Поездка к морю

Хотя эта история произошла очень и очень давно,  главный её участник  живет и здравствует по сию пору.
Чему я несказанно рад.
Поэтому я ему придумал новое имя и новую фамилию.
Чтобы сохранить хотя бы видимость анонимности.

Случилось она с ним что-то около тридцати лет назад, и была впервые услышана мною тому уже лет шесть одним долгим зимним вечером.
В горах. На поляне Чегет.
В небольшом ресторане, который принадлежал нашему другу Рашиду.
Горел камин.
МЫ смотрели на огонь.
Иногда подливали друг другу коньяк в небольшие рюмки, выпивали, закусывая лимоном

Обычно в такими вечерами все друг другу что-нибудь рассказывают.
Вот и мой герой, с которым мы познакомились накануне, выпив конька, и послушав наши зубоскальные случаи, мои или ещё кого-то из нашей небольшой, сугубо мужской кампании, вдруг улыбнулся, и сказал:
- А хотите услышать, как я однажды поехал в отпуск на море?

Запас нашего зубоскальства подходил уже к концу. А время было еще раннее.
Спать никто не собирался.
Мы налили еще по стаканчику, макнули дольки лимона в сахар и расслабились, кто в креслах, кто на велюровом диванчике, лениво плавя взгляды на тлеющих жаром облепиховых поленьях.

Рашид, хозяин заведения, где мы коротали наши вечера, был и пироман, и как я подозреваю, еще и тайный зороастриец. Поэтому на дрова он не жидился, и нескупой огонь у него всегда пылал в огромной пещере, сложенной его собственными руками из дикого местного камня.
Эту пещеру, доисторический первобытный очаг, мы, собственно, и называли никак не подходящим для нее словом камин.
Нас Рашид любил за несуетную основательность и щедрость, а мы его за все вышесказанное.
Вот собственно и все, что касается интерьера истории.


Ну вот.
Кажется ничего не упустил. )
Приступим: зовут моего героя ну, …предположим: Вася Муханкин.


В середине семидесятых годов прошлого века Вася состоялся как молодой дембиль.
Этакий двадцатилетний дебил с короткой стрижкой, по армейской моде.
Называлась прическа «канадка».
Сейчас с такими «канадками» ходят по Москве скинхеды..
Однако Вася Муханкин им не был, а поскольку скинхедов тогда вообще не существовало, то и ничего про них не знал.

Как говориться: бытие небытия это небытие.

Так что был он простым дембилем, старшим сержантом на выданье:
В военной форме, укороченных, десантных сапогах и с дюжиной разноцветных значков на богатырской груди.
Иными словами после армии, без амбиций в душе типа: институт - инженер,- главный инженер,- директор завода….
Да и по своей природе был Василий скромный молчаливый застенчивый деревенский двоечник.
Какие уж тут амбиции?
Так просто потянуло не в деревню не на родину, а в город.
И не просто в город, а в ГОРОД!
Как бы сейчас сказали: «Ну и заколбасило!»

Сработали как видно архаические инстинкты предков.

И вот Вася приезжает в столицу нашей отчизны СССР город Москву, где устраивается на работу.
По лимиту.
Но к его чести будет сказано, не ментом поганым и не гебешником.
А простым рабочим жилищной эксплутационной конторы.
Работа его называлась слесарь-сантехник.
Социальный статус Муханкина был лимитчик.
Получил он как работник ЖЭКа комнату в коммуналке на первом этаже в доме-новостройке микрорайона Ясенево, рядом с популярным у приезжих югославским магазином «Ядран».

Напротив дома рос лес, а в лесу на опушке бил родник.
Весь микрорайон ходил к этому роднику за водой.
Это напоминало Васе его малую родину.
Часто вечерами, Вася сидел на кухне. Смотрел в окно на проходящих мимо людей с ведрами, канистрами и бидонами, и шмыгал носом.
Однако за водой к роднику ходить ленился, и пил чай с обыкновенной, водопроводной.
И вот еще что: - от прежнего жильца его комнаты досталась Муханкину картинка на стене.
Вырезана, а точнее безжалостно вырвана, она была из журнала «Огонек.»
На картинке изображался корабль, гибнущий в бурных водах моря. А может наоборот - спасающийся от гибели.

