Ревнует - значит, любит

РЕВНУЕТ – ЗНАЧИТ, ЛЮБИТ


Если посмотреть в календарь, то можно подсчитать, что в этом году число выходных  и нерабочих праздников составляет 109 дней. Приплюсуем сюда очередной отпуск, и получится четыре полных месяца. Это значит, что каждый третий день у нас не рабочий. Но русского человека такое положение дел не устраивает. Русский человек работать не любит, а любит отдыхать, причем, широко и с размахом.  Недаром, совершенно бессмысленная, для западного человека, мифология коммунизма, нашла в нашем народе такой глубокий отклик и понимание. Китайцы, правда, тоже строили и, вроде бы, продолжают строить коммунизм. Но коммунизм по-китайски выглядит иначе, чем коммунизм по-русски. У китайца коммунизм – это такая формация, где он всегда имеет работу, где ему позволено рожать детей, сколько он пожелает. Где он, придя в свою фанзу, после напряженного трудового дня, окруженный многочисленной родней,  включая тещу, за большим общим столом кушает свой честно заработанный рис. И риса им всем и всегда хватает. Русского человека такая картина может, разве что, напугать. Не говоря о “спиногрызе” и теще, “честно заработанный” рис у русского человека может вызвать только запор. Коммунизм для русского человека – это большой шведский стол, заставленный выпивкой и закуской. Все включено и все на халяву. Непременно на халяву, иначе теряется всякий смысл. Мечта о коммунистической халяве не покидает мозг русского человека. Поскольку скатерть самобранку, о которой русский человек целенаправленно грезит со времен Аскольда и Дира, коварные жидомасоны ему так и не изобрели, русский человек ищет иные пути для реализации своей вековой мечты. И он их находит. Прежде всего, что в сознание русского человека есть, собственно, коммунизм? Это гармоничное сочетание труда и отдыха.
-Слушай, ты фуфел бородатый, - как бы, говорит русский человек основоположнику научного коммунизма, - ты, здесь, гнал, что всем будет по потребностям. Это нам понятно. Но, базара насчет работы не было. “По способностям” – вот, что ты нам отливал. Так и получай, как договорились.
И, при этом, ищет пути. Превратить труд в непрерывный праздник, а работу – в непрерывный отдых – вот сверхзадача, с которой в наше время успешно справлялся  русский человек-труженик. Помимо уже перечисленных мною законных возможностей отдохнуть, существует множество подзаконных возможностей. Прежде всего, это религиозные праздники, которые в историческом прошлом были нерабочими днями, либо работать в которые считалось грехом. Это Вознесенье, Троица, Благовещенье, Воздвиженье, Первый Спас, Преображенье и пр. Сегодня, когда русский человек вновь вернулся в лоно православной веры, он просто обязан в такие дни отлынивать от работы. Иначе пути к спасенью души для него будут перекрыты. Еще одна возможность доказать, что работа - не волк – это система параллельных праздников. Что это такое, знает каждый. Новый год, 8 Марта, 1 Мая, 7 Ноября отмечаются дома в кругу семьи. Но, накануне они, с большим энтузиазмом, отмечались, в трудовом коллективе, и тогда, как вы понимаете, было не до работы. Существуют также дни рождения, юбилеи, выдача детей замуж и женитьба, поминки, выход на пенсию. Уход в отпуск, наконец, когда, если вы не жлоб, то, просто-таки, обязаны были “проставить” товарищам. Но и это еще не все! Давайте же вспомним, наконец, про главные праздники нашей трудовой жизни – суть дни зарплаты и аванса. В год их набиралось 22. Приурочены они к сугубо рабочим дням, то есть получался еще один полный рабочий месяц. Формально, в такие дни человек, приходя на работу, вроде бы, исполнял свои трудовые обязанности. Но, если присмотреться повнимательнее, то нетрудно было заметить, что исполнение это носило необязательный, факультативный, так сказать, характер. Все сотрудники, делая вид, что они чем-то заняты, на самом деле ждали кассира из банка. И как только совершалась вожделенная раздача заработка, женщины, под разными предлогами, разбегались по магазинам. Мужчины тоже разбегались по магазинам, но с иной, чем у женщин целью. Зачем я объясняю это так подробно? Затем, что все это было когда-то в нашем прекрасном и незабвенном прошлом. Было и прошло. Сегодняшние молодые люди, которые горбатятся на современных буржуинов, могут мне, просто, не поверить и спросить: а когда же вы, собственно говоря, работали-то? Ответа на этот вопрос, прямо должен сказать, у меня нет. Разве что, вас удовлетворит такое объяснение: вот я, например, дважды удостаивался звания “Ударник коммунистического труда” и работал по коммунистическому принципу, то есть – “по способностям”. При этом заработок мне начислялся по социалистическому принципу, т.е. – “по труду”. Все-таки мы жили при “реальном социализме”. От такой работы и при такой оплате в карманах у нас постоянно свистел ветер, а на прилавках магазинов было пусто, но, зато, каждый день мы приходили на работу, как на праздник. Самое необходимое в магазинах, все-таки, имелось и средств на приобретение этого “необходимого”  нам хватало. Правда и тогда было немало индивидов, которых не удовлетворял магазинный ассортимент, и они искали пути для удовлетворения своих повышенных материальных потребностей. Это было сопряжено с дополнительными материальными же затратами. Например “штроксы” – это верхние штаны из мелкоратинированного вельвета, оценивались в месячную зарплату старшего инженера или врача. По этой причине, индивид, который хотел иметь такие штаны должен был ограничить себя и свою семью в потребление какого-то другого продукта. Я, в описываемый мною период времени, был одет следующим образом: брюки из серой диагонали за 22 рубля, твидовый пиджак – 26 рублей, фланелевая рубашка под ним – 6 рублей,  и обут в туфли за 15 рублей. Несмотря на столь скромный прикид, выглядел я очень неплохо. Я был молод и хорош собой – на сей счет у меня есть соответствующие фотодокументы – и женщины оборачивались на улице в мою сторону. В гости и театр – мы очень любили тогда ходить с женой в театры, билеты стоили сущие пустяки – я, поначалу, ходил в свадебном костюме, а когда он износился, мы с женой купили мне черный в дорожку чешский костюм за 100 рублей. Он так мне нравился, что я долго не мог с ним расстаться. Заменил в нем подкладку, когда она протерлась до дыр, а, когда брюки прохудились в промежности, я вставил клинья из похожей ткани. Я немного умел шить, а, когда началась эта гиль с перестройкой, вообще стал профессионалом. Шил брюки и куртки себе и пацанам. Даже жене сшил две куртки и пальто реглан на ватине из плащевки. Вершиной моего портняжного творчества был френч с накладными карманами.  Для понта у меня имелись даже финские джинсы. Мне их купила в подарок жена. Дело в том, что супруга моя работала хирургом-стоматологом в районной поликлинике и каждый ее пациент, прежде чем сесть в кресло и раскрыть рот для экзекуции, сперва раскрывал его для представления.
