Пигмалион

Предыдущая глава:
http://www.proza.ru/2009/05/21/55

     «Только бы были дома», – думал Фред, нажимая кнопку звонка. –   «Зря что ли через весь город пилил?» За дверью послышались шаги и женский голос спросил:
     – Кто там?
     –Это я, Фред. Я к Кириллу по делу.

     Дверь открылась, и в проеме показалась высокая тонкая девушка.

     – Привет. Заходи.
     – Чао-какао, Марина! – бодро приветствовал Фред. – Ну, как там Италия? Как трудовые будни супермодели?
     – Нормально, – Марина не была настроена на длинный разговор. – Кирилл у себя в комнате...

     Показывая рукой вглубь коридора, она повернулась, и Фред увидел с левой стороны ее лица огромный синяк. Безобразное пятно – бурое с разноцветными разводами – начиналось под ниточкой брови, полностью заливало глаз и стекало по скуле и щеке почти до подбородка. Контраст с правой половиной, светившейся инопланетным оттенком абсолютно чистой и гладкой кожи, был настолько неожиданным, что Фред вздрогнул. Более несимметричного лица невозможно было себе представить. Фред открыл было рот, но тут же осекся и пошел вглубь квартиры.

     – А, это ты, ну заходи, раз пришел.
     Оленев, не вставая с кресла, протянул Фреду ладонь и обозначил рукопожатие.
     – Виски будешь? – хозяин показал на элегантную бутылку, стоявшую на столе.
     – Ух ты, настоящий? Наливай!.

     Кирилл поднялся с кресла. На нем была длинная светло-голубая футболка с женским портретом и названием итальянского дизайнерского дома, знакомого даже такому далекому от мира моды человеку, как Фред. Поверх нее – меховая безрукавка. На ногах Кирилла Фред обнаружил самые обычные валенки. Поразившись такому эклектизму в подборе гардероба, Фред еще раз обвел взглядом поджарую, как у ягуара, фигуру Оленева. Лицо девушки на футболке показалось ему знакомым. Оленев, разливавший в стаканы еще остававшуюся в бутылке янтарную жидкость, перехватил его взгляд.

     – Любимая жена привезла – с собственным портретом. Она теперь лицо фирмы. Постеры по всей Европе висят... Сука...

     По рассказам самого Оленева и слухам, циркулировавшим среди студентов, Фред представлял себе примерно такую историю. Кирилл и Марина знали друг друга с детства – они жили в одном дворе, ходили в одну школу, вместе занимались фигурным катанием и однажды даже заняли призовое место на каком-то юношеском чемпионате. Их родители тоже были хорошо знакомы: отец Оленева был директором крупного оборонного завода, а папа Марины не слишком быстро, но неумолимо, как бульдозер, продвигался по партийной линии, пока, наконец, не стал секретарем райкома.
     Марина не была классической красавицей, но не заметить ее было невозможно. Крупные, почти – и все же несовсем – правильные, черты лица, широко расставленные, как бы выгнутые кверху по краям, глаза при гвардейском росте в 183 см, из которых большая часть приходилась на ноги – точеные, будто китайские палочки, вырезанные из мамонтовой для самого императора – производили на неподготовленных могучее впечатление. После придирчивого сравнительного анализа, Оленев заключил, что сомбреро будет, пожалуй, по Хуану. Тем более что от дополнительных примерок он отказываться не собирался, ибо, как говорят французы, лучшее – враг хорошего.

     После школы Кирилл и Марина поступили в один институт. После первого курса юношу, как и большинство его ровесников, забрали в армию – влиятельный папа принципиально не стал отмазывать сына – а Марина писала ему в часть каждую неделю по три-четыре длинных письма. Через месяц после дембеля Кирилл, не став откладывать неизбежное, женился на Марине и получил в подарок кооперативную квартиру. Впрочем, Кирилл вскоре стал осозновать, что вернулся он не в ту страну, из которой два года назад уходил на службу. Вокруг все колебалось, дрожало и ходило ходуном, как половицы в видеофильме про дом с привидениями. Даже самые привычные, сами собой разумеющиеся вещи вдруг утратили всякую определенность. Завод отца, многие годы выпускавший что-то невероятно секретное, вдруг перешел на производство кастрюль и баков. Тесть же на происходящие пертурбации отреагировал и вовсе своебразно – он вдруг умер, образовав брешь в партийном руководстве района.

