  дерев… ах, я ошибаюсь – это коридор,  ведущий к железному миру.
Насыпь… Рельсы – это железная река, а по ней движется ладья – которая шумит. Шумит, потому что воины на ней очень громко дышат. Дыхание громкое и черное. Останавливаемся, и - тихо, по меркам этого мира, восхищаемся. 
Боги у подножия мира, решились сделать шаг навстречу, и приветствуют  воинов железа.
Вот Темный бог,  на  мгновение хитро ухмыльнувшись, - взметнулся  на насыпь, и уже пытается поймать за хвост диковинное животное, что скачет, а скорее –  плывет за воинами.  Зараженные энтузиазмом,   мы тоже поплыли.  Просто вперед,
 балансируя, лавируя в  безопасных потоках, благо след от воинов еще не растаял.  Он - Она - Я - а рядом со мной тоже был кто-то, он держал мою руку, с рукописью  в ней.
Хом - хо – хом… - мы едины… и весь мир держится за руки.  И все миры - тоже.  Они идут - плывут в Небытие, - плывут Островки или Воины Бытия…
 - Держите меня, а то вдруг я заблужусь – говорила Бетоника ему.   И они медленно удалялись.               
  Мне пора их догонять…
  А дальше в стороне еще одна река, - она глубока и опасна.  – Она секретна... так что -  чшш...
Приглядевшись к насыпи, я поняла, что начинается озноб,  - так  меня с грустью посетила одна мысль: Камни, из которых  сделана насыпь  - это наверно тела «наших» поверженных братьев-воинов.  – Их останки принесены сюда  как жертва миру. Так же как – скифы приносили своим святыням черепа датчан.
….Ой, мне  сигнал из электронно-проводного  мира: «Давай сегодня пить вино…»  Слукавлю – если скажу, мы отказались. Мы сомневались, но не отказали.  И вот, не найдя свой рай, но и без того счастливые, - повернули  назад, уже поглощенные обсуждением: – что будем презентовать позвавшей нас особе?  И какими  путями нам более функционально добраться? 
Теперь мы обгоняем  ладью. Веселимся, потому что жаркая  волна, и вибрация от слаженного голоса воинов – напором бьет в спину. Но бог тянет нас из реки на насыпь.  Не хочет пока приносить богиню в жертву. И мы все уходим и уходим, по костям наших братьев, нашего народа.      Вот когда очень остро чувствуешь  - и одиночество, и количество один.  Один и последний из мертвого народа. Как слово  из  мертвого языка, затесавшееся в  современную речь…
              18:10 – по времени  электронно-проводного мира. 
И ветер сопровождает  нас везде,  - О, мой возлюбленный!
Хоть мы стоим  на суше – на костях, но мы плывем  таки. Вибрация голосов воинов в ушах сбивает с толку вестибулярный аппарат.
          Тронутый сединой бог  и легковолосая богиня склонились над агрегатом, подающим сигнал из электронно-проводного мира.
Я слышу обрывок фразы:
–  Мы ваяли из камня мыльные пузыри.
Потом речь у богов шла о хорошем существе – он толи из народа Бакасима, толи его божественный брат, - Неронавт Герман.  Он не наркоман – он – пытается познать, то, что за сознанием  лежит, за пределом его, и потом изменить свое сознание. Надеюсь, ничего не напутала.
      Ну, вот мы и возвращаемся той же тропой.    Теперь «наши» воины и крепость слева… - если я все еще в своем уме, или если на меня не повлиял ритуал,   сменивший направления вращения земли,  или банально не сбила себя с толку переходом из мира железа – в мир наш - бетона.
    …Ой, осторожно не уходи далеко от богов, -  иначе станешь летописцем другого мира навсегда.   И не сможешь поднять глаз – совсем-совсем. И будешь идти всегда-всегда, и только прямо.
   Ах, как много может пропустить  уставший, отвыкший от своей работы летописец. Подхожу – а  меня поздравляют,  руки жмут, Вероника вдохновенно тянет ко мне длани.  Оказывается  - Темный бог уже стал ее сватом  или свахой.  И сосватал-то ее за меня. 
- О, благодарю. Это лучший выбор – воскликнула Вероника.
– Конечно, абы кого не предлагаю...
Ну, вот….-  Хотя это уже совсем другая история…
       Небо стало цвета голубого бетона  окрашенного  бетонным бело-розовым и персиковым солнцем.
        У ворот в электронный мир, - я вижу еще одного воина  - он верно страж, но  однажды повалился  вздремнуть  - так никого и не дождавшись – да окаменел.
 Теперь Максим снова  Мусорный бог.  Вероника – королева – жрица. А я придворная дама.   Нас двое из нашего народа, - значит, я уже не одинока..!  Ура….
    Напоследок,  мельком, я вижу коридор. Где настоящий, наверно бог Всего, - соединил миры: -  металла, бетона, электричества, и даже степи.   Живут бетонные воины – достопочтенные господа и каждого охраняет  железный воин, очень тесно держась за хозяина.  А в кармане каждого каменного господина  живет электронно-проводной   субъект – он помогает  всем окружающим, за что получает  жилье. 
Заканчивается промышленная зона, и  начинается город. Со своей суетой и современностью, но мы не так просты, -  не поддаемся таким дешевым уловкам. У нашего мира масса преимуществ… да и просто  -  мы уже снова скучаем по нему здесь. Ловим  дежа вю, и ностальгию за хвост.   
    Когда солнце покинуло небосклон – тому стало уныло. Ощущая себя скучным субъектом,  высокий муж обрядился в  свой собственный наряд. Небо у горизонта  было  цвета бетона с песком, еле теплого оттенка; а над головой стало будто перемешанное с побелкой и хозяйственной синькой; а позади – ничего…шучу – просто побелка.
 В траве споткнулся какой-то сверчок,  музыка трущихся коленок приобрела модернистский оттенок. Так и надо, – творчество уже требует более заметного для остального мира, развития. Трава в сумерках серебрится полынью и молодой зеленью насквозь пропитанной небом.
  А  кругом расцвели вишни, и я стала их нюхать. – А они впились мне в горло. Ох…, - и белые цветы порозовели.  А что не плохо, теперь – это священное дерево, вечное как летописец.  – Скоро вишня пробудится  и станет как я, вырывая корни - идти по земле, записывая - о жизни, и жизнь своих немногих «живых», и многих одеревеневших сородичей. ( «Живых» – это как мы – бог, богиня, я – неопределенные,  для обнаруженных нами древних миров,  существа.)
         Мимоходом  мы вторглись в  личную жизнь муравьев. У них там был романтичный ужин, -  большим черным жуком.