Самое лучшее лето Глава девятая Скучные субботы

    Нет, конечно, бывали в жизни девочек и такие дни, когда не приходилось покидать деревню вовсе. Такое случалось почти каждую субботу и на то были весомые причины. В их деревне с давних пор укрепился вековой закон, который сурово констатировал: «Суббота – банный день». А так как баня имелась при каждом доме, у каждой семьи, то закон этот касался каждого. Топить же баню в другой день было не принято и даже не прилично, посмотрят косо и скажут, мол, в субботу истопить поленились.
    Банный день в деревне не то, что понимают под этим в городе, где можно без лишних хлопот зайти в ванную комнату и, открыв горячую и холодную воду одновременно, принять душ. В городе можно, на худой конец, и в общественную баню сходить, которая, конечно, уже давно ничем не напоминает настоящую баню. Для того, чтобы в ней помыться нужно лишь заплатить за вход и никакого тебе труда. В деревне же с самого утра начиналась активная подготовительная работа по организации банного дня. Нужно было наносить воду, затопить печь, вымыть в бане каждую половицу, скамейку, таз, настелить в предбаннике половики. Когда баня почти истоплена, завариваются травы, среди которых основное место отводилось крапиве. Для желающих попариться заранее в крутом кипятке замачивался берёзовый веник.
    Воды следовало наносить немало. А сколько именно, зависело от того, насколько велика семья, для которой топится баня. Зверобой в этом отношении было легче, много ли воды нужно ей и её бабушке, пока они живут вдвоём? Они могли пару раз спуститься к реке. Бабушкины вёдра были большие, вёдра Зверобой чуть поменьше, носить большие ей не разрешала бабуля. И баню они затапливали рано. Часам к трём – четырем пополудни бабушка Зверобой успевала постирать в тёплой воде, накопившуюся за неделю грязную одежду, и они отправлялись мыться.
    В семье Тысячелистник заведено было по-другому. Во-первых, воды требовалось намного больше. В отпуска и просто на выходные начали подтягиваться почти все члены их большой семьи. Во-вторых, в баню ходили гораздо позднее, под вечер, можно сказать перед сном. Дедушка с самого утра начинал носить воду. Тысячелистник порой помогала ему, правда, набирая свои вёдра лишь до половины, она семенила следом за дедулей. Так, не спеша, они наполняли водой котёл, встроенный в печь, три больших бака и несколько вёдер. Когда с водой было покончено, дедушка разжигал огонь в банной печи, под большим котлом, и затапливал баню. Хотя не редко это делала и бабушка. Потом за баней нужно было тщательно присматривать в течение нескольких часов, чтоб не выскочили угольки из печи, чтоб вовремя отчерпать кипящую воду из котла, а в котёл залить новую порцию холодной. И к этому времени Тысячелистник в баню дальше порога заглядывать запрещалось. Иначе бабушка сразу же начинала переживать, что внучка надышится угарным газом или ошпарится кипятком. Странно, но взрослые видимо считают, что их детям больше нечем заняться, кроме как лезть в котёл с кипятком. Нет уж, времена Конька – Горбунка миновали.
    Остальные члены семьи в это время тоже, конечно, без дела не сидели. Находилась работа в огороде, в доме. Некоторые успевали и в лес сходить, но всё-таки суббота была днём, когда большую часть времени уделяли хлопотам по хозяйству, таким как стирка, уборка и ремонты всех мастей.
    Тысячелистник бывало невероятно скучно в такие дни. Очень хотелось пойти, как в любой обычный день, к подруге, но часто случалось так, что когда у неё появлялась такая возможность и она приходила к дому охотницы, она либо видела замок на двери, что означало, что Зверобой со своей бабушкой ушли в баню, либо заставала их собирающимися идти мыться. Опять приходилось возвращаться домой и болтаться без дела. Да и  работы по дому для неё не находилось, потому что все были через чур заняты, даже для того, чтоб задуматься, нужна ли им какая-нибудь помощь от младшей родственницы. Ей не редко так и отвечали, мол, сама найди себе занятие.