-Вы знаете, доктор, - говорил один, а я, ведь, являюсь директором книжного магазина.
-А я – заведующая секцией магазина овощи-фрукты. – Представлялась вторая пациентка.
-А я, дык ваабще, работаю в магазине “Одежда”. – Гордился третий.
Вот у него моя супруга и приобрела финские джинсы за смехотворную, по тем временам, сумму – 55 рублей.
Уже поношенные, я мог бы снять их с себя посреди улицы и тут же продать за 120 рублей. Оторвали бы с руками. Но, хотя джинсы, как форма одежды, были совсем не в моем вкусе, такая мысль не приходила мне на ум. Подарок – есть подарок. Денег, все же, постоянно не хватало, и для пополнения недостающих денежных средств, я подрабатывал в детском саду ночным сторожем-дворником. Мне эту синекуру устроила теща, работавшая там же медсестрой. Вообще-то сторожем-дворником туда оформили мою мать-пенсионерку. Я не имел права, по тогдашним законам, работать по совместительству. Но заведующая детсадом сознательно пошла на нарушение трудового законодательства, потому что тоже с этого имела. По штату, сторожей-дворников в детском саду полагалось трое и мы должны были бы, по графику, дежурить неделю через две. Но эта мудрая женщина одну из наших ставок отдала своему племяннику, оформив его в качестве садовника. Он выходил на работу два дня в году, настригал с кустов кучи веток, которые мы потом убирали, и бесследно исчезал на полгода. Как в песне Высоцкого. За удовольствие работать не по закону мы с напарником дежурили неделю через неделю. За все приходилось платить. Сегодняшний юноша может, конечно, удивиться такому положению дел. Зачем, спрашивается, ходить на основную работу,  как на заслуженный отдых и после вкалывать где-то на стороне для пополнения бюджета, если можно выложиться и заработать на основной. Дело в том, что на основной работе у меня была твердая ставка старшего инженера и, даже, если бы я наложил себе в штаны, ничего, кроме чисто символической квартальной премии, сверх нее я бы не получил. Зато мое усердие вызвало бы негативную реакцию моих коллег. Стахановцев, гагановцев, и прочих там загладовцев в народе не любили. А я всегда был с моим народом и никогда не отрывался от коллектива. Еще у нас с женой был садовый участок в сорока километрах от города, и мы с детьми ездили туда по выходным на электричке. Жена выращивала там свои цветочки, я из строительного мусора сколачивал садовый домик, а сыновья, вооружившись луками и копьями, бегали по окрестным лесам с прочей гопкой, как папуасы. Потом у нас появился котенок. Серое полосатое существо, с муравьиной шейкой, похожее на воробушка. Дети нашли его в подъезде. Ничто не мешало ему погибнуть, но судьба распорядилась иначе.  У нас он быстро поправился, окреп и стал расти, как на дрожжах. Очень скоро, как у всех беспородных плебеев, в нем проснулся инстинкт размножения, и тогда наш районный ветеринар, доктор Горохов, сделал ему усекновение детородных органов. Благодаря резекции, наш котик обрел душевное спокойствие и долголетие, которое ему не грозило, если бы он остался, предоставлен своим звериным инстинктам. Он был мягкий и теплый, и я придумал ему имя Синтипон. Имя котику не понравилось, он не хотел на него откликаться, и пришлось перекрестить его в банального Ваську. Мы стали брать его на нашу “дачу”. Будучи дикарем лесной европейской породы, он очень любил природу: лазал по деревьям в лесу, ловил мышей, бабочек и лягушек. Из леса он возвращался, усталый, счастливый, перемазанный древесной смолой. Он живет у нас уже 18 лет. На дачу мы его теперь не берем. Он плохо переносит дорогу. Его тошнит, он подвержен припадкам эпилепсии. Мы оставляем его дома с запасами пищи и воды. Он встречает нас у дверей, когда мы возвращаемся. Жалкий старикашка, высохший, заспанный, соскучившийся, он, словно, отражает мое собственное будущее. Когда-то, очень скоро, он нас не встретит. Мне становится нехорошо, когда я думаю об этом. Жизненный мой опыт и достижения не впечатлили моих сыновей, и они пошли другими жизненными путями. Старший стал бизнесменом. Первую свою “тачку” он пригнал из немецкого города Белефельда в 18 лет. У него тогда еще не было даже водительского удостоверения. За польским городом Люблином, где он переночевал у своих польских друзей, его остановил полицейский. Получив, в качестве аусвайса бутылку шнапса, он только покачал своей польской башкой: ну вы и даете, москали. И отпустил сынишку. Зато на Брестской таможне наши “братки” потребовали с него 50 баксов. Таких денег у сына не было, и “братки” удовлетворились тем, что сняли с БМВ магнитолу. Правда, провели его через таможню без проблем. Тогда он заработал на этой операции 150 баксов – большие деньги, по тем временам. Сегодня он в день зарабатывает в 10 раз больше и, когда отдает мне свой старый компьютер, покупает нам с женой подержанный “Рено Меган”, или новую резину к нему, то смотрит на меня с оттенком превосходства. Он заслужил это право, и я склоняю, как говорится, голову. Младший ленив, как я и поэтому не так удачлив. Он стал сварщиком и, время от времени, приносит мне в дар