Компьютер, секс и учитель словесности

«Что самое важное для писателя? Это иметь злобное, омраченное, ревнивое и завистливое эго. Если оно есть, то все остальное приложится».
Виктор Пелевин, «Empire V».

Он снисходительно признает мои жалкие успехи. По части расстановки запятых и запечатления на фото птичек и цветочков. Что же касается писательства – тут я, по его искреннему убеждению, полное ничтожество. Тут все лавры в нашем околотке принадлежат только ему. И даже гнездящегося поблизости маститого пушкиноведа, специалиста по потомству великого поэта, рядом с ним поставить нельзя. Недостоин старик.

О своем писательском даре он настолько высокого мнения, что уверен: один наш общий знакомый потому перестал с ним дружить, что иззавидовался. Поскольку оказался не способен достичь таких же высот на тернистом пути отечественного прозаика.

Служит же наш выдающийся русский писатель учителем словесности в сельской школе. В этой маленькой деревне – на исторической родине – он оказался не по своей воле. Выдуло из столицы одной из прибалтийских республик в первой половине девяностых известно какими ветрами. И с этим вынужденным переездом он не смирился до сих пор. Тлеет, тлеет злоба в его душеньке, дышит ему в ухо, что он-де обижен судьбиною, обделен, обобран…

Такая позиция – несправедливо обиженного – видимо, уже навсегда определила ход его мыслей. И – темы художественной публицистики, которой он время от времени балуется.   

Поскольку он пользуется моими услугами как наборщицы текстов и владелицы почтового ящика на «Яндексе», то оригиналы некоторых его несравненных творений я изучила более чем хорошо. И мне теперь спать не дает (это я – фигурально, для красного словца, с детства сплю крепко) такой вопрос: как может учить детей словесности человек, пишущий «Садом» и «Гомора»?..

Несколько лет назад в областном центре затевался сборник местных авторов, и ему, назначенному редактором (как же! Член СП России!), отдали на рецензию две мои повестушки. Прочитав критику, я поняла одно: человек просто-напросто не осознает, что именно читает… Где, к примеру, слова героя, где – авторская речь… Запомнилась – среди прочего – его придирка к употребленному мною слову «лоскутья». Нет такого слова, утверждал мой критик. Есть только «лоскуты».

А у меня есть академический четырехтомный словарь русского языка. И там оба эти слова в наличии, и даже не помечено, что «лоскутья» имеют разговорный или там просторечный оттенок…

И слова-то я не отбираю как следует (видимо, чтоб гладенько да серенько было), и диалоги-то строить не умею…

Ну ладно. Это все дела давно минувших дней. А сейчас мы не то чтобы приятельствуем… Скорее, общаемся иногда и время от времени обмениваемся услугами. Потому что у него есть пасека, а у меня – компьютер. И – умение расставлять запятые.

Кстати, я давно уже подозреваю, что компьютер он не покупает не от бедности. И не потому, что и в школе эти машины есть, и в библиотеке, где его жена трудится. А по той причине, что – не совладать. Я читала где-то, что для мужчин, достигших определенного возраста, это действительно трудно. Женщины в зрелых годах с цифровой техникой справляются гораздо лучше. И вообще они лучше как средние пользователи компьютера. Хотя великих программистов среди них, может быть, и вовсе нет.

Этой мыслью я недавно поделилась со своей парикмахершей. И та сказала:

– Точно! Взять хоть моих родителей (обоим – к пятидесяти). У мамы с мобильным телефоном все в порядке, а вот отец до сих пор не понял, как SMS написать и отправить…

Мои подозрения подкрепляются вопросами на компьютерные темы, которые мне время от времени задает писатель. Они прямо-таки вопят о том, что этот человек компьютер если и видел, то только издали…

А ведь написал в одном из своих публицистических опусов, что шнурки завязывать сложнее, чем на кнопки нажимать… Меня это, естественно, возмутило. Ладно бы – ас-программист был!.. А сам-то ни уха ни рыла в этих самых кнопках не смыслит. Но я, конечно же, ничего писателю не сказала. А то еще оскорбится… И меда не даст. Вот медок у него отличный. Не разбодяженный.

И что человеку мешает быть счастливым?.. Ведь нет худа без добра! Работой не измучен (детей-то в школе мало), дышит теперь не автомобильными выхлопами, а свежайшим воздухом, ест яблоки из своего сада и огурцы со своего огорода, свою баранину и свой мед… Так нет же! Недоволен! Обижен! И обида эта окончательно отнимает у него всякую способность соображать.

Написал: бедные деревенские дети не имеют возможности заниматься большим спортом. Горными лыжами в том числе. У них и у их родителей денег столько нет. А без большого спорта им здоровья не видать!

Я пыталась классику объяснять в приватном разговоре, что здоровья прибавляется только от физической культуры и здорового образа жизни. Большой спорт здоровье отнимает. А для занятий физкультурой достаточно самых дешевых тапочек, трусиков (можно даже семейных, в цветочек или в горошек) и перекладины – чтоб подтягиваться – во дворе… Да не пить, не курить, не колоться. И будет здоровье. А на горных трассах можно и позвоночник сломать… Как мать моей приятельницы – лыжница, мастер спорта. В двадцать лет парализованная лежала.

Не объяснила. Он так при своем мнении и остался: большой спорт – большое здоровье…

Весьма занимательными мне показались рассуждения нашего писателя насчет информации и знания. Он утверждает, что знание – первично, а информация – вторична. (Понятно, откуда ветер дует – слово «информация» в его сознании прочно связано со словами «компьютер» и «Интернет», а потому имеет знак «минус».) Знание – это озарение (видимо, что-то вроде схождения святого духа). Хоть бы на миг башку включил, классик: если человека лишить зрения, слуха, обоняния, осязания – то есть органов чувств, поставляющих мозгу информацию, какое бы знание родилось в этой самой голове?..

Недоволен писатель и введением ЕГЭ в школе. Есть у ЕГЭ минусы, как не быть?.. А где одни только плюсы?.. Но он уверен: российской системе школьного образования – конец. ЕГЭ ее похоронит. Потому что дети отданы во власть машины – бездушного компьютера.

По мнению моего знакомца, отечественную систему образования уже пытались развалить – попыткой введения в школе курса сексологии и основ семейной жизни. Если бы это тогда, в девяностые годы, прошло, нашей страны уже бы не было…

Я читала (и набирала попутно) эту его филиппику и пыталась понять: почему?! Почему страна рухнула бы, если российские подростки, изводимые гормональными бурями полового созревания, называли бы хорошо известные им органы и процессы не на языке подворотни, а медицинскими терминами?..

Эти самые сексологические термины почему-то вызывают у нашего писателя особое негодование. Он воспринимает их как чистейшей воды порнографию. Причем слово «оргиастический» в своей статье он изображает исключительно как «органистический». И это рождает у меня подозрение просто чудовищное: да хорошо ли он умеет читать?! Буквы в кучку складывать?! Учитель словесности!!!

Однако публицистическое творчество нашего классика находит и издателей (одна областная оппозиционная газета даже дает его тягомотину без сокращений – но этому изданию все равно что печатать, лишь бы в тексте во власть плевки летели), и читателей. У меня есть знакомая, тоже словесница, так она сейчас очень даже одобряет то, что наш писатель в газетах публикует. А ведь когда-то, увидев и услышав классика первый раз, с изумлением сказала мне:

– Слушай, но ведь он же дебил!

Теперь она свое мнение изменила. И зря, по-моему, хотя я всех и каждого призываю не доверять первому впечатлению.

В нашем случае оно, видимо, было верным…