Программируемая экономика

    Эффективность планового хозяйства, как альтернативы товарно-рыночной экономике, настолько очевидна, что иначе, чем наличием корыстного, номенклатурного интереса развернувшуюся в конце 80-х годов полемику между экономистами-«рыночниками» и т. н. «кавалеристами», сторонниками плановой экономики, объяснить нельзя. Научного поиска в том давнем споре не было ни на грош. Экономическим светилам требовалось лишь с той или иной степенью наукообразности внушить народу идею о «неэффективности» общенародной собственности и о тех рогах изобилия, которые низвергнут немыслимые потребительские блага, окажись та «бесхозная» собственность в крепких частных руках. Попутно разъяснить никак не понимающим свою выгоду советским людям, почему иметь большое по территории государство плохо, а распасться на полсотни мелких, этнически однородных образований – очевидная, исторически оправданная перспектива, неизбежная судьба всяких империй.

    Профессиональные лжецы номенклатурной академической школы не утруждали себя излишне обращением к старомодной логике, рассуждениями, доказательствами, ограничиваясь ссылками на примеры «цивилизованных» стран и обильным цитированием новоявленных авторитетов, заменивших «устаревших» Маркса, Энгельса, Ленина. Особо рьяно интеллектуальное жулье напирало на «отсутствие заинтересованности» работника в результатах своего труда при социализме. Как у Наутилус поется: «здесь первые на последних похожи и не меньше последних устали быть может…» Какой, дескать, стимул надрываться, если все равно, первые на последних похожи.

    И вот, спустя почти два десятилетия безграничного господства «материального интереса» и частной собственности, стоило бы непредвзято оценить степень научной состоятельности «теоретиков» рыночного процветания. Разобраться в том, куда привела легковерность народа, возжелавшего «материального» стимулирования, смирившегося с неравенством, покорно принявшего власть политических проходимцев, подставившего шею под хомут «демократии». И хотя «первые» уже на «последних» явно не похожи, песенного оптимизма не прибыло: «Когда-то у нас было время, теперь у нас есть дела – доказывать, что сильный жрёт слабых, доказывать, что сажа бела… и если завтра начнётся пожар и всё здание будет в огне, мы погибнем без этих крыльев, которые нравились мне…». Илья Кормильцев, автор этих строк, отразил растущее в обществе разочарование произошедшими переменами, боль утраты того, что, как оказалось и окрыляло советское общество – человеческой солидарности, единения, сплоченности народной. «Пожирание слабых» - явно не тот идеал, ради которого стоило разрушить свою страну, развалить промышленность, сельское хозяйство, оборону, науку, культуру, оплевать свою историю, предать стариков, украсть будущее у детей.

      Некая Л. Попкова, в статье «Где пышнее пироги» в 1987 г. так отразила господствующие в среде продвинутых экономистов настроения: «Нельзя быть немножко беременной. Либо план, либо рынок, либо директива, либо конкуренция. Искать и применять что-то среднее можно, но рассчитывать на успех, на то, что удастся усидеть на двух стульях, не приходится. Либо действующая по точным, жестким, одинаковым для всех и каждого рыночная экономика со всеми ее плюсами (эффективность, например) и минусами (огромное неравенство доходов, безработица…), либо плановое обобществленное хозяйство – тоже со всеми его плюсами (например, уверенность человека в завтрашнем дне) и минусами (дефициты, бесхозяйственность)».

      В этом месте лучше пролить горючую слезу, поскольку, зная все катастрофические последствия, вызванные внедрением в жизнь доктринёрских химер, смеяться что-то не хочется. Что значит «дефицит» в плановой экономике? В условиях плановости дефицит возможен лишь, если его специально кто-то предусмотрит. Если у «планировщика» есть какие-то соображения субъективного порядка, есть своя заинтересованность в дефиците. Как известно, «руководящей и направляющей силой» в нашей социалистической экономике (не хочется даже слово «плановой» использовать) являлась коммунистическая партия, в лице номенклатурных руководителей всех уровней. И вот, представьте себе, Госкомцен скрупулезно подсчитывает все ценовые пропорции по всему спектру потребительских товаров и услуг. Приносят документ на подпись к Самому. Тот с тоской смотрит на колонки цифр и, взяв в руки красный карандаш, со словами – трудящихся в обиду не дадим! – перечеркивает запланированную сотнями специалистов надежду на повсеместно равную доступность товаров и продуктов. На сбалансированность товарно-денежной массы. И потянулись из Москвы «колбасные электрички». Дефицит! Нет в плановой экономике такого понятия. Это политический, волюнтаристский феномен, а не компьютерный дефект.

      Нужно ли оправдываться за «бесхозяйственность» плана? Можно ли всерьез вообще, писать на такие темы? Если есть «бесхозяйственность», у нее непременно имеется имя, фамилия, отчество. Вот с этим должностным лицом и следует предметно разбираться. Бесхозяйственности не бывает. Есть безответственность и круговая порука партийных номенклатурщиков. При чем здесь план? Впрочем, как выяснилось, либерализм, конкуренция, правовые процедуры, законодательные ограничители новым собственникам нужны еще меньше партсобраний, субботников и встречных соцобязательств.