бутылку водки или шампанского. Эти скромные гостинцы мне не менее дороги. Водка не дерет горло и от нее не болит голова. Иногда, сидя на пороге своего дома, как старуха Изергиль, я думаю: за что мне по жизни такая пруха? И, знаете,  у меня есть на это ответ. За всю свою жизнь я никогда и ничего не пытался изменить в мире, котором жил. Я оставлю его таким, каким он был, когда я в него пришел. Мой личный мир, конечно. Я о нем говорю. Фигурально выражаясь, я не раздавил за свою жизнь ни одной бабочки. Недаром люди на Востоке говорят: “Сиди спокойно на пороге собственного дома, и гроб твоего врага пронесут мимо тебя”. Так оно и есть, только врагов у меня никогда не было. Но гробы уже несут. Гробы моих друзей. И мир вокруг меня сужается, воздух в нем разрежается и, все больше приобретает свойства вакуума. Когда-нибудь и я задохнусь в нем. Умнейшие люди живут на Востоке. Все, что я рассказывал до сих пор, носило характер увертюры, интродукции, провал ее возьми.  А история сама по себе очень простая. Произошла она в прекрасный августовский день, когда в нашем проектном институте выплачивали июльскую зарплату. Числа седьмого. В ожидание приезда кассира мы на своих рабочих местах коротали время. Во время обеда, для разминки, пошли попить пивка в соседнюю столовую и, возвращаясь обратно на рабочие места, остановились побеседовать “за жизнь” у витрины аптеки. И здесь один из наших сотрудников горько пожаловался на то, что он битый месяц не может приобрести в аптеках презервативы. Здесь я опять должен сделать пояснение для молодых людей: во-первых, презервативы в наше время продавались только в аптеках.  Я вспоминаю случай произошедший со мной на заре моей сексуальной жизни. Я был еще девственник. У меня наклевывалось, и я, чтобы обезопасить свою подругу, зашел в аптеку. Мне нужны были презервативы! Я ставлю здесь восклицательный знак, что бы вы обратили особое внимание на эту ситуацию. Банальнейшую ситуацию. Я отыскал маленькую аптеку на  старой Немиге, в районе еврейского гетто маскируясь, как Штирлиц. Мне было от роду 18 лет, рост я имел 182 см. Я подошел к прилавку и попросил пачку презервативов. Провизор, женщина лет тридцати, взглянув на меня и внезапно, налившись кровью, закричала в голос: “А не рано ли вы, молодой человек, интересуетесь таким товаром?” “Такой товар” я, действительно, покупал впервые в жизни. Я и без того смущался, а неадекватная реакция продавщицы повергла меня, как говорится, в панику. Я попробовал пошутить, мол, не следует ли при такой покупке предъявлять свидетельство о браке. “Да, - заорала продавщица еще громче, - таким, как вы, очень даже следует. Нет, вы полюбуйтесь на нашу молодежь. Чем они сейчас интересуются. Позор!” Пожилая еврейская пара, к которой она апеллировала, поторопилась покинуть заведение. Больше в аптеке, на мое счастье, никого не было, и, оставшись со мной с глазу на глаз, провизорша внезапно сникла и выдала-таки нужный мне товар. Но эпизод этот до сих пор живет в моей памяти. Эта продавщица, по возрасту, годилась мне в старшие сестры. У меня были шесть двоюродных сестер такого же возраста – дочери моих теток. Это были довоенные дети, того же поколения, что и я. Большинство из них, как мои кузины, например, были сиротами – результат войны. Жизнь им не очень-то улыбалась, и дорогу им приходилось прокладывать самим. Они были лучше нас: самостоятельнее, трудолюбивее, добрее. Именно они – довоенные - в 50-60 годы поняли целину, освоили Сибирь, открыли там нефть и газ, провели трубы. Гагарин был представителем этого поколения. Без их труда Россия сегодня просто пошла бы на дно, как Титаник. Но бедные мозги их были насквозь промыты самой идиотской идеологией, какая только существовала за всю историю человечества. Умри, но не отдай поцелуя без любви. В области сексуальной морали они могли составить конкуренцию Святой Урсуле. Эта аптекарши, если бы муж во время полового акта, предложил ей стать в позу “рак”, наверное, сочла бы такую просьбу верхом безнравственности. Возможно, она даже написала бы на него жалобу в партком. А как бы она отреагировала, предложи он ей куннилингус? Бедная фантазия моя не справляется с такой задачей. Могу предположить, что, если бы в этот момент у нее в руках оказался ручной пулемет Дегтярева, мерзавцу бы не поздоровилось. Аптекарша, меняя обоймы, дырявила бы его до тех пор, пока пулемет не заклинило. После чего продолжила бы экзекуцию прикладом. И здесь уже ничего нельзя было изменить. Даже те из них, кто, как Евтушенко, Аксенов или Высоцкий, сумели приподняться над этой идеологией, тут же придумали себе другую – мифологию шестидесятничества. По их мнению, земля была не плоской, как учила официальная пропаганда, а полукруглой и держалась не на слонах, а на китах. И эту космогоническую гипотезу они уверенно отстаивают до сегодняшних дней.  Сегодня их взгляды мало кого интересуют, а во времена нашей молодости  они держали в плену наше сознание.  Вопреки сложившемуся мнению, что их представления о мироустройстве резко расходились с учением официальной власти, никакой опасности для нее они не представляли.  