Палата на троих

Автобиографический рассказ с элементами художественного вымысла

Лежала я как-то в больнице. Лечила эхинококк. Это такой паразит, который живет в печени. Страшная вещь. Где я ее подцепила, неизвестно. Что-то съела некачественное. И лечится эта зараза только операционно. Отрезают проетый паразитом кусок печени. После операции шов на все брюхо, прощай открытый купальник, но это ладно, здоровье дороже.  И было нас в палате трое. Все с эхинококком. И никто раньше про него даже не слышал. А теперь все только о нем и думают. Но это ладно. Лежим. Три девицы. Мне 23, второй 37, третьей 55. В печени черви, в голове тараканы. Меня уже прооперировали, а остальные ждут. И боятся. Я тоже боюсь. Осложнений. И что долго выписывать не будут. В общем, все лежим и боимся, потому и ржем целый день. Чтоб не думать о наших врагах. А враги везде: внутри – в печени, и снаружи – за дверями палаты, эти несносные больные, скулящие и жалующие на свои болячки. И мы так с ними боремся. Ржем. Интересно, что именно нас, женщин с таким настроем, занесла судьба в одну палату. Хотя, если копнуть, поводов для хохота мало. Я, например, уже пять лет знала, что у меня в печени что-то не так. А врачи не могли диагноз правильно поставить. Хорошо, что успела в нормальную больницу обратиться: эхинококк в запущенной форме, два дня на обследование и на стол. Операционный. А когда компьютерную томограмму делала, уже перед операцией, мне медсестра и говорит: «Как же ты такого здорового эхинококка вырастила? Ты что ж, раньше про него не знала?». Я говорю: «Знала, да мне врачи диагноз неправильный поставили». А она говорит: «Деточка, правильный диагноз ставит только патологоанатом!». Милая такая женщина оказалась. Вторая мадам из моей палаты – азербайджанка по национальности, Фатима, в ауле у себя, что ли, эхинококка какого-то съела. У нее еще время терпит. Из-за этого лежит она уже месяц, операции ждет. А третья – Татьяна, из Подмосковья, так у нее еще какую-то дрянь нашли на надпочечнике, сказали, надо сдавать анализ на гормональный фон. Для этого надо было собрать суточную мочу, сообщить ее точное количество, а потом 50 мл из нее сдать на анализ. В общем, мы ломали голову, как измерять-то количество мочи. Муж принес ей трехлитровую банку. Она говорит: «Вот, мол, я пол банки написаю, а точное количество как узнать?». Ну, я беру пол литровую бутылочку, набираем туда воду из-под крана, и рисуем деления (фломастер по всему отделению искали). Рисуем деления по пол литра, и так все три литра, потом на глазок еще все десятые деления нарисовали, в общем, пол дня живописью занимались, не банка получилась, а произведение искусства. И что в результате? Она за сутки написала ровно три литра, прям по кромке банки. И из всего этого величия – всего 50 мл.             
А наша азербайджанка – ну до того юморная! Мы ее все время спрашиваем про то, как у них там, на Востоке.
- Фатима, говорим, вы на Новый год елку наряжаете?
Она отвечает:
- Нет, у нас Новый год вообще в апреле мы празднуем, когда в деревне там весна начинается, мы столы накрываем, семья соберется, потом в гости ходим, там тоже столы накрывают, или к нам ходят.
- А когда у нас Новый год, зимой, вы его вообще не празднуете?
- Как же, празднуем, праздник тоже, семья вся соберется, столы накрываем, елку наряжаем, подарок дарим, тоже празднуем.
- Понятно. Все празднуете.
- Канешна! Все празднуем.
- Фатима, а у вас когда умирают, у вас поминки есть?
- Нееееет, нет поминка. У нас мы хороним, на кладбище везем, там все плачут, плачут, потом домой идут, столы накрываем, там, покушать много разного, кушаем, но водка, вино нельзяяяя. Потом каждый четверг до сорока дней, но это только родственник собираются, человек тридцать, и тоже стол накрывают.