Картинка имела название: «Радуга».
И действительно в правом верхнем углу ее было нарисовано что-то разноцветное.
Что-то действительно напоминающее радугу надежды.
Нарисуй это полотно Вася, - он бы ее непременно назвал его по-другому.
Ну к примеру : «гибель в море» или «спасение на водах».
Но художник звали Айвазовский. Как говорится - хозяин – барин.
Очень часто долгой и противной московской зимой, вечерами, Вася лежал на кровати, точнее на топчане, стоящем на строительных кирпичах, и тупо смотрел на стенку, и на картинку над лежанкой.
И глядя в неё Муханкин забывал жильцов, которых недолюбливал за капризность и скаредность, забывал он Трофимыча, своего непосредственного начальника, тихого привередливого пьяницу, забывал он всю свою недолгую и скучноватую, по правде говоря жизнь, и грезил.
Вася грезил о море, о его бурных водах, о кораблях, парусах, пляжах, длинноногих почти голых загорелых девушках, о пальмах ( с чего у него в грезах появились пальмы? Не знает никто. Даже я затруднюсь этот аспект как-то прокомментировать.
Видимо что-то фрейдистское.)…

Вообщем к лету душа у Муханкина созрела.
И он решил
Решил ехать к морю. Благо отпуск уже был не за горами.
А это 24 дня.
Плюс отгулов накопилось: ноябрьских четыре, новогодние Трофимыч обещал посчитать как три, да еще 8 марта работал плюс майские, итого: страшно подумать тридцать пять дней чистого отдыха.
Никогда Муханкин столько в жизни не бездельничал.

И стал он молча готовится к подвигу.

Сначала в магазине «Спорт» на Ленинском проспекте, том самом магазине который за 20 лет до этого строил политзаключенный Солженицын (о чем наивный Муханкин конечно ни сном ни духом не догадывался), он купил себе черные тяжелые как гири ласты за четыре рубля ноль семь копеек и маску с алюминиевой трубкой для подводного дыхания, на что потратил еще рупь девяносто две.
Но так как Василий не пил и сигарет не курил, книжек не читал, то денег ему практически тратить было не на что. И денежки у него водилась.
И не в силу природного скупердяйства, а просто ввиду отсутствия воображения.

Еще он купил черные ситцевые плавки с завязочками на левом боку и вместительную, черную же сумку с белой надписью «Спорт», в которую и сложил все сразу, и, вернувшись домой, поставил ее в угол своей комнаты.
Сумка терпеливо стояла, ожидая своего часа, еще полтора месяца.
Зато теперь, лежа на топчане. Муханкин любовно переводил взгляд с картины «Радуга» на сумку «Спорт» и обратно, по долгу задерживаясь на каждой.
Еще раз хочу заметить, что Вася Муханкин был классический деревенский двоечник и тихоня.
И ни Москва, ни армия не сделали из него гения злодейства и пирата.
Как не мог он обижать в армии салаг и первогодок, а скорее наоборот, робко защищал их перед дедами, так и в Москве, несмотря на внушительный вид и силу, был он безобиден и тих. О чем быстро прознали все жэковские алкаши, чуявшие доброго человека за версту, и дважды в месяц, в аванс и в получку выстраивались к нему в очередь – занять деньжат, до понедельника.

В общем добрый слон, а не человек.
Чистое недоразумение.