      Мне не хочется тратить время читателя на разбор «эффективности» рыночной экономики. Достаточно посмотреть вокруг, мысленно убрать из магазинов все импортные товары, а то пугающе пустое, что останется и будет отражением ее пресловутой эффективности. Намного полезнее будет детальнее разобраться в том, какие формы плановая экономика могла бы иметь на современном уровне развития производительных сил, в чем было бы ее решающее преимущество в сравнении с рыночными экономическими механизмами.

     Возможно ли в принципе планом предусмотреть все неожиданности нашего стремительно меняющегося мира, учесть все возможные вариации спроса, научные новшества, возможные засухи, наводнения, землетрясения? Как ни странно, но именно  плановым ведением хозяйства и удается наиболее эффективно решать самые сложные и неординарные задачи. В условиях планирования, свобода Разума в преобразовании окружающей реальности не блокирована алчным, «материальным» интересом. Силы общества, не раздробленные «конкурентной» борьбой, не ослабленные проблемой «выживания», и, не будучи ограничены никакими субъективными факторами, могут быть полностью сосредоточены на деле созидания, на расширении пределов познания, на обеспечении стремительного рывка в будущее.

     Опыт функционирования в советской экономике сложных, распределенных систем электроснабжения, связи, трубопроводных, железнодорожных, автомобильных и прочих транспортных средств показал, во-первых, реальность инструментов планирования, а во-вторых, их высочайшую эффективность. Даже в лихие перестроечные времена, народ шел на митинги не из-за претензий к отклонению частоты напряжения в розетках от промышленной. И не из-за «веерных» отключений. Пустые прилавки, организованные политбюровскими мерзавцами, неравенство в доступе к элементарно необходимым товарам и продуктам питания, процветающий блат, жирующие спекулянты вызывали законное возмущение людей. Но, помилуйте, при чем здесь плановая экономика?

     Как «рыночная», так и плановая экономики в чем-то имеют единую логику построения, определяемую схожестью задач – удовлетворением потребностей общества в товарах и услугах. Эти общесистемные компоненты следует обособить и «деидеологизировать». Например, задача электроэнергетики – удовлетворение общественной потребности в электричестве не связана напрямую с формами собственности, хотя преследуемые цели и мотивация владельцев электростанций и сетей различны. Если главной целью частной энергетической компании является максимизация прибыли, то в плановой экономике цель -  наилучшее удовлетворение общественной потребности в электричестве. Все остальное  – «хозрасчетность», «плановая» прибыльность, фонды «материального поощрения и стимулирования», прочие «экономические» изобретения политбюровских шарлатанов - от лукавого. Разумеется, расчетная мера труда необходима при анализе многовариантных путей решения народнохозяйственных задач. Один человеко-час можно назвать хоть рублем, хоть «у.е.», это непринципиально. Плановая экономика оперирует только с физическими показателями и параметрами, включая и затраты рабочего времени, но не с финансовыми абстракциями. Если у молокозавода есть план произвести определенный объем молочной продукции в заданном ассортименте и качестве, то для этого ему нужны не деньги, а сырье, оборудование, электроэнергия, трудовые ресурсы, сопутствующая технологическая и социальная инфраструктуры. А деньгами можно стены обклеить в заводской курилке. Хоть какая-то польза будет.
    
     Считать, что в капиталистической экономике нет места планированию, могут только весьма наивные люди. Даже владелец мелкой лавки вынужден прибегать к анализу спроса, прогнозированию и организации поставки товаров в свой магазин. И кто делает это лучше, тот и оказывается в выигрыше. Любая корпорация тщательно исследует рыночную конъюнктуру и скрупулезно планирует производство. Чем не модель «командно-административной системы», по определению Г. Попова? Математике безразлично, каким образом используется ее аппарат, для подсчета прибылей или в целях минимизации издержек производства и каковы размерности чисел в базах данных – килограммы, метры, литры, киловатт-часы, штуки или рубли. Современные компьютерные средства обработки информации позволяют возложить на технику не только задачи планирования, ни и непосредственного управления автоматизированными производствами. Уже существуют  безлюдные цеха, роботизированные поточные линии, путем смены программ мгновенно перестраиваемые под выпуск новой продукции.

