Конференция

В самой середине мая, когда всё в Голландии стоит в цвету, меня направили на конференцию.
Это была моя первая конференция в Голландии по раку мочевого пузыря и проходила она на северо-востоке страны. Три часа езды от Амстердама.

Заведующий кафедрой патологической анатомии Амстердамского университета, где я работала, профессор Янсон, хотел, чтобы мои знания были на уровне, и мне можно было доверять в мочевом пузыре так же, как мне доверяли  в других органах.

Мы едем туда вместе с  молодым доктором ван дер Бергом, почти профессором. Он старательно, как здесь говорят «лижет вверх» и умеренно «плюёт вниз». Это делает его человечным в глазах коллег, стоящих ниже на иерархической лестнице. В профессиональном смысле он ничего собой не представляет, а вот в политическом – да, бывший секретарь голландского национального общества патологоанатомов. Ушёл с поста в знак солидарности со своим начальником, нашим заведующим, когда того не переизбрали на второй срок. Успешный политический манёвр, теперь он –правая рука профессора.               
 
Доктор заезжает за мной  на новой «Ауди» . Без него мне пришлось бы трястись в электричке три с половиной часа, да потом ещё в автобусе от станции до отеля.
Он не поднимается в нашу квартиру, а ждёт внизу у подъезда. Догадливый! Я всё равно приложила бы все усилия, чтобы он не переступил порог ада, к котором я в этот момент нахожусь.
В нашей квартире домоуправление делает ремонт. В туалете вместо унитаза стоит чугунная труба с крышкой, как на дачах. В спальне работают строители – меняют одиночные окна на двойные. На фасаде здания стоят уже новые окна, поменянные вчера. Орёт Лизка, а на кухне, как тигр в клетке, носится мой супруг с тарелкой каши в руках. Я целую его, на что он совершенно не реагирует, даже не спрашивает, когда я вернусь.
– Завтра, после шести! – говорю я ему тоном учительницы и, не глядя на Лизку, проскальзываю за дверь.
На лестничной клетке я крашу яркой помадой губы и пытаюсь сделать независимое выражение лица. Кажется, мне это удаётся.               

– Хорошо выглядишь, док, – говорит он.
– Ты тоже ничего. – Я не кривлю душой. В тёмно-синем костюме и белой дорогой рубашке, без галстука доктор выглядел эдаким киношным итальянским красавчиком с карими глазами и смуглой кожей. Таких здесь называю «гладкими парнишками». Мне всегда нравились такие, только я их всегда боялась.

Это он назвал меня «Доком», теперь у меня такая кличка. «Док» –  сокращённое от доктора, звучит цинично, потому что мой врачебный диплом в Голландии приравнен к четырём годам обучения. Это означает, что до диплома врача, нужно ещё два года проходить стажировку: по-нашему интернатуру, а они называют это ко-ассистенцией. Учитывая мой общий врачебный стаж, Министерство разрешило мне вместо стажировки работать врачом под супервизией (приглядом) нашего профессора. За ошибки, которые я делаю, отвечает он. Знаменательно то, что профессор никогда не интересуется качеством моей работы. Мы с ним вместе никогда ни один препарат не смотрели, а доверяют мне всё больше и больше. Это означает только одно, что у профессора Янсона хорошо развита опричнина, и  я нахожусь под неусыпным и незаметным контролем.

Можно смеяться  мне или плакать, но мой диплом кандидата наук признали здесь за докторский, так как в Голландии одно учёное звание – доктор наук. Теперь я доктор наук, но без университетского диплома. В шляпе и без порток получается, как гулял по Парижу мой любимый генерал Чернота.               

Доктор ван дер Берг, или, как звали его все коллеги в отделении, Ян, был на пути к тому, чтобы из целкового стать полтинником, вопреки голландской пословице, говорившей, что этого никому никогда не удавалось.
Он вёл машину, как последняя сволочь, приклеиваясь к бамперам граждан, едущих без превышения скорости и обгоняя маломощные дорожные средства справа. Руку он держал на ручном  тормозе, вблизи у моего колена.