В силу его умственных особенностей, представления о географии нашей необъятной родины были у Муханкина были тоже особенными: смутными и невнятными, такими же, как скажем у участников крестовых походов.
Известно, как те, отойдя на 2-3 дня пути от основного лагеря под Парижем, тыкали пальцем в каждую попадавшуюся им на глаза деревню и вопили «Иерусалим! Иерусалим!», чем насмерть пугали местных пейзан.
Про этот феномен неохристианского сознания, как, впрочем, и про многое другое, в 1972 году написал в своей замечательно умной книжке "Категории средневековой культуры" А.Я. Гуревич

Так вот и Василий, будто средневековый рцыцарь-крестоносец, знал очень немного, а точнее только вот это:
1. Море есть
2. Оно далеко и туда надо ехать поездом.
3. Поезда эти к морю ходят с Курского вокзала.
Вот собственно и все.
А надо ли больше?
Пусть первый бросит в меня камень, тот, кто считает по-другому.

Наконец наступает долгожданное первое июля.
День отпуска.
Нет! не так, а вот как: ДЕНЬ ОТПУСКА!
В бухгалтерии, из коричневого окошечка кассы Василий получает отпускные.
Необъяснимо много. Сто восемьдесят два рубля. С копейками.
Плюс сбережения.
Плюс пара совестливых алкашей отдали: первый два замусоленных трояка, другой – червонец.
Василий возвращается домой.
Смахивает пыль с сумки.
Снимает со стены репродукцию гибнущего под радугой корабля, и, аккуратно свернув ее кладет в специальный внутренний сумкин кармашек, собирает в ванной комнате немудреные туалетные принадлежности, полотенце, зубную щетку, зубную пасту и бритвенный станок, заправленный немыслимо острыми лезвиями из магазина «Ядран», и осторожно закрывает сумку на молнию.
Все.
Запирая комнату на замок, он кладет ключ в карман, и выходит не улицу.
(Этот ключ Василий до сих пор почему-то бережно хранит, и часто мне показывает по делу и просто так. Он у него на связке с тех самых давних пор так и болтается)

Летняя Москва плавится буквально.
Мягкий асфальт.
Перегретые автобусы.
Людей не много.
Отпуска.
Кто на даче, а кто как Вася Муханкин уехал к морю.
Василий в полупустом разогретом до температуры доменной печи автобусе добирается до конечной станции метро.
Тогда это было метро «Беляево».
Еще 40 минут подземной тряски и переходов и, наконец, вот он Курский вокзал!

Открою один немаловажный географический секрет Васина сознания: думал Муханкин что все поезда с Курского идут только в одно место, которое собственно и есть Море.
Все до единого поезда, думал он туда едут, упираясь рельсами в лазурный берег.
И что там с ними потом происходит, и как они назад возвращаются – эти проблемы высшей математики Василия не волновали.

А с другой стороны:
куда еще им ехать?
В сущности своей ведь прав был Василий!
Входит он со своей сумкой «Спорт» и пачкой денег в кармане брюк в здание вокзала и первое, что видит: так это очереди в кассы - длинные и кудрявые словно виноградники.
Муханкин туповато, но и пристально одновременно стал их разглядывать.
И одна из них особенно понравилась Васе.
Стояли в ней молодые спортивные ребята и девушки обложенные со всех сторон рюкзаками и ещё какими-то восхитительно морскими свертками и пакетами.
Группа эта вела себя весело. Сразу было понятно, что они едут не куда-то там в Туркмению или в Сибирь, а к вожделенному и синему морю, под радугу Муханкиных грёз.
Оттуда, из толпы рюкзачников, время от времени раздавались какие-то смешки, шутки и вообще веяло непринужденным, неформальным общением.
Василия как магнитом притянуло к ним, и он молча, как телок в сиську, ткнулся в хвост веселой очереди.

Никаких сомнений не зародилось в Васиной душе.
Ни одна мысль не омрачила чистое и узкое чело Муханкина.
Ни один звоночек не тренькнул в его подсознании.
Возможно, вопреки распространенному мнению доктора Юнга о людях, ввиду аномального отсутствия такового у Василия.

