Право на жизнь... 6 Глава Тупик или истина где-то

                Тупик или истина где-то рядом...

                6 Глава.

           « Если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет,
           то останется одно; а если умрет, то принесет много плода".
                «Братья Карамазовы» Ф.М. Достоевский.

             И так я думаю, что надо закончить поэму Павла Смирнова «Русская душа» и хотя во мне возникли некоторые разногласия, которые я попробую объяснить по ходу написание поэмы Павла. Вёрнемся обратно к роману Достоевского «Братья Карамазовы» как всегда в спешке я пропустил самое начало разговора Ивана и Алёши, где брат Иван говорит:
             Итак, принимаю бога и не только с охотой, но, мало того, принимаю и премудрость его, и цель его, - нам совершенно уж неизвестные, верую в порядок, в смысл жизни, верую в вечную гармонию, в которой мы будто бы все сольемся, верую в слово, к которому стремится вселенная и которое само "бе к богу" и которое есть само бог, ну и прочее и прочее, и т. д. в бесконечность. Слов-то много на этот счет наделано. Кажется, уж я на хорошей дороге - а? Ну так представь же себе, что в окончательном результате я мира этого божьего - не принимаю, и хоть и знаю, что он существует, да не допускаю его вовсе. Я не бога не принимаю, пойми ты это, я мира, им созданного, мира-то божьего не принимаю и не могу согласиться принять. Оговорюсь: я убежден как младенец, что страдания заживут и сгладятся, что весь обидный комизм человеческих противоречий исчезнет как жалкий мираж, как гнусненькое измышление малосильного и маленького как атом человеческого эвклидовского ума, что наконец в мировом финале, в момент вечной гармонии, случится и явится нечто до того драгоценное, что хватит его на все сердца, на утоление всех негодований, на искупление всех злодейств людей, всей пролитой ими их крови, хватит, чтобы не только было возможно простить, но и оправдать все, что случилось с людьми, - пусть, пусть это все будет и явится, но я-то этого не принимаю и не хочу принять! Пусть даже параллельные линии сойдутся, и я это сам увижу: увижу и скажу, что сошлись, а все-таки не приму. Вот моя суть, Алеша, вот мой тезис. Это уж я серьезно тебе высказал.
            Чтоб было понятно, скажу короче, Иван принимает бога, но не принимает мир, созданный им. В конечном итоге их разговора Алёша говорит:
             … - Ты не веришь в бога, - прибавил он, но уже с чрезвычайною скорбью. Ему показалось к тому же, что брат смотрит на него с насмешкой.
             Посмотрим, как это спор разрешил Павел.
    
             -  8  -

Так хочется жить,
Веруя в порядок, в смысл жизни
Заслушиваясь шептанием пера
Внимая свободно текущей мысли
И созерцать ушедшее вчера.

Так хочется жить,
Веруя в наш мир, в его незыблемое слово,
В которое вселенная со временем вольётся...
Веруя в вечное, в богово
В его бесконечность, в которую мы все сольёмся.

Сольёмся в недвижимом хаосе вселенной
И падём на колени пред величием себя
Ибо пробуждаясь в образе тленном
Мы осознаем, как жизнь ничтожна и мала.

Это миг вспыхнувшей звезды –
Лучей тянущих к грани существование,
Так неужели затмим цветения судьбы
Зальём себя роком вечного молчания.

Я упьюсь собственным умилением
И не раз пеленой окутается зрачок
Я прошу отцам постыдное смущение
Но вряд ли их помилует незримый рок.

Он придёт в час неверья
Жертвы навряд ли палачей простят
Волны, разрывающие утешенье
Разобьют скалу – просящий взгляд.

И разлился стон, как звон бокала
Вихри донесут протяжный вой
Ты не стерпишь красных нерв накала
Даже если ты прошён самим собой.

Так прими дар божий с высоты небес
Верь в душе прозревшей, есть бог, есть

            И здесь в поэме Павла Смирнова появляется другой герой из романа Достоевского «Братья Карамазовы» старец Зосим, вернее не сам персонаж, а его высказывания. Вот что он говорит Алеши перед уходом в мир иной.
             -  … отвергнув Христа, кончат тем, что зальют мир кровью, ибо кровь зовет кровь, а извлекший меч погибнет мечом. И если бы не обетование Христово, то так и истребили бы друг друга даже до последних двух человек на земле. Да и сии два последние не сумели бы в гордости своей удержать друг друга, так что последний истребил бы предпоследнего, а потом и себя самого. И сбылось бы, если бы не обетование Христово, что ради кротких и смиренных сократится дело сие.
             Посмотрите, что пишет Павел, слова и фразы идентичны словам старца Зосима.

              -  9  -

Перед совестью, судом жестоким,
На брега пустынных волн,
Выйди человече одинокий
И скажи: « Виновен я во всём

Грех мой, люди перед Вами
Ибо вы отвернули Христа
И воистину поверив во славу
Предпочли биения хлыста.

Мир залив тягучей кровью
Ибо кровь зовёт, горячу кровь
Вы забыли истину божью
Братья, мир спасёт блаженная любовь.

А извлекший меч, мечом погибнет,
Если бы не обетования Христова
Даже если двое гибели минут
Все равно из гордости, без слова
Удержать друг друга не сумеют
И последний предпоследнего убьет,
А потом и самого себя».

« Так не, уж то – промолвил пророк
Нам всечасно пророчит смертных судьба

Кроткий, жаждущий уединенной молитвы
Выйди для спасения земли русской
Распри народов – тунеядцев битвы
Довольно крови – истекающей грусти.