– Почему ты не купишь машину? – спросил меня Ян.
– Денег нет на права, – я решила последнее время не врать, а говорить чистую правду. Мне нравилось изучать реакцию людей на «лабораторно» чистую правду, а не байки, которые они хотели бы от меня услышать.
– У тебя же были права в Москве? – блеснул осведомлённостью в моих личных делах Ян. – Поменяй на голландские.
– Я пробовала, но Министерство дорожного движения требует перевод.
– Так в чём же дело?
– Нет денег.
– Ты хочешь сказать, что мы тебе мало платим? Твоя зарплата лаборантки в два раза больше твоей врачебной в Москве. Всё в мире относительно...
– Я хочу сказать, что у меня нет ни денег, ни времени на перевод всех бумажек, которые у меня требуют различные Министерства.
– А ты им так и напиши. –
– Так и сделаю.
– Больше энтузиазма, Док. Жизнь коротка, нужно из неё выжимать всё до капли.
– Стараюсь.
– Ценю.               

В отеле я поселилась в одноместный номер-люкс с огромной двухместной кроватью, вытащила из сумки зубную щётку и увидела, что я забыла спальные принадлежности в виде пижамы.
Я позвонила домой. Окна в спальне уже вставили, и, может быть, завтра поставят новый унитаз. Лизка у бабушки, а муж моет посуду. Повесила трубку и пошла вниз в зал, на первое заседание.

На сцене уже кто-то рассказывал про то, что папиллому мочевого пузыря с прошлого года считают раком первой стадии. Я села сзади. Рядом со мной сразу же плюхнулся доктор ван дер Берг с замечанием, что докладчик на прошлой неделе вступил в третий законный брак. Через пять минут он меня покинул, пересев к молодому человеку на три ряда вперёд. Молодой человек сразу же стал оживлённо что-то шептать ему на ухо .
В пять часов первое заседание закончилось. Публика ринулась в  бар на «хэппи ауэр», или час бесплатной пьянки.
Мне хотелось залезть под  призывающе мягкое одеяло двуспальной кровати в моём номере и проспать там до утра, но я поплелась в бар.               

У стойки бара сидел доктор ван дер Берг. По его лицу я поняла, что это был его не первый «счастливый час».  Мне ничего не оставалось, как залезть рядом на высокий табурет.
Бармен уставился на меня вопрошающим взглядом.
– Шампанского, пожалуйста.
Бармен окинул меня взглядом, как будто я сделала что-то неприличное, но отвернулся и стал доставать бутылку из холодильника.
– Ну, ты даёшь, Док.
– А в чём дело? – не поняла я.
– Ты находишься в протестантской стране, детка, напитки, которые заказываем мы, стоят не дороже пятидесяти центов для владельца бара, а твоё шампанское стоит шестьдесят гульденов за бутылку и его, кроме тебя никто пить не будет, не так воспитаны.
Бармен уже ставил, наполненный шипящим напитком, высокий фужер передо мной. Ян показал пальцем, чтобы ему поставили тоже фужер. Бармен поставил фужер и начатую бутылку перед Яном.
Мне нечего было сказать.
– Знаешь, когда ты полтора года тому назад пришла в наше отделение, все мужики были просто в отпаде. Знаешь от чего?
– От моих глаз?
– Ошибаешься, от твоего страшного акцента в комбинации с твоими сапогами.
– ???? – я наморщила нос.