Страницы лучших журналов, услуги самых влиятельных издательств, включая Политиздат, сцены зрительных залов, стадионы – все было предоставлено в их распоряжение. Если кто-то из них и пострадал и был вынужден, как Аксенов уехать из страны за рубеж, то это заслуга их бездарных, но влиятельных коллег, которые не могли простить им их миллионные тиражи. В моем сознание не мифотворчество шестидесятников, ни начетничество, оплодотворенных их идеями, их старших последователей, таких как Солженицын, заметных следов не оставили. Самым антисоветским романом, который я прочитал, я считаю “Тихий Дон”. Правда – она сильнее всего. Когда читаешь роман Шолохова, особенно ясно начинаешь представлять то, что Человек, когда он с большой буквы, воплощает в себе все надежды человечества. А зачем нужна власть, которая уничтожает Человека в его собственной стране? Такая власть преступна. Стремление всяких там лениных, превратить мир в огромный муравейник коммунизма, обречены на провал, потому что Бог против этого. Если бы Бог хотел построить на земле коммунизм по Ленину, он сделал бы это 500 миллионов лет назад, когда по Земле бегали муравьи величиной с ротвейлера. Я думаю, что за полмиллиарда лет эти насекомые научились бы строить “хрущевки”, “жигули” и ракеты и создали бы цивилизацию, о которой  мечтают маньяки. Но Бог – не маньяк. Поэтому он и поселил, в пресном, тогда еще, океане, маленького беспомощного ланцетника, от которого произошло позвоночное с его трагической и страшной судьбой. Мой отец был позвоночным. Он даже внешне был похож на Петра Глебова – актера, который играл Мелехова. А я старался быть похожим на своего отца.  Прочитав “Тихий Дон” я понял, что столбовая дорога советского общества не для меня. Что меня на ней раздавят, как давят на проезжей части глупых котов и собак. Я сошел с этой дороге и всю жизнь брел по обочине. Разумеется, сейчас я говорю, что называется, фигурально.
Второе, что я должен объяснить моему предполагаемому читателю – это дефицит. Товарный дефицит в нашей стране возник у самых истоков, победившей внутреннего врага, советской власти. Он же, в конце концов, стал ее могильщиком. В нашей стране постоянно что-то каким-то фатальным образом исчезало с прилавков магазинов. Я не говорю здесь об ананасах в шампанском. Бог с ними – с ананасами. Их отсутствие еще можно было как-то объяснить. Но чем можно было объяснить пропажу репчатого лука, например. Периодическое исчезновение соли, сахара, муки, гречневой крупы. Спичек, наконец. В описываемый мной период, кроме всего прочего, отсутствовали, также, презервативы. Впрочем, и это было вполне объяснимо. Всю трехсотмиллионную страну обеспечивала этой деликатной продукцией одна единственная фабрика резиновых изделий в городе Баково.  Острейший дефицит покрывался за счет импорта. Но как можно было рассчитывать на импорт, в стране, где время от времени пропадали соль и спички. В те годы все, кто хоть как-то хотел контролироватьрождаемость, искали в аптеках индийские презервативы Кох и Нор. Упакованные в красные коробочки из финского картона хром эрзац, по пять штук в каждой, да еще запрессованные в облатки из фольги, они выглядели подарочным набором. Кроме привлекательного внешнего вида, эти презервативы имели хитрую конструктивную особенность – спермоприемник. Это такой выступ в носовой его части, игриво напоминавший женский сосок. Именно в него выплескивалась, извергаемая во время мужского оргазма сперма, и не разрывала его. У отечественных баковских изделий спермоприемника не было. Поэтому во время спермоизвержения он часто разрывался, сводя на нет все усилия пары по контрацепции. Мы с женой предохранялись иным способом: с помощью внутриматочной спирали. Прошу извинить меня за интимную подробность, но, раз уж наш разговор приобрел такой откровенный характер, я буду откровенен до конца. Именно в этой аптеке я и приобрел месяц назад спираль, подходящего супруге размера. Женщина провизор, продавшая мне ее, очень удивилась тому, что именно мужчина делает такое необычное приобретение, и очень меня зауважала. Советские женщины не были избалованы заботой мужчин о своем здоровье. Через стекло аптеки я увидел, что именно эта аптекарша стояла за прилавком. Во мне возникло, вполне объяснимое для мужчины среднего возраста, желание проверить свое обаяние. И я, взяв у нашего сотрудника 5 рублей, пообещал ему добыть бесценные презервативы. Что вы думаете? Я, таки, их добыл. Без лишних уговоров знакомая провизорша вынесла их мне в коробке, на которой голубыми буквами было написано “Новокаин”. 10 карминно-красных глянцевых коробочек по 50 копеек за каждую. Одну из них, осчастливленный мною сотрудник, подарил мне – в знак благодарности. События, между тем, развивались по спирали. Обед закончился, зарплату выдали, делать в институте было нечего. Мы уже собирались в магазин, когда в комнату вошла Валя Карабанова – техник картографической группы. Здесь черт дернул меня подшутить. Валя, - сказал я игриво, - хочешь жевательную резинку?