КАТЕГОРИЧЕСКИЙ СИЛЛОГИЗМ МУХАНКИНА (лирическое отступление)

Все люди с Курского вокзала едет к морю.
Эти веселые студенты впереди люди на Курском вокзале.
Следовательно, они едут к морю.
- Я, человек. - продолжил мыслить Вася, чуть не добавив при этом чью-то прилипчивую фразу, - А человек это звучит гордо, - тем самым, едва не испортив всю обедню, но вовремя, опомнившись, завершил непосильную по сложности мысль: - Я человек на Курском вокзале. - И я поеду к морю за ними, - так он молча решил. И эта решимость проявилась на его волевом лице так ярко и рельефно, что прилипчивый попрошайка наметивший было Василия своей очередной жертвой, опасливо отошел в сторону, где и задумался о сложности и непредсказуемости человеческой натуры.

(конец КАТЕГОРИЧЕСКОГО СИЛЛОГИЗМ А МУХАНКИНА, а следовательно и лирического отступления)

Очередь тихо помалу приближалась к кассам…
Вася, навострив уши, внимательно прислушивался:
- Минеральные Воды, -именно туда брали билеты веселые хлопчики и девчонки.
- Минеральные Воды, - решительно произнес Муханкин, протягивая деньги охуевшей от духоты кассирше, - и это были слова не мальчика, но мужа.
Впрочем никаких других слов больше ближайшие насколько дней Вася и не говорил.
В силу природной своей застенчивости и молчаливости. Только смотрел и хлопал на летний мир большими наивными глазами.
Вагоны у них – у кампании веселых рюкзачников и у Васи оказались разными.
Муханкина плацкарта то наполнялась народом, то снова пустела. Особенно много пассажиров сошло в городе Харькове. И какое-то время Муханкин ехал в вагоне практически один. Но уже ближе к Таганрогу вагон снова набился людьми, имевшими вид диковатый или просто диковинный: то появилась странная парочка смуглых орлиноносцев. В темных пиджаках, рубашках и брюках, то какие-то женщины, потупив глаза ехали сидя и отказывались ложиться на положенные им места.
Василия это все развлекало мало. Он лежал на верхней полке и смотрел в окно на проплывающую мимо него вселенную

Иногда на остановках он видел своих, едущих, как и он к морю, незнакомых знакомцев, которые выходили на перрон и покупали какую-то еду у торгующих на перроне старушек.
Он тоже выходил на перрон и покупал еду для себя.
Вареную молодую картошку с укропом и солеными огурчиками в Скуратове.
Пирожки с капустой в Харькове.
Копченую рыбку с жигулевским пивом в Таганроге.
В общем не бедствовал, а наслаждался жизнью и свободой. И все высматривал только, как рыцарь-паломник, а не появилось ли море? А не блеснули ли синяя слеза на горизонте? А не висит ли в правом углу радуга?
Море не появилось.
Зато в половине пятого утра заспанная проводница пихнула Васю в бок и заорала: «Минводы. Сдавай белье!»
Вася законопослушно бельё собрал, отнес его в служебное купе, а сам, прихватив с собой сумку с ластами, маской, трубкой и плавками, пристроился в тамбуре у окошка, с нетерпением вглядываясь в сумеречный мир за стеклом.
Еще хочу заметить, что оделся Муханкин по летнему. Т.е. на ногах его были сандалеты, под названием плетенки, потом клетчатая легкая рубашка-ковбойка с закатанными по локоть рукавами, брюки самые обычные, лоховские, еще была в сумке пара чистых носков, трусы запасные, и морковного цвета летняя майка с Чебурашками на груди и спине.
Вот и всё.
Собственно говоря, опять я согласен здесь с Василием.
В этом был стиль.
И в этом была особая Муханкина эстетика.
Подобный минимализм не снился ни Филиппу Гласу ни Стивену Райху, ни Майклу Найману.

Это было как «Черный квадрат» Малевича.
Круто и непонятно.