Эти сапоги не давали никому покоя. В то время в Голландии женщины почти не носили сапог. Свои же я купила несколько лет тому назад у одного мужика, привёзшего их из Бразилии, качество было потрясающим. Сделаны они были из чёрной мягкой кожи, до колен. Я выложила тогда за них полторы тысячи рублей, т.е. одну четвёртую стоимости тогдашней Лады. Они почти не снашивались и выглядели отлично. В Голландии тогда в моду входили штаны в обтяжку – леггинсы. Вот я и носила летом и зимой эти леггинсы, заправленные в бразильские сапоги. Ударим экстравагантностью по бедности!
– Ну, хоть сапогами. – Мне было всё равно.
– Не только сапогами... Ты рубишь в цитологии. Так мало, кто может. Через полгода будешь работать самостоятельно. Янсон этого очень хочет. А захочешь, можешь поступить к нам в обучение на патологоанатома. Мы добьёмся для тебе ускоренной программы, учитывая твой опыт. – Ян налил ещё шампанского себе и мне.
У меня и так уже голова кружилась от первой порции.
– Ты знаешь, сколько зарабатывают патологоанатомы?
– Нет, но думаю, что много.
– Правильно думаешь! Будешь жить припеваючи.

Вот здесь я ему не верила. Сейчас мне моя жизнь казалась сплошным трудовым лагерем, с зарплатой лаборантки. Поверить, что мне будут платить большую зарплату и не будут за это выпивать всю кровь до капельки, я не могла. Я не могла дождаться, когда кончится этот проклятый период супервизии. Из-за него я оказалась как бы в подвешенном состоянии. Три дня в неделю я работала, как цитологический лаборант, а два дня проходила стажировку врача. Ни лаборантки, ни врачи меня за свою не принимали. Я дружила только с врачами-в-обучении. У меня была программа, составленная Министерством для моей стажировки, но профессора она не интересовала. Вместо того чтобы знакомиться со всеми отделениями больницы, я вкалывала все пять дней недели в патанатомии. Три дня в цитологии, а остальные два дня: вскрытия, гистология, врачебные конференции.
Каждый четверг я стояла в секционной, где Янсон обсуждал трудные вскрытия с врачами-в-обучении. Ему нужен был козёл отпущения, поэтому на вопросы, на которые не могли ответить врачи, отвечала я. Все вечера я проводила за изучением учебников по патологической анатомии на голландском языке.
«Не повезло моей Лизке с матерью», – часто думала я. По ночам она кричала, не «мама», как все дети, а «папа». Но, когда я вспоминала о нашей финансовой ситуации, то сжав зубы, открывала книжки по моей специальности и читала их, нужно признаться, без  малейшего отвращения.

– Профессор ценит тебя. Всё будет хорошо, продолжал доктор ван дер Берг, – слушайся меня.
Бутылку шампанского мы незаметно прикончили.
С совершенно пустотой  головой я отправилась дальше учить разновидности рака в мочевом пузыре. Ян остался продолжать за стойкой бара. «Счастливый час» для него ещё не закончился.               

В восемь часов был ужин. В ресторане Ян сидел за единственным двухместным столиком у окна и махал мне рукой.

– Внизу этого отеля, ты ещё не знаешь, есть потрясающий бассейн. Открыт до одиннадцати. Вода с подцветкой и  античные статуи. Ты такого никогда не видела. – Ян пил пиво, разливное «Хайнекен» – лучшее, как мне говорил муж.

– Жаль, что я не взяла с собой купальник, – я была совершенно уверена, что разговор о ночном купании закончен.
Ян поднял опять руку вверх и подозвал официанта.

– Нужен купальник размер... - он оценивающе окинул мою фигуру, – тридцать восемь.

– Сто гульденов, – ответил официант.
Купальник он принёс в конце обеда, когда мы ели тёплый яблочный штрудель с взбитыми сливками и пили экспрессо.
Я не могла себе представить, как я буду плавать с полным желудком, но пути к отступлению у меня не было.
Чтобы оттянуть экзекуцию, я заказала себе «Кампари».

–Док, ты не знаешь, что означает «русский секс»? Все только про него и говорят в отделении с той поры, когда ты стала у нас работать.
– ????
– Я ничего плохого не хочу сказать, просто интересуюсь. Не знаешь, и ладно, оставим этот вопрос.               