     Проучившись семестр на втором курсе, Кирилл не увидел в продолжении образования никакого смысла. В то же время наступавшая эпоха бартера и дефицита наличности несла с собой новые возможности. В силу обстоятельств, абсолютно абсурдных и в то же время предельно реальных, на заводе отца зарплату вдруг стали платить импортными пылесосами самых разнообразных моделей, элегантными как боллиды Формулы-1. Потребности работников не ограничивались пылесосами, хотя бы и самых передовых конструкций, и они охотно соглашались уступить красивые бытовые приборы по умеренной цене. Подключив семейные сбережения, Кирилл приобрел десятка три и даже сумел доставить их, с немалым риском, в столицу одной из прибалтийских республик, в то время еще формально советских. Идея состояла в том, чтобы продать пылесосы на местном рынке, а на вырученные деньги купить подержанный «Опель». Машину Кирилл намеревался перегнать домой и выгодно продать, а полученную сумму использовать для приобретения новой партии пылесосов и далее по кругу. Однако примерно через час после того, как Кирилл занял место за прилавком, к нему подошел щуплый паренек и предложил поделиться по-братски. Растерявшись от таких претензий, Кирилл своротил парню на сторону нос. Продолжение балтийской эпопеи было окутано туманом, из которого Кирилл появился без денег, пылесосов и желания повторить вояж.

     Вскоре Кирилл возглавил новое предприятие, на этот раз семейное. Дочка покойного секретаря райкома оказалась рукодельницей: поддавшись на уговоры любимого мужа, она по выкройкам из «Бурды» ночи напролет шила халатики и сарафаны, которые Кирилл размещал по магазинам вроде упомянутого ранее «Военторга», широко применяя против дам-заведующих свое термоядерное обаяние и массово их поражая. Несмотря на все усилия в производстве и реализиации, после вычета затрат на ткани и расходные материалы рентабельность предприятия оставалась неприемлемо низкой. Кирилл потерял интерес к швейному делу и взял творческий отпуск, затянувшийся на месяцы.

     В поисках себя он стал уходить из дома, иногда на несколько дней кряду, а когда возвращался, Марина, заглянув в лицо мужа, видела там такое, что сама, без распросов и сцен, быстро находила удобное объяснение его отлучке и даже почти успокаивалась.

     И вот однажды, когда по телевизору показывали очередной конкурс красоты, эпидемия которых поразила страну некоторое время назад, муж посмотрел на молодую жену – и туча сбежала с его лица. Он будто вышел из леса, где долго и бессмысленно плутал, на широкую прямую просеку. Дорога к успеху увиделась совершенно ясно во всех своих узловых пунктах: конкурс – победа – контракт с домом моделей – заграница. Этот сценарий, по сути сказочный, странным образом казался более осуществимым, чем, скажем, открытие ларька в родном городе, все большая часть жителей которого вдруг стала проявлять необыкновенные способности к бандитизму. Марина не стала возражать против обмена швейной машинки на корону королевы красоты, и процесс, согласно популярному выражению, пошел.

     Для начала Кирилл посадил и без того стройную жену на радикальную диету. Затем он тщательно обследовал Маринину фигуру и заключил, что грудь неплохо бы слегка увеличить, а бедра и икроножные мышцы, хорошо развитые в результате занятий коньками – напротив, немного уменьшить. И там, и там речь шла лишь о минимальной коррекции, но перфекционист Кирилл решил, что береженого бог бережет. В ход пошли гантели, эспандер и отжимания от пола – причем Кирилл, уложив супругу в партер, с расстановкой и удовольствием командовал: «Делай раз! Делай два!». Кроме того, Кирилл ежедневно сильными руками делал Марине массаж и при этам мял и месил ее так, что та кричала в голос, вызывая черную зависть соседок по лестничой клетке. Недостаток оборудования Кирилл преодолевал оригинальностью идей. Так ноги будущей модели он разглаживал деревянной скалкой, налегая на нее всем весом.

     Через несколько месяцев Кирилл привел фотографа, и тут же в квартире были сделаны снимки для «портфолио». Фотографии удались – взглянув на них, Кирилл в первую секунду даже не узнал собственную жену. С портретов смотрела, то весело, то задумчиво, очень юная и свежая, и в то же время взрослая женщина, в лице, улыбке, осанке которой было много такого, чего Кирилл как-то раньше не замечал.