- Вобщем, поминки есть, просто безалкогольные, так поминаете.
- Да, поминка есть, канешна, столы накрываем, все приходят, плачут, кушают…
- Фатима, а муж к тебе как сватался?
- Ну как сватался. Пришел с бабушкой, с родственник, подарок принес, мы стол накрывали, они с отцом говорили, говорили, уговорили. Потом всем родственник объявили, семья собирали, столы накрывали, все кушали и радовались.
В общем, весело у них там: женятся, разводятся, рожают, умирают – все время столы накрывают. А еще говорят, народы бедные!

У каждого больного один лечащий врач, хирург, и один ординатор. Вообще врачей у нас в отделении достаточно. Но они неуловимы. После операции они приходят каждый день и хотя бы тебя осматривают. До операции они забегают в восемь утра, спрашивают как дела и быстренько убегают. В течение всего дня те врачи, у кого нет операции, беспрерывно бегают по коридору. Складывается впечатление, что они специально бегают так быстро, чтоб больной не успел их остановить, а если и успеет, то чтобы коротко ответить на его вопрос и убежать, пока он не начал вдаваться в какие-либо подробности. Поэтому у пациентов всегда есть занятие: до обеда мы сдаем анализы и проходим различные исследования, после обеда – бегаем за врачами, чтобы узнать о результатах. Самый быстроходный из всех хирургов – это мой ординатор, молодой врач Андрей Алексеевич. Он влетает в нашу палату рано утром, задает мне два стандартных, ежедневно повторяющихся вопроса о моем здоровье, и быстрее убегает, пользуясь тем, что в это время я только проснулась и туго соображаю. К тому времени, когда я вспоминаю, что же я хотела у него спросить, он уже успевает обежать все палаты и убежать неизвестно куда. Он носит черные ботинки, резиновая подошва которых скрипит на весь этаж с семи утра и до пяти вечера. О счастье, мой музыкальный слух! Я слышу скрип его сапог-скороходов еще когда он только выходит из ординаторской в противоположном конце коридора. Я чувствую себя охотником. Я знаю, что главное, это дождаться, когда он вплотную приблизится к моей палате, чтоб не успел никуда свернуть, выскочить перед ним, преградить ему путь и в течение двадцати секунд выспросить все, что мне в этот момент от него нужно. Больше этого времени он не выдержит. Вырвется и убежит дальше. Ловкий такой, зараза. Но моим соседкам еще тяжелей, у их ординаторов ничего не скрипит, поэтому их поймать вообще очень трудно. Поэтому периодически Фатима говорит:
- Щас все врач уходить, мы не заметим. Давай ходим туда-суда по коридору, гуляем!
И мы выходим из палаты, гуляем, растянувшись втроем на весь коридор, чтобы врачам было труднее нас обойти, а нам было легче их остановить. И мои неоперированные боевые подруги, кроме вопросов о результатах исследований, всегда задают один и тот же вопрос и получают неизбежно одинаковый ответ:
- Когда мне назначат операцию?
- Мы решаем, будет известно на днях.
И длится это уже месяц.
И всех занятий у нас – поесть, поспать, поймать врача. Поэтому сидим целыми днями, лясы точим, или об эхинококке, или о мужиках. В общем, у кого что болит. А у нас болит и то, и другое. Про эхинококк уже выяснили все, можем сами консультации давать: кем распространяется, где локализируется, как лечится. Один раз утром пришел мой ординатор, Андрей-то этот, колоноскопию ему в зад, наклонился надо мной, шов смотрит. Тут Татьяна с соседней койки тянется к нему, хватает за рукав костюма и говорит:
- Послушайте, а у вас этот халат операционный?
Он от неожиданности вопроса не понял.
- В каком смысле?
- Ну, вы в нем оперируете? А то вы так свободно ходите в нем, может, вы нам на нем эхинококка принесете?