Наконец поезд останавливается.
Пять часов утра.
Вася видит кампанию знакомых ему рюкзачников, которые, к слову будет сказано, и не подозревали о Васином существовании.
Муханкин был для них, используя феноменологическую терминологию Иммануила Канта, “ding an sich” «вещь-в-себе», причем в чистом, дистиллированном – я бы так сказал, ее виде.
И трансформация Муханкина в “ding fur dich” а также “mich” или даже того больше “fur der Welt” была ещё впереди.

Имперская архитектура вокзала не тронула струн Васиной души. Он не спеша, выдерживая шпионскую дистанцию, шел за своими московскими попутчиками. И, хотя моря поблизости не наблюдалось, а скорее наоборот, наблюдалось полное его отсутствие, Василий пребывал в трогательной средневековой уверенности, в том, что все дороги ведут в одно место, в Небесный Иерусалим радужных муханкиных грёз.

На вокзальной площади, несмотря на раннее утро, стояло несколько автобусов, и царила деловая, извозчичья суета. Несколько раз к Васе подходили разные личности, вопрошая, куда ехать. Вася оторопело мотал головой, временами становясь похожим на лошадь, и продолжал идти вперед, стараясь не выпустить из поля зрения так полюбившихся ему рюкзачников.
Наконец те дошли до какого-то автобуса, пазика, и стали о рядится с водителем о цене.
Старший группы, бородатый и загорелый мужик, спорил яростно и сильно махал руками, создавая ветер. Водитель в конце концов застращался, и согласно, как-то по муханкински, мотнул головой.
Все это время Муханкин стоял, неподалеку, стараясь услышать, про что идет речь и вообще….
Когда рюкзачники начали, весело галдя грузиться, Вася подошел к шоферу и спросил:
- Сколько?
- Куда, - Поинтересовался нелюбопытный водитель.
- С ними, - кивнул Муханкин.
- Три рубля! - водитель решил отбить недополученное с туристов на Василии.

Вася достает из кармана деньги. Отсчитывает три рубля рублями, и водила начинает понимать, что продешевил. С таким же успехом он мог сказать и десять и двадцать пять. Но делать нечего.
Поехали.
Василий занял очень удобное место, справа от передней двери. Оно было одиночным, и можно было видеть впереди столько же сколько видит шофер.
Сумку он водрузил к себе на колени, в то время как остальные пассажиры закидали рюкзаками весь проход, так что, если возникала у кого надобность выйти, то этот кто-то со своей надобностью карабкался на четвереньках или как придется по мягким абалаковским завалам. Но никто не жаловался. Наоборот. лица у всех были веселые, молодые, и еще многие из них хором пели песни.
Сначала они затянули вот такую:


Друзья мои, друзья, начать бы все сначала,
На влажных берегах разбить свои шатры.
Валяться б на досках нагретого причала
И видеть, как дымят далекие костры.

Что, в принципе Васю не удивило.
Потом они затянули вот эту:

И будет это так - заплачет ночь дискантом,
И ржавый ломкий лист зацепит за луну,
И белый-белый снег падет с небес десантом,
Чтоб черным городам придать голубизну.

И это тоже не удивило Василия.

Муханкин смотрел по сторонам и вперед.
Автобус, попетляв немного по тихим зеленым летним улицам города, скоро выехал на дорогу, и помчался по ней весело покачиваясь под хорошие песни (многих авторов которых, жизнь потом еще не раз и не два будет сводить с Муханкиным, а кому-то из них, по слухам Вася даже спасет жизнь)… …так вот автобус мчался по дороге весело покачиваясь под хорошие песни почти все время со скоростью 90 км в час. Что по тем временам считалось очень быстро и граничило с безрассудным лихачеством.
Вася сидел так, что мог видеть спидометр. И это ему очень нравилось

В общем какой-то горячечный бред, а не история.

И так, продолжаю…..

