Читая Бруцкуса. 17. Заключение

10. Заключение

Мы стоим перед удивительным зрелищем: социалисты, убежденные социалисты, у которых слово не расходится с делом, которые ни перед чем не останавливались для торжества своей идеи, – собственными руками уничтожают следы своего творчества и, заменяя строй гармонический, чуждый эксплуатации, строем анархическим, построенным на эксплуатации*58, ждут именно от последнего увеличения ресурсов республики и улучшения экономического положения трудящихся. Мы видим, как социалисты усиленно приглашают в страну иностранный капитал [[любопытно, что и посткоммунистическая власть делает то же самое]], чтобы он собирал у нас ту прибавочную ценность, уничтожение которой они считают своим призванием.

((58* Мнение, будто бы наниматель непременно «эксплуататор» и негодяй, а наемный работник – непременно «эксплуатируемый» и обворованный, у многих не вызывает ни малейшего сомнения. Но почему? Разве взаимоотношения нанимателя и наемного работника не основаны на свободном волеизъявлении обеих сторон?..

Для морального анализа этой проблемы марксисты почему-то всегда берут наемного работника, находящегося на грани абсолютной нищеты и угрозы физической смерти. Но в жизни демократического государства, тем более в наше время, такая ситуация – исключительная редкость. И нет никаких непреодолимых преград – ни материальных, ни юридических – к тому, чтобы любой человек мог работать в качестве единоличника. И нанимаясь, человек делает сознательный и свободный выбор среди множества возможных вариантов быть самому нанимателем, быть единоличником, быть членом кооператива или быть наемным работником – что ему кажется выгодней.

Да и кто при взаимодобровольном сотрудничестве является нанимателем? И зачастую профсоюзы предъявляют такие жесткие требования к капиталисту, что тот не выдерживает и разоряется. Кто же кого в этом случае «эксплуатирует»?.. (См также комм. 6).))

Как объяснить это странное явление?

Правое крыло социализма на это отвечает: "Тут нет ничего удивительного. Этот печальный результат мы предвидели. Маркс говорил, что социальная революция может иметь успех только тогда, когда все предпосылки для социалистического строя готовы, а в России, в стране крестьянского хозяйства, этих предпосылок не было".

Такая точка зрения может быть оправдана буквой учения Маркса, может быть подкреплена кое-какими цитатами из него, но едва ли она соответствует его общему духу.

Промышленный капитализм получил в России умеренное развитие, он не привлек к себе на службу значительной части населения страны. Но, поскольку русская промышленность существовала, она, в смысле учения Маркса, созрела для социальной революции. Благодаря тому, что русская промышленность не развилась столь органически, как промышленность на Западе, благодаря тому, что она насаждена в течение последних двух столетий правительством, дворянством, иностранным капиталом, она представляла собой картину поразительной концентрации и вширь, и вглубь, в смысле комбинирования последовательных стадий переработки продукта с различными подсобными производствами. Русские заводы – Путиловский, Обуховский, Брянский, Мальцевский, русские мануфактуры являются колоссами не только на русский масштаб, но и на международный. И трестирование и синдицирование русской промышленности зашло накануне революции довольно далеко*59. ((59* Ф.Хайек в этом явлении усматривал одну из важнейших причин победы фашизма в Германии.)) Русские столицы представляли собою громадные центры скопления промышленного пролетариата, организованного в недрах предприятий-колоссов. Отсутствие демократического режима, невозможность легальной защиты своих экономических интересов поддерживали боевое настроение пролетариата и подготовляли социальный взрыв. Концентрации промышленности соответствовала концентрация богатства в тонком слое крупной буржуазии. По той же причине, вследствие неорганического характера развития русской промышленности, в России не имелись те широкие кадры мелкой городской буржуазии, которые в европейском городе стоят между пролетариатом и крупной буржуазией, смягчая их столкновения. Противоположность между роскошью верхов и бедностью низов была в русском городе разительнее, чем где бы то ни было. Итак, русский город вполне созрел для предусмотренного научным социализмом «Zusammenbruch»'а.

Правые социалисты нам, конечно, возразят, что если относительно русского города можно спорить о том, созрел ли он или нет для предусмотренного Марксом социального переворота, то социально-экономический облик русской деревни к схеме Маркса уже, во всяком случае, не подходит. А Россия – страна аграрная, и, следовательно, если русская деревня не созрела для социальной революции, то, значит, не созрела и вся страна. Но если зрелость России для социализма определять с точки зрения ее деревни, то позволительно спросить правых социалистов: когда же при таком буквальном толковании учения Маркса такая аграрная страна, как Россия, созреет для социализма? Ведь пределы индустриализма ограничены, даже для двух менее многолюдных стран, чем Россия, – для Англии и Германии, – мир оказался тесен. Русской промышленности придется в будущем рассчитывать почти исключительно на собственный внутренний рынок, и, владея 1/6-ой частью суши земного шара, Россия останется страной аграрной. А между тем никаких заметных признаков концентрации сельскохозяйственного производства в России не было заметно [[ее не заметно и сегодня]]. Если держаться буквы учения Маркса, то придется признать, что ни Россия, ни какая бы то ни было аграрная страна для социальной революции в обозримом будущем не созреют, и, следовательно, схема научного социализма к аграрным странам вообще не относится. Общезначимость схемы Маркса этим отрицается.