    В одну из таких суббот, под влиянием приступа безысходности, волшебница поднялась на чердак, где под самой крышей находилась маленькая комнатка, в которой предпочла жить Тысячелистник. Встретил девочку привычный беспорядок. Читать не хотелось и она решила прибраться.  Тысячелистник начала с того, что собрала разбросанную по кроватям, стульям и даже на полу одежду. Когда аккуратно свёрнутая одежда Тысячелистник очутилась на одном из стульев в углу, то девочка поняла, что в комнате не мешало бы и подмести. Раз уж наводить порядок, то по-настоящему. За метлой и совком пришлось спуститься из поднебесной комнатки на сарай. Оттуда она выскользнула в сени, где за умывальником и квартировали совок с метлой. Когда дело было сделано, она вернула их на место и вновь поднялась в свою комнату. Здесь всегда было хорошо, не так жарко как на улице или в доме на общем этаже, где с утра истопили печь. Через большое окно с узким подоконником в комнату поступало много света, а перед взором открывалась грандиозная картина: огород перед домом, за ним их баня, из трубы которой, извиваясь змейкой, поднимался сизый дымок, а бабушка вышла из бани, вылить воду из широкого таза. И вправо и влево от их бани тоже расположились бревенчатые баньки, похожие друг на друга и всё же разные. Некоторые из них также топились в этот час, а некоторые истоплены раньше, раз дымок уже не вьётся из труб. От бань плоский пологий берег спускается к реке. Он усеян множеством брёвен, которые  река приносила откуда-то сверху по течению, от какого-то комбината. Видимо иногда там роняли брёвна в реку, она подхватывала их, а в деревнях множество хозяев бывали не прочь поймать для себя эти сбежавшие брёвнышки. Ведь распилишь их на дрова, глядишь будет чем топить печь. Часть брёвен на берегу принадлежала дедушке. Тысячелистник сама не редко, заметив приближающийся по реке подарок, со всех ног неслась к дедуле, чтоб сообщить ему об этом. Он же одевал высокие резиновые сапоги и спешил к реке, прихватив длинный багор с острым крюком на конце. Иногда, если бревно проплывало близко к берегу, то прямо багром его и можно было зацепить, если же оно плыло в отдалении, то дедушка спускал на воду лодку и бревно приходилось догонять, ведь оно тоже не стояло на месте, увлекаемое течением. Не говоря уже о том, что его мог заметить ещё кто-то и, просто - напросто, по-пиратски перехватить, успев приблизиться к бревну раньше. Но на это никто не обижался, ведь, что даром пришло, то даром и ушло.
    За рекою другой берег. Он крутой, а на вершине раскинулась соседняя деревня. Она разместилась на небольшом участке, который словно бы пришлось отвоевать у леса. Обогнув эту деревеньку лес и справа, и слева вновь вплотную подступал к реке. Тысячелистник догадывалась, что на много – много километров вдаль он единственный оставался владельцем и хранителем всех прибрежных территорий этой великой реки.
    Отвернувшись от окна, волшебница любовно обвела своё маленькое убежище взглядом. Тем не менее эта комнатка была чуть больше, чем чердачное жилище Зверобой. Две высокие железные кровати у стен. Пара стульев, в углу старинный шкаф поднимается почти под самый потолок. Однажды его хотели унести отсюда и поставить где-то внизу, но он оказался через чур тяжёлым, и шкаф оставили в покое. Хотя, если задуматься хорошенько, то когда-то его сюда принесли, ведь не стоял же он здесь всегда. И саму эту комнатку на тёмном чердаке дедушка соорудил лишь пять или шесть лет назад. Когда стало понятно, что жилой этаж не может вместить всех желающих, что приезжали под своды дома. И тогда, что за супер - силачи затащили шкаф на чердак?
    Комнатка нравилась Тысячелистник, она всегда стремилась занять её если была такая возможность. Не пугало даже то, что по вечерам, после поздних прогулок с охотницей, в комнатку приходилось пробираться в полной темноте, через сарай, подниматься на чердак по тёмной лесенке и пересекать весь чердак, прежде чем можно было войти в комнату и включить настольную лампу. Иногда чердак по ночам казался ей живым. Казалось, словно из его темноты за нею неусыпно наблюдают любопытные глаза, её воспринимающие как что-то инородное, приходящее лишь переждать ночную пору. В такие моменты хотелось молниеносно промчаться по мосткам ведущим к комнате, но увы приходилось делать это почти крадучись. От неосторожных шагов доски мостков начинали подпрыгивать и гулко ударяться друг о друга, а это могло разбудить кого-нибудь из спящих внизу. Этого совсем не хотелось, потому что взрослые и так не бывали в восторге от её поздних возвращений домой. Возвращаясь неслышно, она избегала разговоров на эту тему и это преимущество, что давала ей эта комнатка, Тысячелистник интуитивно очень ценила. Одно было плохо, что когда ночи становились холодными, а утра туманными, неизменно, по требованию старших родственников, приходилось оставлять эти излюбленные чертоги и перебираться поближе к печному отоплению.