- Хочу. – Просто ответила она. И я, открыв красную глянцевую коробочку, извлек из нее красивый фольгированный пакетик и протянул Вале. На мою грубую шутку, воспитанная в простой пролетарской семье, Валя не обиделась. Она даже поблагодарила меня, сказав, что сжует эту резинку не сейчас, а вечером вместе со своим парнем. Немного позавидовав белой завистью ее парню, я бросился догонять группу, покидавших рабочие места, товарищей. Дальше события продолжились по наигранному сценарию. Институт наш располагался на окраине города, недалеко от кольцевой автодороги. За кольцевой простирались поля колхоза “Путь Коммунизма”. Недавно покрытые озимой рожью, теперь они были убраны, и лишь многочисленные копны соломы, кое-где сметанные в скирды, возвышались на них то тут, то там. Мы облюбовали одну из таких скирд, удобно и живописно расположенную на окраине мочажины, поросшей ивняком и осокой, и провели несколько упоительных часов за неторопливой дружеской беседой. День был ясен, было тепло, но не жарко, свежий ветерок отгонял надоедливых, в это время года, мух. Если кого-то интересует материальная составляющая нашей пирушки, то, спешу успокоить такого человека, стоило все это очень недорого. Я, например, взял для себя бутылку “зубровки” и бутылку пива. “Пиво с бЫком”, как говорят поляки. Это стоило 3 рубля. Про закуску нечего и говорить. У каждого было что-то с собой. Конечно, такое времяпровождение наводит читателя на мысль, а не были ли мы подвержены заразе алкоголизма. Должен прямо сказать, ответа не этот вопрос у меня не было тогда, нет его у меня и сейчас. Однажды я попытался ответить на него с помощью тестов, напечатанных в газете. Тесты эти представляли собой 12 вопросов, на которые нужно было дать однозначные ответы: “да” или “нет”. В конце вопросника была приписка, вроде PS: “Если, хотя бы на один, из предложенных вам вопросов, вы ответили утвердительно – это значит, что алкоголь стал для вас серьезной проблемой. Если вы на два вопроса ответили “да” – вам следует обратиться к врачу наркологу за специальной помощью. Если такой же утвердительный ответ вы дали на три, предложенных вам вопроса, вы нуждаетесь в немедленном стационарном лечение от алкоголизма”. Я начал отвечать на предложенные вопросы.
- Можете ли вы пить спиртное в одиночку?
- Да. – Ответил я.
- Можете ли вы пить спиртное в местах, не предназначенных для распития спиртного?
- Да. – Ответил я.
- Можете ли вы пить спиртное в случайной компании незнакомых вам людей?
- Да. – Ответил я.
- Можете ли вы пить спиртное в компании людей, которые заведомо ниже вас по своему интеллекту?
- Да.
- Случалось ли вам назавтра, после распития спиртного, испытывать затруднения от того, что вы не помните, что с вами происходило накануне?
- Да.
 И так далее. На все вопросы я, не задумываясь, отвечал утвердительно. Задумался я только после того как утвердительно ответил на последний двенадцатый вопрос.
- Кто же я такой получаюсь? – Задумался я. – Как мне, при таком раскладе, относиться к алкоголю, к кому мне обращаться и куда ложиться? Под паровоз? Ответа на этот вопрос я не нашел до сегодняшнего дня. Это же надо: на все 12 вопросов - Ес оф кос, - как говорят англичане. Умнейшие люди эти англичане. Как и американцы. Американцы тоже говорят на английском и тоже – умнейшие люди. Они считают, что алкоголизм наступает тогда, когда становится препятствием для исполнения работником его профессиональных обязанностей. Но у них “профессиональные обязанности”– это одно, а у нас – другое. У них в промышленности производительность труда работника в четыре раза выше, чем у нас. То есть там, где у них работает один человек, у нас топчутся четверо. Один работает, а трое крутятся под ногами и мешают ему. Вот поэтому у нас эти трое идут куда-нибудь, да и соображают на троих. Сегодня один поработает, завтра – другой. А еще говорят, что мы и американцы очень похожи друг на друга. Во время перестройки любая проститутка, побывавшая в Америке и, заработавшая там немного баксов, долгом своим считала, давая интервью на телевидение, подчеркнуть это сходство. Тогда проститутки часто выступали на телевидение. Сегодня – тоже, но сегодняшние проститутки – это проститутки политические, которые на рынке предлагают свое умение плести интриги. А тогда на телевидение кишели обычные проститутки, которые торгуют своими вагинами.  В то время их очень ценили и уважали,  снимали о них кинофильмы, писали о них стихи, песни, и лучшие певцы на эстраде пели об их трудной, но почетной и интересной профессии. Я помню интервью, которое давала на телевидение одна такая проститутка. – Скажите, - спрашивала ее ведущая телепрограммы, сама внешне очень похожая на проститутку, - вот вы играли роли в эротических фильмах. Это что – все, правда или имитация. – Конечно – это имитация, - отвечала та, - у них там даже сперма и та не настоящая, они используют рисовый отвар. Зато американские мужчины – такие милые и очень похожи на наших мужчин. Ну, вы меня извините. Я смотрел эти фильмы, в которых используется рисовый отвар. Не фига себе – имитация. Конечно, эта актриса, протерев глаза от рисового отвара и, под своим специфическим углом зрения, возможно, не видела разницы между нашими мужчинами и американцами. Тем не менее, такие различия существуют. И отношение к труду – не единственное из них. Американцы, например, очень уважают законы. Русский человек считает, что закон, что дышло, что он дураку не писан, а умному и богатому не нужен. В Америке до шестидесятых годов существовала реальная сегрегация черных и цветных. Их не пускали в рестораны и вагоны для белых. Даже скамейки в парках были: для белых и не белых. Но вот, негры добились равноправия. Были приняты соответствующие законы, и белые американцы сразу же им подчинились. Сегодня, если белый американец назовет негра черножопым, тот сразу жалуется на него в суд, и белого тут же штрафуют. А если он сдуру начнет в суде доказывать, что жопа у негра действительно черная, то его и посадить могут. А у нас я любого грузина могу назвать черножопым и, хотя это – не факт, мне ничего за это не будет. Разве что, грузин на меня полезет с кулаками, что тоже вряд ли, потому что я мужик здоровый.