Да и самая политическая позиция правых социалистов вызывает глубокое недоумение. Если правые социалисты признают страну незрелой для социальной революции и совершенно не в состоянии предусмотреть, когда она даже в отдаленном будущем для нее созреет, то какой же смысл имеет их социалистическая пропаганда в массах? Нельзя же в самых черных красках рисовать правовое демократическое государство, объявлять его ведущим к обнищанию трудящихся, нельзя же в самых розовых красках разрисовывать социалистический строй, чтобы заканчивать свою проповедь предложением трудящимся сидеть смирно и "годить", когда общество созреет для социализма. А когда разагитированныс народные массы откажутся пассивно ждать этого лучшего будущего, то нельзя, умывая руки, заявлять, что мы, мол, тут ни при чем, мы предлагали "годить". Конечно, и Маркс не благословлял каждого мятежа рабочих, но вся его пропаганда освещена твердой верой в близкое торжество социализма, и никакими случайными цитатами из трудов Маркса нельзя замаскировать этого действенного, глубоко революционного характера его учений.

Если же правые социалисты считают себя призванными бороться за конкретные интересы рабочего класса, то для этой цели нет нужды ослеплять их социалистическим идеалом. О том, что ждет нас в далеком будущем, можно писать в ученых книгах, но об этом пусть не говорят на площадях. В политике "довлеет дневи злоба его". Ведь английские тред-юнионы в истории английского рабочего класса кое-что значат, а они даже не ходят под красным флагом.
 
С духом революционного марксизма, по нашему мнению, согласны не правые, а левые социалисты. Только у них слово с делом не расходится. Если социализм есть великое благо, то о нем следует не мечтать, его следует строить. Творческие силы нового строя проявятся и преобразят мир, даже если действительность и не во всех частях подходит под предусмотренную схему. Даже величайший гений не может предусмотреть всего многообразия эволюции человечества. Самая возможность социальной революции, наличие у пролетариата силы для ее осуществления, согласно учению Маркса, свидетельствует о том, что "время исполнилось", ибо политическая сила класса строится на экономических предпосылках. Так, и только так, по нашему мнению, могут думать истинные последователи учения Маркса. И недаром виднейший представитель научного марксизма на Западе, Меринг, благословил русскую революцию.

Но в таком случае почему же русская революция, начавшись в городе, сумела увлечь в свой круговорот деревню, одержала блестящие победы в борьбе с контрреволюцией и во внешней политике и, в конце концов, оказалась столь несчастливой на фронте экономического строительства? 

Официальное объяснение таково: крепость капитализма взята слишком стремительным штурмом.

Порт-Артур надо брать медленной систематической осадой. А теперь приходится крепость оставить, возвести блиндажи в окрестностях и опять начать систематическое наступление. Пишущий эти строки не стратег, но одно и ему известно: что еще никогда ни одна крепость не была сдана потому, что она не была взята lege artis. Победителей не судят, и взятие крепости всегда санкционирует приемы ее осады.

Но может быть, под крепостью следует разуметь мировой капитализм, который пока что еще стоит? Однако, вопреки обычному представлению, мы не усматриваем того, чтобы необходимой предпосылкой удачного строительства социализма в России была всемирная социальная революция. Если бы речь шла о такой чисто индустриальной стране, как Англия, то действительно трудно было бы себе представить там социальную революцию без того, чтобы подобная революция не произошла если не во всем культурном мире, то, по крайней мере, в английских колониях. Существование Англии без внешней торговли немыслимо, а она, конечно, будет совершенно дезорганизована, раз в торгующих странах правовые нормы окажутся диаметрально противоположными. С прекращением же своей внешней торговли Англия в первый же год после социальной революции вымерла бы с голоду. Таким образом, вопреки господствующему мнению, опыт строительства социализма должен быть предпринят в первую очередь не в странах одностороннего высокого развития индустриализма, а в странах более или менее самодовлеющего хозяйства. К числу их относятся, прежде всего, Соединенные Штаты, а затем и Россия.

Действительно, разве наше народное хозяйство настолько зависимо от Европы, чтобы блокада сама по себе могла нас повергнуть в пучину бедствий, если бы только мы умели наладить свое хозяйство. Продовольствия у нас всегда было в изобилии. Из прядильных материалов мы одни (лен, пеньку) вывозили в громадных количествах, а недостачу в других (хлопке, шерсти) могли бы легко пополнить расширением собственного производства. Лес у нас имеется в громадном избытке, нефть тоже, и мы можем этими видами топлива и торфом покрыть недостаток в каменном угле. Руды у нас имеются. Рельсы наши заводы прокатывали, паровозы – строили. Если же некоторые сложные машины у нас не производились, то, если социализм действительно способен поднять производство на высшую ступень, эти небольшие дефекты удалось бы собственными средствами пополнить. Когда у нас говорят, что Россия голодает вследствие блокады, то вспоминаются иронические замечания англичан: Нью-Кэстль (главный город экспорта английского угля) замерз оттого, что блокада отрезала ему подвоз угля. Именно в России, в стране почти самодовлеющей, опыт строительства социализма должен был иметь шансы на успех.