    Любила она эту комнату и за то, что под её покровом не редко обитало романтичное чувство одиночества, навевающее светлые мечты. Случались дни, когда даже чердак проникался чувством к своей гостье. Несколько лет подряд он служил ей не только укрытием, но и уголком, где из вдохновения, навеянного этим местом Тысячелистник вдруг начинала видеть что-то, чём порой хотелось поделиться ещё с кем-то. И потому здесь, под крышей своего дома она начала писать несколько своих собственных книг. Хотя это было не самое первое место, где она начала выдумывать свои истории. Как ни странно, но впервые муза посетила её ещё в родном городе, где девочка написала первую совсем коротенькую историю и оформила её как настоящую книгу, записав в тетрадь в толстом переплёте. К тому же одна из её школьных подруг нарисовала к сюжетам истории несколько картинок.
    На мгновение взгляд волшебницы задержался на старинной керосиновой лампе. Эту загадочно – романтичную вещицу давно уже не использовали по прямому назначению. Она хранилась в кладовке среди прочих вещей, пока Тысячелистник, стряхнув с лампы изрядный слой пыли, не принесла её в свою комнату и не подвесила за тоненькую дужку на гвоздь.
    После всего взгляд Тысячелистник остановился на маленьком столике у окна. На нём с одного края стояла настольная лампа. В светлое время дня в ней не было нужды. С другой стороны, на уголке, аккуратной стопочкой лежали сложенные тетради, отдельные листки бумаг и рядом несколько шариковых ручек. Здесь, на этом краешке стола и жили, рождённые мечтами Тысячелистник, персонажи её книжек. От нечего делать она присела на стул и пододвинулась к столу. Перелистала, взяв в руки, одну, вторую тетрадку, вчитываясь в некоторые фрагменты, и под шорох страниц тоска в душе вдруг понемногу начала испаряться, освобождая место. На смену же ему потянулось приятное чувство прикосновения к чему-то новому, что вошло в комнату и готово было приоткрыть завесу собственной тайны. Таким образом вдохновение посещало Тысячелистник и приносило с собою чувство невысказанности, которому был один выход – на бумажный лист. Волшебница ощутила, как в ней набирает силу и скорость бурлящий поток, который срочно нужно было направить и выпустить из теснин души. Она взяла ручку и открыла новую тетрадь. Следовало на короткий миг замереть и приготовиться внимать тому новому, что постучалось в её дверь сейчас. Как ни странно, это не было продолжение одной из начатых историй. Девочка давно уже догадалась, что не она сама, а кто-то другой решает о чём писать, тот же кому ведомы дары вдохновения и муз. С этого невидимого веления Тысячелистник вспомнила сейчас о персонажах той самой книжки, что написала ещё в городе. Но ведь та книга была уже закончена и на последней её странице красноречиво красовалась точка за словом «конец». Значит она поступила опрометчиво, если её герой всё ещё хотели жить? Но ошибку исправить никогда не поздно и Тысячелистник приступила к первой главе второй книги. В первой книге Тысячелистник рассказывала об истории любви, что неведомым образом объединила и заставила расстаться вновь людей из разных миров, да что там говорить из разных галактик. Молодой юноша, инопланетянин, случайно попавший на своём межгалактическом корабле на планету Земля, встретил земную девушку. Вернее это она, придя в лес, обнаружила среди деревьев его космический корабль. И, когда они познакомились, они почувствовали, что так нравятся друг другу, что не могут расстаться. Но он должен был улететь, а ей не так уж нравилось то, как она живёт здесь на Земле и она согласилась улететь с ним на его родную планету. В пути лишь она узнала, что в космосе давно идёт война между несколькими галактиками. В самом конце пути на их корабль напали враги. Юноша высадил землянку на своей планете и ринулся в бой защищая то, что ему дорого. Как ни печально, но в бою он погиб, оставив в душе своей избранницы глубокую скорбь, с окрепшим ростком любви, который радовался свету солнца, когда вдруг оно перестало светить. Соплеменники её погибшего друга лишь вернули девушку на Землю, больше они ничего не могли сделать для неё. Так трагически заканчивалась первая книга. Конечно же книгам не стоит заканчиваться плохо, по крайней мере всегда должна оставаться надежда, что рано или поздно всё будет хорошо. И вот персонажи снова ожили и повествование о них продолжилось. Когда от долгого письма у волшебницы устала рука она прервалась и решила продолжить вечером или на следующий день. И то, о чём следовало написать, чёткими картинами вставало у неё перед внутренним взором почти в совершенстве. Хотя девочка немного боялась забыть назавтра что-нибудь из представляющихся ей картин, но всё же в ней вновь начало превозобладать желание увидеться с подругой.