Бассейн, про который говорил, Ян, был действительно удивительным. Флуоресцирующая вода и копии статуй античных богинь. У меня почему-то возникло ощущение новогоднего праздника. Ян сидел в шезлонге у края воды и пил опять пиво из банки. На нас были белые махровые халаты, которые висели в каждом номере.
«Что я здесь делаю? На фига мне всё это нужно?»
Ян прыгнул первым в воду и стал звать меня. В помещении никого не было. Медлить дальше просто так было уже невозможно, нужно было или что-то говорить, или прыгать в воду.
Когда я прыгнула я воду, дверь раскрылась и ввалилась подвыпившая компания наших коллег, они громко разговаривали и прыгали, брызгаясь, в воду. Многие знали Яна и подмигивали ему. Мы поплавали минут двадцать. Он, проплывая, касался моего плеча или талии.
Что тут лукавить, его намерения мне были понятны.

– Всё, устала. Пошла спать, спасибо за купальник и доставленное удовольствие.
Я надела халат и пошла в номер, ещё до того, как Ян вылез из бассейна. Халат сразу же стал мокрым.               

В номере я залезла под горячий душ. Вытершись полотенцем, я определила, что спать мне совершенно не в чем. Халат, на который я так рассчитывала, был совершенно мокрым. В блузке я спать не хотела. Завтра был ещё один день конференции, мне хотелось прилично выглядеть.
Я лежала голая и тряслась от холода под шёлковым пододеяльником на шёлковой простыне, как между двумя холодными утюгами.
Тихонько постучали в дверь.

– Ин, пусти..
Внезапно зазвонил телефон. Это был муж. Он больше не хотел заниматься домашним хозяйством и Лизкой. Он хотел, как я, работать. Он так и орал в трубку по-русски:
«Я хочу работаю!»
За дверью стало тихо. Наверно, нужно было подняться и пойти в номер Яна и спросить в чём дело.
В этом момент мне вдруг очень хотелось, чтобы мой муж был простым русским инженером, и чтобы мы жили в спальном районе Москвы, Лизка ходила бы в детский сад, а я работала в своём старом институте. Я устала от всего: от чужого языка, от того, что мне всё нужно начинать здесь сначала. Я устала от эмиграции...               
На следующий день мы смотрели препараты рака мочевого пузыря, покрашенные всеми цветами цитохимии, в микроскоп.
Ян сидел напротив меня, уткнувшись в микроскоп, от него воняло знакомым мне ещё из России перегаром.
Домой мы ехали молча.
Когда я выходила из машины, Ян сказал:

– Давай, делай права, больше я тебя возить не буду.
Дома Лизка ходила в пижаме, готовясь ко сну. Окна вставили, в туалете красовался новый унитаз. Муж всё пропылесосил и расставил вещи по местам.

– Мама, – кричала Лизка на голландском. – Мы с бабушкой ловили головастиков. Она принесла двухлитровую банку с наклейкой «Маринованные огурцы». В ней плавали три лягушонка с хвостами. Они подплыли в стенке банки и уставились на меня.
 
– Зачем вы их поймали? Их мама-лягушка  сидит в болоте и плачет: где мои мальчики?
– И девочка, – сказала совершенно серьёзно Лизка.
– Давай их завтра назад отнесём.
– Прямо с утра. – Пообещала я.
Лизка заснула за две минуты, а я стала уламывать мужа написать письмо в Министерство дорожного движения, про то, что у меня нет денег на перевод прав. Он сопротивлялся, считая текст вызывающем, но потом согласился, подписав письмо моим именем.
Не поверите, но права мне прислали, через две недели, домой в почтовый ящик!
А вот патологоанатомом с большой зарплатой в Голландии я так и не стала...
Через полгода мне отказали в признании моего диплома в Голландии, предложили  ещё раз сдавать врачебный экзамен.
– Эх, Инна, – сказал мне при этом муж, – и почему ты не отдалась доктору ван дер Бергу на конференции?..