Описываемый мной день, однако, заканчивался, и мы, пожелав друг другу всего самого лучшего, отправились по домам, где нас терпеливо дожидались жены и дети. В самом лучшем настроение я вышел из троллейбуса на своей остановке. До дверей моего подъезда мне оставалось пройти каких-то 200 метров, как вдруг под руки меня взяли два деревенских дурака, одетых в милицейскую форму. Все правильно. Они охраняли покой советских граждан, который я грубо нарушил, появившись в общественном месте в нетрезвом состояние. Вообще-то в нашем городе были сотни мест, где служители правоохранительных органов были намного нужнее, чем на моей троллейбусной остановке. Там в этот момент кого-то грабили, избивали, насиловали. Но это были опасные для жизни места, а ребята не для того после службы в армии пошли в милицию служить, чтобы подвергать опасности самое дорогое, что есть у человека. В такие места они не совались. По-своему они были правы. Они тоже работали “по способностям”. И если план можно было выполнить за счет подвыпивших граждан, зачем, спрашивается, рисковать жизнью и здоровьем. Я не сопротивлялся. Я знал эту публику и тоже не хотел рисковать жизнью и здоровьем. Попробуй я рыпнуться, и они с радостью отбили бы мне почки, а потом еще привлекли бы к уголовной ответственности за сопротивление. Несколькими годами ранее, их коллеги в первопрестольной убили в метро подвыпившего гражданина. На их беду, тот оказался полковником КГБ. За расследование взялся сам Андропов и довел-таки нескольких ментов до расстрельной статьи. Как они тогда присмирели! Просто памяти своей не веришь, как они тогда присмирели. Товарищ Сталин в тридцатые годы расстрелял 10000 сотрудников НКВД – заслуженных революционных бойцов. Балтийских матросов, которые “Зимний брали”, латышских стрелков: Берзиней и Лацисов; Нахамкесов разных, которые беспредельничали именем революции. Русский народ благословил его за это. Меня затолкали в жовто-блакитные “жигули” и повезли в отделение. Я впервые попал в такую ситуацию. По рассказам товарищей, побывавших в ней, я знал, что в отделение на меня составят протокол, в котором будет сказано, что я “в нетрезвом состояние появился в общественном месте, чем грубо нарушил общественный порядок и оскорбил своим видом честь и достоинство советских граждан”. После этого отправят ночевать в медвытрезвитель, где до утра отберут у меня все вещи, кроме трусов и майки. Свою зарплату утром в кошельке я, скорей всего, не обнаружу. За ночевку в вытрезвителе придется заплатить и немало. Это не все. Через несколько дней на мой адрес придет повестка – меня вызовут на беседу в то же отделение и оштрафуют на приличную сумму. Но и это еще не все. Через несколько дней письмо с известием о моем преступление придет ко мне на работу. В нем администрации института мягко предложат применить ко мне меры воздействия и о принятых мерах сообщить в отделение милиции. Администрация оформит мне выговор по работе и лишит части квартальной премии. Так в нашей стране боролись и борются с пьянством. Это хорошо, что я еще не комсомолец и не член партии, а то бы еще в этих конторах мне устроили головомойку. У нас был один инженер. Он 10 лет стоял в очереди на получение заветных партийных “корочек”. Наконец сбылась его мечта: он стал кандидатом в члены. Почти сразу же, вслед за этим знаменательным для него событием, он попал в вытрезвитель. Мужика довели до того, что он взял отпуск на месяц и запил по-черному. Действительным членом КПСС он, кажется, так и не стал. Вообще-то с членством в партии, как и с прочими делами в стране происходили удивительные вещи. Задуманная Лениным, как партия трудящегося и эксплуатируемого народа, она, на тот момент, превратилась в партию служащих полуинтеллигентов. Иначе говоря - в партию классовой прослойки. Служащие лезли в нее и брали штурмом, потому что без членства в партии о карьерном росте мечтать не приходилось. Такое положение дел тревожило партийную верхушку. Поэтому количество вакансий для полуинтеллигентов все время сокращалось, в то время как для трудящихся рабочих профессий ворота на партийный скотный двор были всегда гостеприимно открыты. Однако, трудящиеся и эксплуатируемые люди совершенно туда не стремились. На моей памяти был только один случай, когда в партию из нашего института вступил институтский шофер. Никто, никогда так и не узнал, что заставило его совершить этот мужественный поступок. На все расспросы товарищей он отвечал молчанием и только улыбался, как влюбленный лунатик. Его так и прозвали Петька-коммунист. Занятый калькуляцией моих будущих финансовых потерь, я не сразу заметил, что наша машина остановилась. Я осмотрелся. Справа от меня возвышался покрашенный белой известкой дощатый забор, ограждавший какую-то стройку. На противоположной стороне улицы, обняв липу, стоял совершенно бухой человек и к нему хищно подбирались оба, этапировавших меня мента. Очевидно, они решили перевыполнить план. Я понял, что судьба предоставила мне шанс, и тут же воспользовался им. Менты слишком поздно отреагировали на стук хлопнувшей дверцы. Я успел мухой взлететь на гребень забора и, показав им один вдоль, другой поперек, спрыгнул