Но мы знаем, что действительность этих чаяний, правильно основанных на марксистской доктрине, совершенно не оправдала. Нельзя указать ни одной отрасли народного хозяйства, которая бы процвела. И полная очевидность результата вынудила убежденных коммунистов ждать улучшения от частичного возврата к свободному обмену и капитализму.

Итак, объяснения, которые нам дают и правые, и левые социалисты, причин неудачи социалистического строительства представляются нам одинаково несостоятельными. Все наше предшествующее изложение, смеем мы думать, дало нам истинное объяснение этой неудачи.

С точки зрения социалистической доктрины различные элементы русского народного хозяйства были в различной мере зрелы для социалистической перестройки. И если последняя, по собственному выражению наших коммунистов, всегда превращалась в серию катастроф, и, наоборот, отказ от социализма при НЭПе почти всегда приводил к улучшению положения, то очевидно, что неудача социалистического строительства не может быть объяснена только тем, что место и время выбраны для него неподходящие. Русский опыт является яркой иллюстрацией нашего теоретического вывода, что принцип социализма не есть творческий, не к расцвету, а к разложению ведет он экономическую жизнь общества.

(Мы не беремся судить об ауспициях всемирной революции на Западе. Жестокий экономический кризис, в который ввергнута Европа в результате мировой войны, еще не изжит, и это положение грозит социальными катаклизмами. Но мы не имеем никаких оснований усматривать в социальной революции средство для преодоления этого кризиса, и русская революция нас в этом не убедила. Подобные сомнения зарождаются в умах весьма авторитетных ученых социалистов. "Социализм не есть механизм, который строится по заранее намеченному плану..." "У нас сейчас нет готовых утопий, которые можно воплотить народным решением". Так осторожно теперь выражается Карл Каутский, который во всей предшествующей научной и политической деятельности утверждал как раз обратное.

В одном, однако, мы можем вполне согласиться с современным коммунизмом: если мы не признаем социальной революции средством для преодоления экономического кризиса, то мы не усматриваем его и в Версальском мире. И если флагом современного коммунизма станет борьба против агрессивного империализма*60 ((60* Бруцкус предсказал даже это!..)), то он найдет опору не только в классе промышленных рабочих, который пока не оказался в этом вопросе особенно стойким, но и в других классах современного общества. Для того чтобы быть противником современного агрессивного империализма, социалистическая идеология нам не представляется необходимой. Примеч.: Заключенное в скобках – в Журнальном варианте.)

((Несколько слов в заключение.

Коммунисты взялись построить самое свободное общество на земле, но инструментом для этого они выбрали ничем не ограниченную диктатуру: как в день захвата власти, когда отборные отряды большевиков распорядился судьбой женского батальона, несшего символическую охрану Зимнего дворца, так и во все последующие семь десятилетий [[после ельцинского восьмилетия все возвращается на круги своя]]. Но история всех диктатур без исключения (в том числе и марксистско-ленинского типа) показывает, что в таком обществе никому, включая и самого диктатора, не может быть гарантирована свободная и спокойная жизнь. И путь к истинной демократии и гуманизму лежит лишь через отказ от диктатуры и от любых форм насилия. И прежде чем начать борьбу за свободное общество, нужно понять одну простую истину: свободы без принятия на себя определенной ответственности – соблюдать свободу других – не бывает. Бороться за свою свободу – дело естественное, бороться за свободу других – великая честь, но подвиг – это не нарушать свободу других…
 
Рынок товаров и особенно рынок труда – вот лучшая школа либерализма, следовательно, и антитоталитаризма. Незаинтересованность трудящихся в качественных результатах своего труда на социалистических предприятиях обрекает социализм на все большее и большее отставание от капитализма. С другой стороны, развитие «несоциалистического» сектора экономики учит людей не только либеральным взаимоотношениям, но и показывает преимущество частнопредпринимательской формы хозяйствования. В связи с вышесказанным есть надежда на крах тоталитарного строя, по крайней мере, в Советском Союзе, где досоциалистические, демократические процессы в экономике набирают быстрые темпы.

P.S. Данные записи были закончены мною в основном к 1985 году. Трагическая гибель Анатолия Марченко, возможно, явилась определенной вехой поворота советской политики. Если М.Горбачев действительно намерен покончить с прошлым, выход у него, как мне представляется, единственный: объявить, что принцип взаимодобровольности в отношениях между людьми нисколько не противоречит фактической коммунистической морали, а затем (и это главное!) – в полном логическом соответствии с этим принципом – демонополизировать собственность на средства производства и предоставить всем желающим реальные возможности для активной предпринимательской деятельности во всех сферах экономики. Если к тому же принцип взаимодобровольности будет поставлен во главу угла и в преобразовании социально-политических институтов, Горбачев будет иметь все шансы войти в историю как самый выдающийся реформатор [[что мы и имеем…]]. Любая же иная политика – безнадежна.))