Едут они так час, второй, третий.
И с миром незаметно стал происходить меметаморфозис, который нельзя сказать, чтобы Василию не нравился.
И вот видит Муханкин, что уже природа вокруг неузнаваемо изменилась.
Во-первых: дорога стала узкой.
Рядом с дорогой навстречу автобусу бежала достаточно бурная и быстрая речка. Прыгая по камням. А иногда и ворочая их. И по виду вода в ней не была теплой и ласковой.
Во-вторых: вместо золотого марева пляжных россыпей, к дороге с двух сторон подступили подозрительно отвесные, коричневатого цвета обрывы. Когда Муханкин изогнулся и посмотрел наверх. То на фоне голубого, нет, на фоне бирюзового неба он увидел СНЕГ.
Снег лежал там где эти обрывы заканчивались – в невесомой пустоте высоты.
И кроме этого впереди в очередной раз снова замаячили ЭТИ два странных неподвижных облака: – и опять загалдели веселые девчонки показывая на них пальцами: «Эльбрус! Ой, смотрите - Эльбрус!»

И тут автобус затормозил.
- Приехали, - весело констатировал водитель, выключая двигатель.
Пассажиры деловито загалдели, захлопотали и посыпались как из передних, так и из задних дверей пазика.
Веселая воля этих жизнерадостных людей подхватила Муханкина и на теплых руках смеха вынесла в наружу.
Это состояние Мартин Хайдеггер характеризовал, как состояние «здесь-бытия»
И ничего к этому нельзя ни добавить, ни прибавить.
Чисто здесь-бытие.
Нема пытанья!
Тут, не могу умолчать, первое сомнение все же закралось в душу, правда при этом не омрачив Васина чела.
И Вася его отогнал от себя, как мелкое незначительное насекомое, и, прижав к груди черную дерматиновую сумку «Спорт», заковылял вослед за туристами.
Те в свою очередь, оперативно собравшись, уже растянулись незатейливой косоёбистой цепочкой, и топали вверх по тропе за старшим бородачом.
И Василий Муханкин потопал вослед за ними навстречу своей судьбе, навстречу новым экзистенциальным структурам разомкнутости и всякому бытию-В-мире.
Теряя при этом известным только ему образом из виду повседневность присутствия.

Не буду описывать полную красот и живописностей дорогу в ущелье Адыл-Су. Кто был там, то знает. А для остальных я выложу ниже несколько фотографий, чтобы и вы имели представление о чем идет речь.

А пока Вася идет к морю, поднимаясь при этом вверх все выше и выше.
Все также старательно он держит шпионскую дистанцию, также прижимает к груди сумку с ластами и плавками.
Часа через три или четыре Василий в очередной раз осмотрелся вокруг, и в очередной раз у него защемило в груди от этой неизбывной пристальной красоты.
Муханкина окружали со всех сторон горы.
Они подступали к нему, грозно мерцая бриллиантами своих ледников, и он разглядывал их, он смотрел на снежные шапки, и перехватывало дыхание, и почему-то хотелось плакать.
И Вася кулаком тер мокрые глаза, и всхлипывал как ребенок.
Уже и группа рюкзачников куда-то пропала, (видно отправилась на постой в альплагерь Джантуган) и вообще признаки человеческого присутствия постепенно стерлись…

И остались только: снег, лед, горы и Муханкин.

Вася все шел и шел, и вдруг увидел внизу какие-то палатки, маленькие, бледно-зеленые, как лягушачьи животики.
Около некоторых дымились костерки. И сладковатый запах чужого дыма приносил ароматы вкусной горной еды: пахло макаронами с тушенкой, а иногда манной кашей.
Василий вдруг заметил, что наступил вечер.
Хочу заметить, для тех . кто гор не знает, что вечереет там по-разному.
В ущельях быстро. На западных склонах и вершинах – медленно.
Муханкин был в ущелье.
И ночь упала к его ногам стремительно как бархатный занавес.