на противоположную его сторону. За забором возводился кирпичный дом по нетиповому проекту. Такие стройки в то время обычно превращались в долгострой, и эта не была исключением. Возле кирпичной стены успел вырасти большой ивовый куст. Ива русская, определил я его вид и, спрятавшись за густыми ветвями, через широкие щели забора стал наблюдать за эволюциями разъяренных ментов. В том, что они не станут меня преследовать, я почти не сомневался. Незадолго до этого достоянием гласности стала совершенно невероятная история. Два таких же бравых дурака, на “жигулях”, оснащенных рацией и вооруженные пистолетами Макарова передали по рации диспетчеру, что начинают преследование автомобиля ГАЗ 51, нарушившего скоростной режим,  и пропали. Наутро их нашли с перерезанными глотками где-то на проселочной дороге. Убийц искали недолго, потому что дураки успели-таки сообщить госномер транспортного средства, в погоню за которым они бросились, исполняя служебный долг. Спасти убийц расстрела ничто не могло и, хватаясь за соломинку, они стали рассказывать о других, совершенных ими преступлениях. В момент истины один из них сознался, что при похожих обстоятельствах три года тому назад они убили рыбинспектора и районного прокурора. За это преступление уже более двух лет отбывали наказание два совершенно невиновных мужика, которых незаконными методами следствия принудили сознаться в том, чего они не совершали. Разразился скандал. Глава республики вызывал к себе на ковер министра ВД и Прокурора. Требовал принятия мер, требовал сделать выводы из случившегося. Меры были приняты, а выводы сделал для себя каждый милиционер. Все без исключения поняли, что преследование преступников опасно и может привести к печальным последствиям. Поэтому служители правопорядка оставили меня в покое и, немного поматерясь, обратили, наконец-то внимание на бухарика, которого они бросили на проезжей части. Бедняга стоял на четвереньках, прямо на осевой, безуспешно пытаясь подняться на задние оконечности, и его с гудением объезжали автомобили. Парню повезло, он был в таком состояние, что ему можно было удалить аппендикс без анестезии. Эти ребята отыгрались за меня по полной программе. Если бы действие происходило не на освещенной городской улице, а на темной окраине, вряд ли они оставили бы его в живых. Всякому безобразию, к счастью, приходит конец, и эти животные, затолкав бедолагу в “жигули”, увезли его в отделение для дальнейшей расправы. Обратно через забор я не полез, мало ли что могло меня там ожидать.  В постройке, возле которой я находился, хотя она и строилась по нетиповому проекту, квартиры были абсолютно типовые. По приставленной кем-то лесенке я поднялся на не огражденную перилами лоджию, в кромешной темноте, спотыкаясь о груды строительного мусора, пробрался на лестничную клетку и через подъезд вышел на противоположную сторону. Здесь было довольно светло. За забором, таким же, как и тот, через который я недавно перелезал, стояло здание школы. Занятий там уже не было, но свет горел во многих окнах и освещал строительную площадку. Я осмотрелся. Возле подъезда стояла садовая скамейка. Присев на нее, я некоторое время отдыхал, приходя в себя. Я услышал звук льющейся воды и, обернувшись, увидел кусок водопроводной трубы, торчащей из земли, согнутый глаголом. На конце ее был бронзовый кран без барашка, через пробитую прокладку которого струей толщиной с карандаш выливалась вода. Она текла уже многие годы и была чистой, как родниковая. Это было кстати. Я напился, умылся и, вообще, привел себя в порядок. Еще в детстве, когда у меня обычно был всего один приличный школьный костюм, сшитый по военному образцу: с фуражкой и поясом, таскаясь вместе с дворовой шпаной по городским свалкам, руинам разбитого войной Минска и новостройкам, я научился быть аккуратным. Мне мама на школьную гимнастерку даже подшивала белый воротничок. И такой же, отцу на китель. Приведя себя в порядок, я прошел через дворы на параллельную улицу. Там была остановка общественного транспорта, возле которой в тоскливой безнадеге дежурили несколько таксомоторов. Рисковать и ехать на общественном транспорте я не стал, а разорившись на трешку, сел в такси, которое и доставило меня до самого моего подъезда.
Время приближалось к полуночи, когда я, стараясь не шуметь, как привидение, отомкнул дверь в свою квартиру. Дети спали, но жена еще бодрствовала, дожидаясь загулявшего супруга. Лицо у нее было неприветливое.
- Ну, и где ты болтался до сих пор? – Спросила она меня нехорошим сварливым голосом.
Здесь я должен оговориться, что к моменту неприятного разговора, я был уже абсолютно трезв, и это обстоятельство внушало супруге дополнительные подозрения. Нехороший тон жены и та искорка недоверия, которая светилась в ее глазах, меня, только что пережившего столько неприятностей, разозлила.
- У ****ей. – Зло и бессмысленно ответил ей я.
После этого, утомленный событиями прошедшего дня, я принял водные процедуры, лег в постель и быстро уснул. Проснувшись на утро, я еще в постели начал обдумывать план своих дачных работ на предстоящий день, потому что день был субботний.
- Ну, так, где же ты все-таки был вчера?