            Дальше Павел, как бы подводя итоги, всему раньше уже сказанного, приводит слова самого автора Федора Михайловича из «Дневника за 1881 год – последний год жизни писателя.
           - … Не в коммунизме, не в механических формах заключается социализм народа русского: он верит, что спасется лишь, в конце концов, всесветным единением во имя Христово.  Вот наш русский социализм! Вот над присутствием в народе русском этой высшей единительно - "церковной" идеи вы и смеетесь, господа европейцы наши.

Хватит богатым уединение
Бедным зависть, убийство, потребность…
Мир разобщенный, слагаем в братское общение
Приумножаем целость и человечность».

              И последнее как бы я не хотел поменьше приводит в свое писание вырезки из романа Достоевского «Братья Карамазовы» все равно мне приходится это делать, чтоб как-то понять Павла и его поэму. Особенно это касается нашего представления об аде. Наивно думать, что там черти раздувают огонь и поджаривают нам пятки на сковородки. Воротимся к разговору старца Зосима и Алеши. Вот, что говорит об аде старец Зосим.
              - О, есть и во аде пребывшие гордыми и свирепыми, несмотря уже на знание бесспорное и на созерцание правды неотразимой; есть страшные, приобщившиеся сатане и гордому духу его всецело. Для тех ад уже добровольный и ненасытимый; те уже доброхотные мученики. Ибо сами прокляли себя, прокляв бога и жизнь. Злобною гордостью своею питаются, как если бы голодный в пустыне кровь собственную свою сосать из своего же тела начал. Но ненасытимы во веки веков и прощение отвергают, бога, зовущего их, проклинают. Бога живаго без ненависти созерцать не могут и требуют, чтобы не было бога жизни, чтоб уничтожил себя бог, и все создание свое. И будут гореть в огне гнева своего вечно, жаждать смерти и небытия. Но не получат смерти...
            Казалось, после таких резких слов, у многих поменялось представления об аде. Но почему Павел пишет такие строчки в конце поэмы, высказывая своё мнения, тоже становится непонятным.

Но не за русского бога Христа
Ибо не верую я такого
За красоту, за гармонию я
За настоящее в рифме слово.

Я не священник и не пророк
Я за идею великую в мире
Побольше народу гуманных свобод
Любви и добра открыв дверь пошире.

Но если построив рай для людей
На неоправданной слезе младенца
Если даже для громадных идей
Я не приму дар этот с неба тесного.

          К сожалению, на этом поэма Павла заканчивается, но остаётся кое-какие свои мысли. Встаёт вопрос, почему поэма, которая сильно пронизана божественной тематикой, не прельщает самого героя верой в бога. Он как бы стоит на перепутье веры и неверия. Но вспомним, что Павлу семнадцать лет и на носу приближения 1990 года. И ещё можно предположить, что коль Павел пишет о русской душе, его душа пока не окрепла для серьёзных решений. Да и вообще как я понимаю веру в бога невозможно узреть разумом, она должна пройти через сердце, через долгие года сомнения. И только с приходом мудрости, некого понимание жизни и собственного становления и только тогда стоит, говорит, принял ты веру, и какую. Наверное, откинем ненужное, а, особенно, свои суждения и всё поищем в дневнике Павла его рассуждения. Случайно нашёл черновую запись начало этой поэмы, правда, без числа на листочке, сложенным в четверо.

Сквозь слякоть, холод
Сквозь невыносимый зной,
Окутанные, великой целью
Мы шли индустриальною стеной
В храм бытия, в храм личностного тленья.
Чей чуждый дух парит над нами
Чей лик страха в глазах у нас
Великий царь наставник срама
Бессмертия пленённый час
Один среди равнины склочной
Среди обмана, кляуз и разврата
Поставил в очередь народ молочный
За счастьем в преддверьях ада.
Так кто же он?
Чей облик нас страшит в тумане
Чьё имя с трепетом бросает в дрожь
Так кто же он?
Наш демон власти, наш Сталин,
Наш «любимый» вождь.
               Оставим это без комментариев. Хочется напоследок повторить напутственное слово отца Паисия Алексею, когда  он благословил Алешу на выход из монастыря в грешный мир в романе «Братья Карамазовы». А особенно, чтоб это благословения прочли наши ярые атеисты.
               - Помни, юный, неустанно (так прямо и безо всякого предисловия начал отец Паисий), что мирская наука, соединившись в великую силу, разобрала, в последний век особенно, все, что завещано в книгах святых нам небесного, и после жестокого анализа у ученых мира сего не осталось изо всей прежней святыни решительно ничего. Но разбирали они по частям, а целое просмотрели и даже удивления достойно до какой слепоты. Тогда как целое стоит пред их же глазами незыблемо, как и прежде, и врата адовы не одолеют его. Разве не жило оно девятнадцать веков, разве и не живет и теперь в движениях единичных душ и в движениях народных масс? Даже в движениях душ тех же самых, все разрушивших атеистов живет оно как прежде незыблемо! Ибо и отрекшиеся от христианства и бунтующие против него в существе своем сами того же самого Христова облика суть, таковыми же и остались, ибо до сих пор ни мудрость их, ни жар сердца их не в силах были создать иного высшего образа человеку и достоинству его, как образ, указанный древле Христом. А что было попыток, то выходили одни лишь уродливости. Запомни сие особенно, юный, ибо в мир назначаешься отходящим старцем твоим. Может, вспоминая сей день великий, не забудешь и слов моих, ради сердечного тебе напутствия данных, ибо млад еси, а соблазны в мире тяжелые и не твоим силам вынести их. Ну теперь ступай, сирота.