     Заявку с приложенными к ней снимками подали на конкурс мисс чего-то там. О семейном положение претендентки пришлось соврать. Вскоре пришел ответ: Марина допускалась к участию, и должна была выехать на Черноморское побережье. Кирилл поехал с ней. Претендеток разместили на территории пионерского лагеря, охраняемой какими-то мордоворотами, некоторые из которых были с собаками. Контакт с окружающим миром разрешался только по телефону не более двух раз в неделю. Нарушение распорядка наказывалось незамедлительным снятием с конкурса.

     Столкновение с непредвиденными трудностями в достижении того, что всегда было так легко, произвело на Кирилла Оленева необыкновенное действие. Будто кто-то повернул переключатель, переведя все его тело и органы чувств в режим немыслимо высоких оборотов. Кирилл мог не есть и не спать несколько дней подряд, слух и зрение его чрезвычайно обострились, он находился в состоянии непрекращающейся, саму себя питающей эйфории. По ночам он легко, почти не касаясь, перепрыгивал высокий забор, затянутый колючей проволокой, пробирался на условленное место и ждал. Вжимаясь в землю и замирая при звуке шагов и голосов поблизости, он, на каком-то глубоком, первобытном уровне сознания, хотел, чтобы его обнаружили, с пугавшим его самого сладострастием предвкушая, как загонит охраннику в глотку его собственную дубинку, как ударит фонтан из пенящейся словно пепси-кола крови, разбитых в брызги зубов и ошметков горла, как надвое развалится пасть овчарки в его руках, и как забавно будет смотреться морда с ушами в отрыве от всего остального. Иного финала схватки пылающий восхитительной лихорадкой мозг Кирилла просто не мог себе представить: все эти мускулы, боевые искусства, дубинки, ножи, специально обученные собаки были перед его тотальной, сжатой до чудовищной плотности, не из этого мира идущей яростью чем-то вроде экрана из папиросной бумаги на пути реактивного снаряда.

     Марина приходила каждую ночь - иногда раньше, иногда позже, в зависимости от того, когда ей удавалось ускользнуть – но приходила всегда. Он набрасывался на нее, жадно целуя, шепча нежные, прекрасные слова. Обнимая ее, он чувствовал, как каждая клетка его тела, считанные минуты назад разрывавшаяся от агрессии, наполнялась пузырьками волшебного, неизвестного природе газа в миллионы раз легче воздуха, и он в долю секунды взлетал, возносился, взмывал туда, где южные звезды каруселью кружились вокруг огромной желтой луны.

     Перед тем, как расстаться, он брал лицо жены в ладони, и, глядя ей в глаза, спрашивал, как проходят ее дни и вечера, что с ней делают устроители этого чертова конкурса. Марина отвечала, что с девушками работают визажисты, стилисты, хореографы и еще какие-то спецы, что их учат двигаться, уверенно и профессионально держать себя. Кирилл принуждал себя верить, но утром с ловкостью обезьяны он влезал на самую высокую сосну и в купленный у прапора из близлежащей части полевой бинокль смотрел, смотрел, пока глаза не застилала огненная рябь. Со своего наблюдательного пункта он иногда видел, как по территории концлагеря прогуливались какие-то вальяжные мужики. Появись любой из них в радиусе обзора рядом с Мариной, Кирилл – он знал это совершенно точно – выследил бы его и не только свернул бы ему шею, но, повинуясь древнему инстинкту, наверно, снял бы и скальп.

     К счастью, обошлось без кровопролития. Конкурс, наконец, состоялся, идиотский как и все ему подобные. Марина заняла второе место, и ей тут же предложили заключить контракт с известнейшей итальянской фирмой. Перед отъездом она несколько дней плакала и обещала, как только освоится в новой роли и оформит иммиграционный статус, сразу же вызвать мужа к себе. Мечта сбылась, но радости у Кирилла почему-то не было. Невидимая рука повернула переключатель из одного крайнего положения в другое, проскочив при этом середину. Сразу после отъезда Марины он стал пропадать в общежитиях, кочуя из одной женской комнаты в другую, как переходящий вымпел или табличка «вы сегодня дежурные». Слухи о том, что Кирилл там творил шокировали даже Фреда с его опытом в Революционном Союзе. Как остро-респираторный вирус, Оленев залетал в очередную общагу, быстро поражал дюжину-другую жертв и исчезал снова до следующей эпидемии.