Я обернулся в ту сторону, откуда до меня донесся вопрос.  В той стороне за столом сидела моя жена. Лицо ее было серьезно, а вокруг глаз нарисовались зеленые круги – явный признак бессонно проведенной ночи. На столе перед ней лежала красивая красная коробочка, из которой она вытряхнула четыре (четыре, а не пять, как положено по комплектации!) серебристых пакетика и машинально передвигала их пальцем, как фишки в игре “пятнадцать”. Вообще-то жена никогда не лазила по моим карманам, а терпеливо дожидалась, когда я сам отдам ей, зарплату. Что в тот раз заставило ее поступить иначе, я не знаю. То, что она обнаружила там, принимая во внимание абсолютную ненужность оного в нашей интимной жизни, было уликой, а ответ, который я дал ей перед тем, как лечь спать дополнял состав преступления. Нельзя сказать, что я не пытался объясниться с ней. Но что здесь можно было объяснить, если сам черт организовал мне эту подставу. На холеру только я ему сдался, чтобы так со мной шутить. Нельзя сказать, что жена моя была ревнива. Вся трудовая жизнь у меня проходила в командировках, кроме того, летом и осенью меня часто посылали на сельхозработы. Словом, возможностей у меня было сколько угодно. Как и у нее, если уж на то пошло. Но я своими воспользовался только два раза: один раз в командировке и второй – на сельхозработе. Чисто физиологически, когда я просто-таки обязан был это сделать, как честный человек. Воспользовалась ли она своими, меня не интересовало. Я тоже был не ревнив. Мне всегда были противны мужчины, которые придавали слишком много внимания вопросу, “верна” ли им их супруга. Если бы хоть какая-то частичка моей чести сохранялась в области мочеполовых органов моей жены, то я такой честью вряд ли бы дорожил. Все женщины мира и связанные с ними соблазны перестали для меня существовать в тот день, когда мой старший сын пропищал из кроватки: “Папа, плутишка проснулся”. Я понял, вот он – приоритет всей моей жизни, остальное – пустяки. Еще с юности я знал, что женщина – сильнейший наркотик, гораздо более опасный, чем водка. По жизни я часто наблюдал, как мужчины, попавшие в зависимость от женщины, стремительно превращались в идиотов.  Я сам мог превратиться в идиота из-за женщин. По природному своему темпераменту я был меланхолик. Влюблялся я постоянно  и при этом совершенно не знал, как нужно управлять этим чувством. До тех пор, пока не понял, что дальше так жить нельзя. Я учился тогда на втором курсе. У меня был друг Ромка Ляднов – сангвиник и пофигист. Я завидовал его отношению к жизни и однажды решил научиться жить так, как он. Любой психолог скажет вам, что темперамент изменить нельзя. Вероятно, и мне это не удалось, но я, как прилежный актер, копировал Ромку, стараясь вести себя в жизненных обстоятельствах так, как вел бы себя он. Девушка, о которой я мечтал, как голодный пес, предпочла мне другого. Ерунда. Значит – это не моя девушка. Девушек хватает. Из универа меня выперли за три месяца до окончания за пьяную драку. Ерунда. Через год восстановят. Восстановили через три месяца. Попугали и восстановили. Тем более, что все это было фуфло. Я по жизни никогда не дрался. Из-за этого я потерял хорошую работу, которая мне светила. Ерунда. Пошел в проектный институт, где работали ребята выпускники нашего факультета. Взяли без разговоров. Проработал там 31 год. До самой пенсии. Когда, после окончания университета наши пути с Ромкой разошлись, а потом он и вовсе уехал в Израиль, я стал копировать своего коллегу по работе Сергея Шкарупу. Этот подходил мне еще лучше. Он был сангвиник с примесью флегмы. Мое подражание дошло до того, что нас часто путали. Причем путаники всегда меня принимали за Сергея, а не наоборот. Но интересно при этом то, что ошибались всегда только мужчины. Женщины не ошибались никогда. Взгляд женщины более цепкий. Ее актерством не проведешь. Женский пол умнее и практичнее мужского. Так заведено в природе. Сравните, например, кота и кошку. Моя жена очень умная женщина, иначе у нее вряд ли хватило бы терпения пережить все глупости, которые я натворил в жизни. Был случай, когда я, получив зарплату и отпускные, устроил с ребятами гулянку по этому поводу. Домой в тот день я пришел на “автопилоте”, и без копейки денег. У меня их, попросту, где-то украли. Подобный же случай произошел с одним сотрудником нашего института. Так его жена за неделю довела до того, что бедняга выпрыгнул с балкона пятого этажа, сломав себе ребра, позвоночник и пробив голову о бордюр клумбы. На всю жизнь остался инвалидом. Правда, прожил он после этого недолго. А моя после этого еще и утешала меня, искренне радовалась, что у меня только деньги украли. Могли ведь убить или покалечить. Или, за год до описываемых событий, мы с начальником отдела тоже как-то засиделись в скирде после зарплаты. Обсуждали производственные и бытовые вопросы. Потом у него в квартире – он жил неподалеку – пили кофе, и я позвонил домой жене, чтобы она не волновалась. Скоро, мол, приеду. Жена вызвала к телефону начальника и попросила никуда меня не отпускать. Через полчаса она примчалась на другой конец города и в совершенно незнакомом ей микрорайоне отыскала меня. Помню, мы стояли с начальником на балконе и курили, когда я услышал, как она зовет меня из темноты, откуда-то снизу. Мужик, немного старше меня по возрасту, который “бомбил” в эту ночь на своих потрепанных “жигулях”, и которого моя супруга наняла за десятку, чтобы доставить домой загулявшего супруга, всю дорогу завидовал мне.
- Это ж надо! - Говорил он, - Где бы мне найти такую жену. Моя недавно, когда я пришел поддатый, устроила скандал, а потом сама же участкового вызвала. Протокол составила.
- Ты сперва свою бабу выбрось на помойку, а потом другую ищи. - Посоветовал я ему.
- Как ее выбросишь?
- Как я недавно выбросил старый телевизор.
Я давал ему советы, а сам через зеркало заднего вида всматривался в его потрепанное жизнью лицо и думал: “Нет, парень, такие, как ты, ничего на помойку не выбрасывают. Такие, как ты, ходят по помойкам и собирают мусор. А потом удивляются, почему у них в доме – один хлам и - ничего путного”. Как бы там ни было, а “все проходит”, как говаривал царь Соломон. Умнейший был человек этот Соломон. Соломоны, вообще, почти все умные. Я учился в школе, где половина мальчиков и девочек были или Соломонами, или Изями, или Фаинами. Так что я знаю, о чем говорю. Проснулись сыновья и потребовали к себе внимания. Им нужно было поскорее попасть на дачу. Там, в лесу они организовали индейский лагерь с вигвамами и наблюдательной вышкой, и к ним в гости уже наведывались девочки. Покачиваясь на скамье в электричке, уносившей мое семейство в Радошковичи, я прислушивался к детской болтовне и вглядывался в озабоченное лицо жены.
- Ревнует – значит, любит, - цинично думал я, - а раз любит – значит, все пройдет, образуется, так сказать. И, вы знаете? Все прошло и, так сказать, образовалось.