    Тысячелистник спустилась с чердака и, на всякий случай, заглянула в избу. Но ни в кухне, ни в комнате не было ни одной живой души, разве что кроме вездесущих мух. Девочка вышла из своего дома и отправилась к дому охотницы. Уличная дверь уже была не заперта и, войдя в дом, ещё в сенях Тысячелистник скинула свои стоптанные сандалии. Поднялась по лесенке крылечка, постучалась в дверь избы и приоткрыла её. Прямо напротив двери она увидела бабушку своей подруги. Она сидела в кресле.
  - Можно к вам, - робко произнесла Тысячелистник.
  - Проходи, проходи, закрывай скорее дверь, а то мухи лезут. До чего они надоели, нет спасу, - и бабушка неподдельно вздохнула.
    Из комнаты тут же выглянула и Зверобой. Махнув рукой, она сказала:
  - Проходи давай. Мы из бани недавно пришли. Сидим, отдыхаем.
    Тысячелистник последовала приглашению и прошла в комнату, избрав место на стуле около стола. И Зверобой и её бабушка, обе, расслабленно сидели в креслах и на их лицах торжественно красовался банный румянец. На плечи охотницы, видимо с головы, сползло полотенце. Волосы были ещё мокрыми, а ноги босыми. Впрочем, в доме и так принято было ходить без обуви, так как за порядком бабушка тщательно следила и пол был устелен домоткаными половичками.
  - Когда ты пойдёшь мыться? - поинтересовалась Зверобой.
  - Ну даже точно то и не знаю, наверное часов в семь или восемь, как и обычно. У нас баня ещё только дотапливается. Сначала пойдут те кто любит пожарче, а я не люблю когда жарко, поэтому наверняка последняя пойду с бабушкой.
  - А-а, понятно.
  - Мы никуда гулять с тобой не пойдём? – поинтересовалась Тысячелистник, тем не менее, прозвучало это как предложение.
  - Ох, девочки, - вступила в разговор бабушка охотницы, - вы нисколько на месте посидеть не можете. Но уж по субботам в банный день помылись, так хоть один то денёк можно и чистыми побыть. А уж уйдёте, наползаетесь где-нибудь, так всё равно что и не мылись.
    Девочки чувствовали, что бабушка совершенно права, потому что почти ни из одного своего путешествия, приключения или даже рядовой прогулки им ещё не удавалось вернуться чистыми и сухими. То грязь до щиколоток, то кирпичная пыль, то пятна от травы, да мало ли трудностей встречается на пути первооткрывателей? Впрочем, Зверобой после баньки и самой не очень то хотелось идти куда-нибудь далеко. Тысячелистник в свою очередь подумала, что ей через час – полтора идти за молоком на дальнюю ферму, причём идти в одиночку. Зверобой от этого по субботам была освобождена, так как они вообще не брали молоко по субботам. Но и в этот свободный час тоже необходимо было чем-то заняться. Несколько раз они сыграли в карты и даже бабушка составила им компанию. Но это занятие быстро им наскучило. Бабушка ушла заниматься своими делами, нужно было накормить, напоить кроликов, что она держала в хлеву.
  - Кстати, пока ты мылась я начала писать новую книжку, - похвасталась Тысячелистник своей новостью.
  - Да-а, так ты бы хоть почитала мне что-нибудь из своих книг, а то только рассказываешь о том как ты пишешь.
  - Почитать? – Тысячелистник немного смутилась, ведь Зверобой впервые попросила её об этом.
    К слову сказать, Тысячелистник была совсем не против того, чтоб кому-нибудь прочесть то, что она пишет. Но тут же пришли и опасения, а вдруг написанное нравится только ей самой и больше не понравится никому? Но других путей узнать это, кроме как кому-нибудь прочитать, не было. И после короткого раздумья она произнесла:
  - Ладно, но написала я пока ещё не много.
  - Да ну и что? Прочтёшь что есть.