     Марина работала в Милане, впрочем, скорее по всему миру, уже два года, но каждые несколько месяцев приезжала к мужу, привозя деньги, подарки и новости о развитии собственной карьеры, все более невероятные. По слухам, она звала его с собой, даже вроде бы договорилась в одной из модных фирм, чтобы его посмотрели на место манекенщика. Кирилл все не ехал, ссылаясь на какой-то бизнес, который у него был в городе.

     – Сука... – повторил Кирилл. – Всем мне обязана, всем! Вот этими руками ноги ее кривые выправлял.

     Кирилл потряс перед лицом Фреда ладонями со сбитыми, распухшими костяшками. Он поднял свой стакан со стола и одним глотком выпил содержимое.

     Потом, будто вспомнив о нетерпящем промедления деле, Кирилл бросился к внутренней стене, разделявшей комнаты, несколько раз со всей силы ударил в нее кулаком и закричал:
     – Шалава, итальянские *** сосешь!

     С потолка, как зубной порошок из опрокинутой банки, посыпалась штукатурка, а на стене остались новые отчетливые вмятины. Фред невольно втянул голову в плечи и нашел глазами дверь. Он только сейчас понял, почему на Оленеве были валенки и меховая жилетка: студеный вечерний ветер врывался в квартиру через пробоину в стеклах обеих рам. Кривые, закапанные красным осколки торчали в окне, валялись на подоконнике и полу. Фреду показалось, что он расслышал из-за стены тихие всхлипывания.

     Кирилл повернулся Фреду всей своей стройной и в то же время могучей фигурой и неожиданно ровным голосом добавил:
     – В люди эту овцу вывел...
     – Ты, Кирюха, просто Пигмалион, – согласился Фред.
     Помявшись секунды две, он не удержался и спросил:
     – Слышь, Олень, а почему ты сам-то в Европу не свалишь? Ведь есть же возможность.
     Кирилл усмехнулся.
     – Чё я, педик, жопой на эстакаде крутить? И потом, не охота мне через ее рабочую манду в рай въезжать. Сам как-нибудь перебьюсь.
     Фред не мог припомнить, чтобы Кирилл Оленев за последнее время куда-либо въехал через какие-то другие ворота, но спорить не стал.
     – Ясно. Эх, Кирюша, мне бы твои проблемы!
     В разргромленной, продуваемой жутким сквозняком комнате сухим кашлем рассыпался хохот.
     – Моих проблем хочешь? А что, давай, махнемся! Я не против.
     Тяжелый, злой смех комьями вываливался из горла Оленева, а его глаза, застланные желтоватой, цвета виски, пленкой, не мигая, смотрели сквозь Фреда, сквозь дверь и стены, не видя ничего, кроме огромной, пожирающей последние проблески света чернильной тучи.
     – Ладно, мне пора, - сказал Фред и шагнул к двери.
     – Ты, чудик, за деньгами, небось, приходил, – понеслось ему вдогонку. – Возьми у этой ****и адриатической, скажи, я разрешил.

     ...Марина подала Фреду несколько купюр и вдруг, словно за что-то оправдываясь, быстро заговорила:
     – Я язык выучила. В университет поступила... На архитектурный...
     – Ты молодец, Маринка, – похвалил Фред.
     Она стояла к нему в полоборота, и жуткое пятно с другой стороны ее лица сливалось с сумерками, заполнившими квартиру. «Беги, девка! Уноси ноги, пока жива!» – мысленно попросил он, а вслух сказал:
     – Ты когда обратно?
     – Скоро уже – послезавтра.
     – Это хорошо – удовлетворенно кивнул Фред. Это очень хорошо! Ну, бывай, Маринка! Удачи! Клаву Шиффер увидишь – передавай от меня привет.
     – Обязательно! – пообещала Марина.
     «А ведь и вправду передаст», - подумал Фред, спускаясь по лестнице.

     И от мысли о том, что Клавдия Шиффер получит его привет, на душе снова стало легко.

Продолжение:
http://www.proza.ru/2009/05/21/52