И стала тьма.
И по черному небосводу покатилось просо созвездий.
И это было так же красиво, как день.
Только очень холодно.
Здесь бы самое время опять вспомнить Хайдеггера, но зуб на зуб не попадает.
Зусссман!!!
В горах всегда так.
Как в пустыне.
Днем летняя жара.
Ночью арктический холод.
Если бы Вася читал Данте, он бы наверняка бы припомнил ледяное дно инфернальной воронки, куда по самые яйца вверх тормашками вморожен был Люцифер.
Ночь.
Эту ночь Муханкин запомнил на всю свою остальную, долгую и интересную жизнь.
Из одежды у Васи было только то, что лежало в сумке: носки, трусы, ласты, маска, трубка и плавки
Вася еще долго вертел в руках туалетные принадлежности. Но так и не придумал как ими согреться. Поэтому положил их назад. В сумку.
Все остальное он последовательно надел на себя.
Включая трубку и плавки.
И так и заснул, нежно обняв себя руками.
Во сне он изредка шевелил тяжелыми черными ластами, и счастливо, совсем как ребенок чмокал резиновым загубником; и длинные ресницы его красивые, как у девушки, трепетали, за запотевшим стеклом маски.
Вася не знал, что для того, чтобы маска не потела, надо плюнуть на стекло с внутренней стороны и размазать слюни пальцем по всей его поверхности.
Другой бы человек, наверное, замерз бы насмерть, к чертям собачим, как это часто бывает горах. Или же, сдавшись, побежал бы к палаткам, просить приюта и молить о спасении.
Или же проклинал бы всю ночь и себя и море и горы.
Это бы сделал любой другой человек. Но только не Вася Муханкин.
Вася просто спал сном младенца.
И впервые в жизни, для того, чтобы заснуть, ему не надо было часами пялиться в пустоту, или разглядывать картину Айвазовского «Радуга». Он спал сном праведника. И во сне ему снились горы, мерцающие бриллиантами своих ледников..

Вдруг одна из гор разинула рот и сказала грубым мужским баском: "Еще раз больше двух колец в руку возьмешь - выебу!!" На что тут же получила ответ, произнесенный игривым девичьим голосом: «Вы мне это уже полсмены обещаете!».
Вася открыл глаза и проснулся.
Было светло и по-прежнему холодно.
Снежные шапки гор были розовыми. Вася попытался встать на ноги и у него получилось…
Он даже расцепил руки, перестав обнимать себя.
Он осмотрелся и сквозь немного мутноватое стекло маски увидел как внизу по склону какрабкается вверх, прямо к Муханкину группа альпинистов.
(630x490, 75Kb)

ВТОРОЕ ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ:
Альпинист советских времен: - это человек-гора. На спине он тащит огромный «абалаковский» рюкзак. Человека не видно. Видно мешок. И этот мешок упорно ползет на верх.
Дальше связка. Веревка.
На другом конце точно такой абалаковский рюкзак с ножками.
Идут как улитки.
Смотрят строго вниз.
Такие тупые упертые черепахи:
- Так! зарубился. Пошел.!
- есть. пошел! Зарубился .
- Пошел! есть! Зарубился..Так!
В общем разговаривают.
Впереди инструктор. Он весь процесс контролирует.
И собственно его часть диалога и приснилась Василию на рассвете.

Вася нагнувшись, с интересом наблюдает невиданную ему прежде породу людей.
И вдруг инструктор поднимает голову, чтобы видимо, тропу просмотреть и застывает словно вкопанный. Потому что он видит то, что никогда раньше не видел.
И он думает что это только он один видит.
После вчерашнего
И поэтому боится сойти с места.
А только смотрит вверх и молчит, разинув рот.
Инструктор , к стати был тот самый: знаменитый и известный мастер спорта В.П. , который на вопрос «Почему вы пьете водку?» отвечал: «Потому, что если бы она была твердая, я бы ее грыз!».
Следом за ним ткнувшись последовательно в передние рюкзаки, остановились остальные участники восхождения.
Остановились и тоже посмотрели наверх.
И увидели то, что видит В.П.
Наверху стоит цивильный человек без рюкзака, с оранжевым Чебурашкой на груди, но зато в ластах, с лицом прикрытым водолазной маской; дышит при помощи алюминиевой трубки аквалангиста.
А поверх брюк у него натянуты черные сатиновые плавочки с завязками.