  - Тогда сейчас принесу, - и, сорвавшись с места, Тысячелистник понеслась домой за тетрадкой, что часом раньше оставила в своей чердачной комнатке. Заскочив туда, она схватила тетрадь. Краем глаза она заметила свою подружку Паучиху, бросив ей торопливое «привет». Паучиха однажды появилась в жизни Тысячелистник. До того дня волшебница ни с кем не делила комнатку под крышей дома, единолично наслаждаясь здесь покоем и свободой предаваться своим мечтам и творчеству. Бывало, конечно, что в комнату случайно залетала муха или оса, но такое выдавалось редко и этих непрошенных гостий легко и без угрызений совести девочка выпроваживала за пределы своей комнаты. Совсем по-другому Тысячелистник отнеслась к появлению Паучихи. Однажды она пришла, хотя, может быть это был Паук, а не Паучиха, но отчего-то волшебница была уверена в том, что это самка. Первым делом насекомое сплело себе в углу под самым потолком небольшую паутину. А следовательно, в отличие от бесцельно летающих повсюду мух, оно имело серьезные намерения остаться здесь и скрывать этого Паучиха не собиралась. Странно, что Тысячелистник, которая никогда не жаловала паучье семейство особой любовью, отнеслась к Паучихе спокойно и даже с уважением. Быть может то, что эта Паучиха по сравнению со многими своими сородичами была гигантских размеров сыграло не последнюю роль, но Тысячелистник напрочь отмела мысли о том, чтобы смотать паутину, вместе с её хозяйкой, на метлу и вынести её из комнаты подальше. Время от времени Паучиха меняла своё месторасположение, оставляла старую паутину, и, переползая на новое место, сплетала новую.
    Тысячелистник не боялась этого соседства, ей даже понравилось жить вместе со своей новой соседкой. Хотя было понятно, что Паучиха не очень удачно избрала место для обитания, потому что мухи, что могли бы пойти ей на корм, залетали сюда действительно редко, лишь по счастливой случайности. И ни одна из них так бы и не угодила в расставленные сети, если бы не старания Тысячелистник, которая, поймав надоедливую гостью, собственноручно отправляла её в паучьи тенета. Возможно эта простая заботливость и послужила началом столь необычной дружбы.
    По ночам Паучиха вела себя довольно таки активно, ползая по стенам и потолку. Когда она передвигалась, то в тишине, наступающей ночью, отчётливо раздавался шорох её больших лапок, цепко хватающихся за выступы на бумажных обоях. Шорох был подобен возне мышей забравшихся на мешок с зерном. Тысячелистник нисколько не боялась, что ночной порой Паучиха заберётся на её территорию. Просто Паучихе было проще перемещаться по ночам, ведь как известно, пауки ночные создания и днём предпочитают прятаться и отдыхать.
    Тысячелистник поспешила вернуться назад к дому охотницы. Её охватывало всё большее волнение при мысли, что сейчас она услышит хоть чьё-то мнение о своей книжке. Для начала пришлось на словах пересказать содержание первой книги, прежде чем перейти к прочтению второй. Когда же и то и другое было позади Зверобой благодушно вздохнула:
  - Ну, конечно, я очень сильно расхваливать тебя не буду, а то ещё загордишься, заболеешь звёздной болезнью какой-нибудь, но скажу, что мне понравилось. Особенно как ты лихо всё во второй книге завернула.
  - Ну, это ещё только начало, - смущённо продолжая глядеть в свою тетрадку, произнесла Тысячелистник.
  - Тогда скорее пиши продолжение, а то хочется узнать, как там дальше дела пойдут.
  - Ладно, когда напишу продолжение, то снова приду тебе почитать.
  - Естественно, давай опять к следующей субботе пиши. А то был суббота - день скучный, а станет – день литературно – приключенческий.
    Идея понравилась и самой Тысячелистник. Теперь она не просто раз от раза делала какие-то записи, она писала свою книгу, точно зная, что Зверобой ждёт продолжения её истории. Это накладывало определённую ответственность и одновременно окрыляло, потому что даже юному писателю становится приятно, когда у него появляются первые слушатели.
  - Ты молодец, - сказала как-то Зверобой, - у тебя очень интересно получается писать. А ты успеешь закончить эту книгу до конца лета?
  - Даже и не знаю, вряд ли, - у Тысячелистник действительно не было в этом никакой уверенности. В голове выстроились громадные планы тех сцен, что ещё только предстояло описать в книге. И, если реально смотреть на вещи, то становилось понятно, что до конца лета закончить книгу не удастся.
  - Знаешь, видимо закончу только у себя дома, в городе, но, как только это произойдёт, я вышлю её тебе почитать.
    На том они и порешили. Тысячелистник и не подозревала, какие непосильные обязательства ложились на её плечи с момента произнесения этого обещания. Ведь мало было просто закончить повествование, рассказав всё, о чём хотелось. Любой, у кого была бы возможность заглянуть в тетрадки, исписанные не слишком аккуратным подчерком волшебницы, сказал бы, что всю её книгу, как минимум, придётся переписать на чистовик. И не мешало бы, вместо многочисленных исправлений и перечёрканных слов, фраз и даже целых строчек, украсить чистовик подходящими сюжету красочными картинками.