     Суть современного автоматизированного производства – программируемость и распределенность управления. Примером такой простейшей системы может быть обычный персональный компьютер с подключенными периферийными устройствами – клавиатурой, принтером, мышью, сканнером и т. д. Когда пользователь посылает на распечатку страницы документа, процессор, согласно протоколу обмена данных, выдает принтеру управляющие команды, текстовую или графическую информацию, после чего получает от принтера отчет о выполнении. Принтеры могут быть работающими на самых разных принципах, разных производителей и процессору «не интересно» как эти страницы будут напечатаны. В принтере есть свой процессор, который «знает» досконально свою аппаратную часть и можно быть уверенным, что команды по перемещению каретки, печатающих головок, протяжки бумаги он выполнит лучше, чем центральный процессор, если бы все эти задачи были возложены на основную программу. А теперь, вместо принтера подключим к компьютеру сотни и тысячи программно доступных станков, транспортировочных линий, терминалов. Каждое из подключенных устройств специализировано на выполнении ряда операций или даже изделий. Вот это и есть «децентрализация», сочетающая единый план с распределением управления, в интересах максимально эффективного выполнение общей задачи.
    Периферийные устройства образуют локальные аппаратно-программные модули, которые могут включать в себя модули более низкого уровня. Группа программно управляемых станков может быть объединена в цеховую систему со своим управляющим компьютером. Цеха объединены в заводы, заводы в отрасли, связывая всю промышленность страны в единый народно-хозяйственный комплекс. И это уже не фантастика, а технически возможная и неизбежная реальность ближайшего будущего.

     Кажущаяся немыслимо сложной организация программируемой экономики, при ближайшем рассмотрении, оказывается, к счастью, только кажущейся. Любая сколь угодно сложная система создается путем синтеза более простых подсистем с выделением функционально однотипных блоков, которые, в свою очередь, синтезируются из еще более простых узлов и частей. Эти первичные «кирпичики» можно доводить до совершенства в режиме автономной отладки и тестирования, добавляя их в действующую систему или заменяя по мере необходимости устаревшие и отработавшие свой ресурс блоки.

     Не обязательно, чтобы программно-доступные ресурсы производственного механизма были исключительно роботами и автоматами. В тех случаях, когда полная автоматизация невозможна или нецелесообразна, плановые задания могут направляться и предприятиям со значительной долей ручного производства, вплоть до сельскохозяйственных коллективов и малых предприятий народных промыслов.

     Не следует понимать плановую экономику, как тупое сведение цифр воедино. Существуют такие понятия, как человеческий фактор, природные, климатические неожиданности, аварии и отказы техники, внешнеполитические угрозы. Кроме того, интересы развития, создания новых приборов и оборудования, требуют оперативной доступности, не только всей номенклатуры, производимой в стране изделий, но и лучших образцов зарубежного производства. Поэтому и необходимы запланированные резервы, ресурсы, мощности, позволяющие учесть любую непредвиденность, избежать негативных последствий и осложнений.

    Арифметико-логическое устройство процессора способно выполнять с огромной скоростью последовательность операций с двоичными операндами – логические, арифметические и пересылки данных. Физическая последовательность управляющих «инструкций» и данных в двоичном виде - машинных кодов, представляет собой самый низовой уровень исполнения, к которому приводится программы, написанные на алгоритмических языках более высоких уровней. Необходимость такого подхода объясняется высокой трудоемкостью программирования непосредственно в машинных кодах или на его представлении в Ассемблере. Простейшая операция взятия логарифма на языке Ассемблера составит несколько сотен строк кода, в то время как на языке высокого уровня - всего одну строчку. В программно управляемых станках, как и в принтере, существует набор команд, по которым этот станок может выполнять самые различные операции. Например, он может получить команду – изготовить столько-то винтов М4 с указанной длиной и типом головки из такого-то материала. И центральная программе не «вникает», как он это будет делать. Ей это «неинтересно». Множество подобных простейших операций по изготовлению и сборке объединяются в проект. В результате, с автоматической линии будут выходить готовые изделия. Перенастройка на другой вид изделия сведется лишь к замене «софта», без каких-либо изменений в «харде».      

     Объединяя отдельные локальные проекты можно произвести достаточно сложные изделия, такие как автомобиль, трактор,  самолет. И самый высокий уровень программирования, охватывающий всю экономику страны, будет оперировать уже не с болтами и гайками, а непосредственно задавать производство локомотивов, компьютеров, телевизоров, даже целых заводов и новых городов. Разумеется, программирование подобного уровня нельзя доверить какому-нибудь «ответственному работнику». Вопросы стратегии развития, целеполагания, должны ставиться при непосредственном участии всего общества, со всенародным обсуждением в Интернете и поиском наилучших решений. С обязательной научной экспертизой каждого проекта.

     Вопрос о «формах собственности», думаю, здесь неуместен. Единый народнохозяйственный комплекс не может ориентироваться на локальные, частные интересы. Весь народ является как создателем всех производимых благ, так и их потребителем. Весь народ является «собственником» земель, недр, лесов, морей, фабрик, заводов, недвижимости, транспорта, как своей естественной среды обитания. Еще более неуместен вопрос о «зарплате», «налогах», «пенсиях», «пособиях» и прочих  архаизмах. Все жизненно важные блага распределяются поровну между всеми добросовестно работающими и на законных основаниях неработающими членами общества. Разумеется, высокая степень автоматизации производства во многом освободит человека от рутины однообразного, изнурительного труда, сформирует новый тип человека творческого, неравнодушного, активного. И только такой проект коммунистического будущего способен сегодня увлечь миллионы истосковавшихся по настоящему делу людей, помочь обрести им утраченные смыслы, мобилизовать на грандиозные свершения, вдохновить на подвиг.
Потому что, все мы советские люди, все мы коммунисты. Только не каждый пока об этом знает…