Он, наверное, подумал, что мы уже окончательно чокнулись. Но все-таки встал и тактично объяснил, что эхинококк таким способом не распространяется, а в операционной хирурги переодеваются в другие костюмы, стерильные, которые после операции там и оставляют.
Но про эхинококков надоедает говорить. Поэтому регулярно встает вопрос:
- Что мы все время говорим о болезнях? Давайте поговорим о столах, о мужиках…
- Да, кстати, надо ж у врача спросить, когда можно будет к столу нормально присесть.
- Да, и к мужику нормально прилечь.
Мысль о том, когда уж станет возможным «прилечь» посещает уже давно всех и каждого. Поэтому неуловимые врачи становятся постоянным объектом плоских шуток. Может, они потому и бегают так быстро, боятся наших разбушевавшихся гормонов?
Ну, про мужиков-то это вообще тема вечная! Мы уже всех хирургов обсудили, кто ничего, кто ничего хорошего, про всех все узнали, кто сколько раз женат и у кого сколько детей. Ну, женаты почти все, детей куча, когда с такой работой они их делать успевают, неизвестно, наверно, их жены сами периодически к ним в отделение ложатся. Но один есть ординатор холостой – молодой, высокий, классический красавец, скромный, внимательный, аккуратный и пунктуальный. Непонятно, как такого еще не заарканили. Точно там что-то не то: или мама строгая, или на науке помешан. Но врач он хороший, все на него прям не нарадуются, особенно те, кто у него лечится. Однажды сидит наша Татьяна у телевизора и беседует с приятельницей из соседней палаты, боевой такой теткой, лет под шестьдесят. Та ей говорит: 
- Ой, тебе так повезло, что у тебя Андрей Николаевич доктор. Такой молодой, а такой внимательный, аккуратный, ничего не забывает, все во время делает. Такому и дать не жалко.
Татьяна аж опешила. «Во, - думает, - швабра старая, а все туда же! На кой хрен ты ему, молодому парню, сдалась!». И удивленно так спрашивает:
- Чего дать-то?
- Ну денег, чего еще, - ответила вторая. Иной смысл ее реплики ей явно даже в голову не пришел. 
 
Но все когда-нибудь заканчивается, и время ожидания тоже. И в один прекрасный день назначили, значит, Татьяне операцию. А накануне операции всегда анестезиолог приходит, вопросы разные задает, объясняет, что и как делать будут. Их в лицо-то из больных никто не знает почти, они ж только перед операцией приходят. Но слава про них по всем этажам известна – мужчина-анестезиолог ведет всех в свой кабинет, рассказывает, какую хорошую он сделает анестезию, и что стоить она будет пять тысяч рублей. Женщина-анестезиолог никуда никого не ведет, все рассказывает на месте, про деньги ничего не говорит, но если дают – берет. Но все же знают, что если есть, то дать всегда лучше, чем не дать, для надежности, тем более, наркоз – дело серьезное! И вот, сидит Татьяна весь день, ждет анестезиолога. Купюру пятитысячную в карман положила – и ждет. К Фатиме приехал автобус родственников, она спустилась вниз, я вышла по телефону поговорить, а Татьяна сидит, ждет. Заходит в палату врач, молодая женщина, азиатской внешности, и называет Татьянину фамилию. Та обрадовалась, вот, думает, пришла, хорошо, что не очень поздно, и как раз в палате нет никого. Врач ей начинает вопросы разные задавать, про диагноз, про симптомы, про предыдущие операции, язык, говорит, покажите, белки глаз смотрит, вены на руках смотрит, все смотрит. Потом говорит: «Ну, все хорошо, я к вам еще попозже зайду». А Татьяна достает свои пять тысяч, сует ей в карман и отвечает: «Да не надо заходить, зачем, мы сейчас все решим». У той глаза узкие, но тут начали заметно округляться. Она – Татьяне: «Это что? Зачем?» и вынимает деньги обратно. А Татьяна ей настойчиво так обратно в карман засовывает и говорит: «Нет, возьмите, возьмите, это вам, возьмите». В общем, минут пять они так припирались, в конце концов, азиатка с выпученными глазами вышла из палаты, а Татьяна облегченно вздохнула. Тут и Фатима вернулась с пакетами, и я зашла с телефоном. Татьяна давай рассказывать: вот, мол, пришла анестезиолог, приятная такая женщина, молодая, улыбчивая, все спросила, правда не по делу, ну деньги я ей сунула, все в порядке. Ну, в порядке так в порядке. Фатима давай про своего мужа рассказывать, да так смешно, сидим, слушаем ее и ржем. Слышим, уже на ужин зазывают. Тут заходит врач, мужчина, и называет Татьянину фамилию. Она громко, как в строю: «Я!».