Конечно, каждый подумал про своё.
Большинство, как инструктор, про вчерашнее..
Некоторые про пришельцев, а кое-кто про АМАСТЫ – балкарскую версию снежного человека.

Ах, товарищ Ювачов, Даниил Иванович, ХармЧармсШардан, ну где же вы? В каких сферах и эонах вы придумали этакую ***ню?

Или ***ня произошла сама собой. Не спросясь?!...
Нет ответа!

Зато вместо ответа имело место чудо!
Поскольку вослед за А.Ф. Лосевым хочу согласиться, что чудо - это личность.

Муханкин, вынув трубку, но не снимая маски, наклонился вниз и заговорил.
Он спросил:
- Вы не знаете, где здесь море?
У него оказался громкий, и одновременно бархатистый очень приятный баритон.
- Нет не знаем,- Ошеломленно и одновременно облегченно замотал головой сначала инструктор, а затем послушно и вся группа…..

... никакого восхождения дальше не было... все силы советских альпинистов ушли в смех...Они и по склонам валялись, и бесстыдно тыкали пальцами на Василия, которыи впервые в своей взрослой жизни тоже ржал, хохотал как ребенок и вместе с ними валялся по склонам, и все они вместе плакали от смеха., А инструктор Мастер спорта СССР В.П., достав из потайного кармана заветного мерзавчика, предложил половину Муханкину.
И Вася с удовольствием выпил.

Не желаю мусолить и без того затянувшееся повествование, и буду теперь предельно краток.
Свершился хепи енд.
Великое чудо.
Слепая судьба, не завела своего пасынка в канаву, не бросила на растерзание валькириям, не замучила моего героя духами сомнений.
Нет.
Она полюбила и не бросила его.
Муханкин прижился в альплагере.
Сначала слесарем. И мастером на все руки.
Потом школа инструкторов.
Потом инструктор.
Потом старший инструктор.
Потом мастер спорта СССР

Хорошо, когда хороший человек, живет хорошую жизнь.....

И на последок вот несколько историй из жизни Васи в Приэльбрусье, рассказанных мне моим старым мгушным товарищем, эльбрусским спасателем Мишей Крохиным:

1. «Однажды в альплагере «Шхельда» у инструктора Васи Муханкина. было отделение разрядников из Молдавии. В тот год на складе было много консервированных помидор в 3-х литровых банках. Естественно, на восхождения никто банки не таскал, однако инструктора с большим удовольствием потребляли помидоры в лагере на закуску. Несмотря на неоднократные просьбы Васи выписать помидоры, отделение этого не сделало. Обиженный Вася заявил старосте отделения: «Я знаю, почему молдаване, консервированные помидоры не едят, – потому что голова в банку не пролетает!» Староста обиделся, помолчал и заявил: «Можно подумать, что у Вас пролезает».

2. А еще как-то Вася, не отличаясь , как было сказано выше большой грамотностью. Сам составлял отчет о первопрохождении. Он написал: …Третий пояс проходил по КАЛУАРУ – зачеркнул, опять написал – по КОЛУАРУ – опять зачеркнул, вновь написал – по КУЛУАРУ и опять зачеркнул и со словами: «Один хрен никто повторять маршрут не будет!» – написал «В ЛОБ».

А еще Вася Муханкин говорит, что для командира отряда, лучше иметь твердый ***., чем мягкий характер.

В общем и целом жись у Муханкина удалась, чего и вам всем желаю)))


Всё всё всё все... будете в Адыл-Су передавайте Муханкину привет ...
от Авеля... он знает ))