Он:
- Добрый вечер! Я ваш анестезиолог, зовут меня Павел Геннадиевич. У вас завтра операция? 
- Да, завтра, - удивленно отвечает Татьяна.
- Тогда нам с вами нужно обсудить вашу анестезию, давайте пройдем в мой кабинет, чтоб никому не мешать.
Тут глаза начинают округляться у Татьяны. Даже не округляться, а выскакивать из орбит.
- Подождите, а ко мне уже приходил анестезиолог.
- Да? Странно, вообще-то вам меня назначили. А кто к вам приходил? Татьяна Леонидовна?
- Да. Нет. Не знаю. Невысокая такая, азиаточка.
- Азиаточка?
- Ну да.
- У нас таких нет.
- Как нет?
- Ну, нет у нас среди анестезиологов азиаточек. А как звали-то её?
- Да она не представилась.
- Нет, ну как же. У нас все анестезиологи, когда приходят, представляются, говорят: «Я ваш анестезиолог, меня зовут так-то так-то». А как же она, что анестезиолог, сказала, а как ее зовут, нет?
- Она и что анестезиолог не сказала.
- Тогда почему вы решили, что она ваш анестезиолог? Я ваш анестезиолог. Пройдемте в кабинет.
- Так я же ей уже заплатила!
- В каком смысле?
- В прямом. Пять тысяч.
Вот тут глаза начали округляться у анестезиолога. Видимо, он думал, что про его приглашения в кабинет никто никому не рассказывает, тогда как среди пациентов это давно стало притчей во языцех. А мы с Фатимой-то сидим и все это слышим, и у нас глаза тоже округляются. В общем, поворот неожиданный. И что делать никто не знает. Мы с Фатимой в окно смотрим, из соображений тактичности, типа не слышим. У Татьяны одна мысль в глазах брезжит: кто ж была эта азиатка? А анестезиолог уже чует, что денег ему не достанется, и узнать, что за азиатка, тоже не прочь. К счастью входит Татьянин ординатор, молоденький наш Андрей Николаевич. Все взгляды тут же устремляются на него в надежде, что он разрешит весь этот ребус.
- А, вы с доктором общаетесь, я попозже зайду, - заявил молоденький ординатор при виде злополучного анестезиолога.
На что Татьяна закричала:
- Нет, нет, подождите. Скажите, пожалуйста, кто у меня анестезиолог?
- Ну, как же, вот, Павел Геннадиевич.
- А кто приходил ко мне два часа назад? Молодая женщина, азиатка, улыбчивая такая?
- Это наш новый врач, первый день сегодня, но ее в нашем отделении, наверно, не оставят, в другое отправят, хотя ей у нас понравилось.
Да, еще бы ей не понравилось.
- А где она сейчас?
- Ушла уже, завтра утром должна быть.
Вот так, вопрос остается нерешенным. Тут анестезиолог заулыбался и говорит:
- Ну, мы, в принципе, все обсудили, я к вам еще завтра утром зайду, если какие-нибудь вопросы возникнут.
И они выходят, оба, молодой вообще непонятно, зачем приходил, но хотя бы ситуацию прояснил. А мы остаемся. Смотрим друг на друга: и ржать хочется, и, вроде, не до смеха. Пять тысяч, конечно, не смертельная сумма, но все равно жалко отдавать в фонд поддержки малых народов России. Тут Фатима спрашивает:
- А что, ты не спрашивала у нее, она кто?
- Фать, да я и предположить не могла, что это кто-то другой. Тут наши-то врачи редко заходят, а уж чтоб чужой просто так пришел! Ох, придется мужу звонить, чтоб еще денег привез.
- Она завтра придет, мы заберем.
- Ну как ты у нее их заберешь-то? Извините, передайте, пожалуйста, анестезиологу, это для него?
В общем, сидели мы так, думали, ничего не надумали. А Татьяна говорит:
- Нет, девки, это все оттого, что мы ржем все время. Ну нельзя ржать в больнице!
- Ну а что ж, с тоски помирать, что ли? Давайте сядем и расплачемся! Завтра вас на операцию увезут, мы азиатку найдем, объясним, что, мол, так и так, может, она баба порядочная, отдаст.
- Девочки, вы не понимаете. Вот я все время в больницах в такие идиотские ситуации попадаю. Вот в прошлый раз, три года назад, направили меня из районной больницы в московскую, дали выписку из истории болезни. Я смотрю в нее, она от руки, и слово написано «стриктура». Я думаю: «Ну вот, врач мой, образованный человек, ну не мог же он ошибиться, описался просто, уработался». И я дома ручку взяла и к букве «и» хвостик подписала, чтоб получилось нормальное слово: «структура». Приехала я в Москву, в 64 больницу ложиться. Хирург выписку изучал, изучал, потом говорит мне: «У вас вообще на что жалобы?». Ну, я ему описала все, что меня беспокоит. Он заявляет: «А я все понять не могу, что ж у вас тут за ерунда написана, это что за врачи у вас там, которые вместо «стриктура» написал «структура»?» А я говорю: «А что такое «стриктура»?» А он мне: «Заболевание ваше!» А сам к другому хирургу поворачивается и начинает ему рассказывать, что вот, мол, в Подмосковье врачи-идиоты, не пойми, что написали. А мне так стыдно стало, это ж я, бестолковая, а врачи здесь не при чем. И сижу, не знаю, как сказать, врачей-то подставлять не хочется. Пока сидела думала, они мне все написали и в другой кабинет отправили, я им так ничего и не объяснила. Ужас.
Вот так мы сидели опять и ржали. А потом Татьяне поставили две предоперационные клизмы, мы все легли спать, утром ей еще две клизмы поставили. А в восемь утра приходит ее хирург и говорит:
- Татьяна Павловна, операцию вам отменили.
Она аж подскочила с кровати и кричит:
- Как?! Из-за анестезиолога?!
Хирург смотрит на нее удивленно и отвечает:
- Почему из-за анестезиолога?
- Ну как же! Мы же с ним вчера так нормально и не поговорили!
- Да нет, анестезиолог тут не при чем, и не важно, как вы там с ним поговорили. Просто больного привезли тяжелого, нужно экстренно оперировать, онкология, вы-то еще можете подождать.
Улыбнулся так виноватенько и убежал. 
А мы остались спать дальше. Вместе с Татьяной. Азиатка на нашем этаже так больше и не появилась. Наверно, в другом отделении за ее очаровательную раскосую улыбку заплатили больше. А операцию Татьяне сделали через четыре дня. И даже анестезиолога поменяли. Пришла женщина, задала нужные вопросы, рассказала про анестезию. И не стала Татьяна ничего ей платить. И все равно все у нее отлично прошло. Привезли ее на следующий день из реанимации – обессиленную, бледную и еле живую. Ну, собственно, я еще не видела, чтоб из реанимации кто-то на носилках, как на коне прискакал, размахивая дренажами, как лассо. Все такие. Мы уже старались не шутить – ей-то после операции ржать больно. А потом и Фатиму прооперировали. А меня выписали. Они еще какое-то время лежали и ржали. Но уже без меня. И их тоже быстро выписали. Смех ведь лучшее лекарство.