Двенадцать дней свободы. I

Повесть «Двенадцать дней свободы» относится к отмирающему ныне жанру – путешествия. Описанные здесь события действительно происходили в Голландии осенью  2000 года. Тем не менее, автор просит читателей воспринимать повесть не как  документальный, а единственно как беллетристический опус.










Я не могу вспомнить ничего значительного – только незначительное. Что и дает мне смелость вспоминать.
Александр Генис













I

…новое легкомыслие осенило
 бригадира…
Михаил Салтыков-Щедрин



РАЗГОВОР зашёл как-то так, что Витя Гриненко вдруг спросил:
– А про Голландию когда расскажешь? Отделался тогда статьёй, а подробнее когда будет? Что делал там, что видел.
Капитонов не замешкался с ответом, потому что уже давно на этот вопрос ответил себе сам.
– Да ничего я не видел, Витя. Смотреть – да, смотрел, а увидеть не получилось. Был бы на экскурсии, чтоб повозили, рассказали, а так… Языковый барьер и вообще… конференция эта. Ни в один музей не попал – денег не было.
Гриненко понимающе кивнул. Человек деликатный, он всегда соглашается с собеседником. Вернее, как будто соглашается, потому что, кивая, продолжает гнуть своё.
– Вот и напиши.
– Да о чём?!
– О том, что ничего не видел. Ну напишет об этом какой-нибудь доктор… нидерландских наук, а толку? Кто его читать будет, кроме таких же докторов с кандидатами? Широкий читатель, он – любопытный дилетант и не больше. И писать для него должен такой же дилетант. Чтоб на одном языке говорить, тогда будет интересно… Ты-то хоть был, по крайней мере. А я так вообще нигде не был… Дальше балкона.
– Ладно, не прибедняйся, – отмахнулся Капитонов.
И задумался. Поездка, о которой завёл речь Гриненко, успела отдалиться во времени, начали стираться в памяти её подробности и блекнуть впечатления, оставляя единственно факт, симпатичный и бесстрастный, как голографическая наклейка на шенгенской визе в загранпаспорте. Тут не то, что рассказывать, тут самому бы не забыть, как и что было…
– А что? Можно и попробовать. Вечера на носу зимние, долгие, – сказал Капитонов, тут же вспомнив, что именно этот довод слышал он недавно из весьма милых уст в качестве ненавязчивого подталкивания к новым литературным опытам.
– Ну вот! – удовлетворённо подытожил Гриненко. – Вот и пиши!
Отношения Гриненко и Капитонова складывались таким образом, что спорили приятели редко, но и достигнутое согласие во взглядах на неожиданно возникший вопрос никого ни к чему не обязывало. Просто остановились двое мужчин поболтать на полуденной улице – погода, благо, выдалась не по сезону изумительная.
Ноябрь выкинул неожиданный фортель: дни стояли тёплые и ясные, какие обычно случаются лишь ранней осенью. Незлое солнце, прошив оголённые кроны деревьев, высушило асфальт, высветило зелень газонов, усыпанную, впрочем, тёмной преющей листвой. Белесое, как бы выгоревшее за лето, небо, тяжёлые пирамиды старых елей, перечёркнутые белыми стволами берёз, рдеющие брызги рябин – немного солнца и он умеет выглядеть привлекательно, этот город.
– И тогда был ноябрь, – вспомнил Капитонов. – Не такой, правда, как этот, но тоже тёплый, слава Богу…
– …«Кировоградская бабушка»! Очень хорошая газета! – прервал беседу истошный крик уличной торговки. – Купите, не пожалеете.
– Мы газет не читаем, – охладил её пыл Гриненко.
Его заявление являлось абсолютной правдой. Газет он не читал, потому что, работая в редакции, газету – с другим, правда, названием – самым настоящим образом делал; Вадим Капитонов не читал газет, потому что не читал их вообще.
– Мысль перебила, – Вадим недовольно проводил взглядом удаляющуюся офеню с прижатой к груди охапкой «Кировоградской бабушки». – О чём я?
– Да ни о чём, – пожал плечами Гриненко. – Ноябрь был тогда, сказал. Вот с этого и начни – классное начало…

ДА, тогда, два года назад, вояж Вадима Капитонова в Европу пришёлся на ноябрь, хотя сам незадачливый путешественник считал, что история началась гораздо раньше. С того дня, когда ему позвонил Володя Дубинский, лидер сергеевских «зелёных», и сказал, что есть необходимость встретиться и поговорить.
Звонок не удивил – у Дубинского, похоже, родилась новая идея. Вадим был знаком с главным экологом города не один десяток лет, и все эти годы тот генерировал идеи, не уступая в скорости и ритме хорошо отлаженному пельменному автомату. Всё бы и ничего, но так сложилось, что экспертом по качеству своей продукции Дубинский избрал Капитонова.
Издавна и бесповоротно Вадим Капитонов считал себя человеком трезвых взглядов на жизнь, самого критического, что ни на есть, к ней отношения. Но таилась, видимо, в глубине души страсть к авантюрам и переменам, что и заставляло его внимать неожиданным, мягко говоря, идеям Дубинского. Нередко, разбуженный ночным телефонным звонком, Вадим терпеливо выслушивал проекты восстановления конезавода известного дореволюционного промышленника Четверикова или постройки на Кобыльей гранитной набережной и разбивки парка с вековыми(!) клёнами и липами. Причём речь не шла о его, Вадима, одобрении – речь шла о безоговорочном его участии в новом дерзновенном начинании.
Вадим ещё добросовестно размышлял над поставленной задачей, а вновь позвонивший Дубинский, даже не обмолвившись о конезаводе и набережной, уже предлагал немедленно переловить и окольцевать всех городских птиц (синиц и ласточек серебряными кольцами, воробьёв и ворон – из нержавейки), а также отстроить в исконном виде и месте знаменитый в прошлом городской кабак «Прочь скука» и снять в нём игровой фильм на краеведческую тему. Само собой  разумелось, что написать сценарий будущего шедевра должен будет Капитонов.
– Угу! – кивал Вадим в телефонную трубку. – А заодно давай бардак на Меланьиной Заставе возродим… И клад Мазепы откопаем.
– Ну, можно и это, – благосклонно соглашался Дубинский. – В общем, занимайся…
Впрочем, несправедливо было бы свести всю деятельность Владимира Дубинского лишь к пустопорожнему прожектёрству, и в 1991 году одну из его идей удалось претворить в жизнь.
Однажды, встретившись в длиннющей очереди за мылом по талонам, Дубинский и Капитонов разговорились и выяснили, что редкое единодушие испытывают они в вопросе возвращения их Сергеевску прежнего названия – Успенск.
Чаяниями Дубинского в срочном порядке была сколочена группа единомышленников «Родник». О её деятельности рассказывать можно долго и много, как и о всякой иной бесполезной деятельности. Но речь о другом.
Возможно, потому, что возглавлял «Родник» известный возмутитель спокойствия Дубинский, городская власть инициативам группы не обрадовалась, но в девяносто первом году не прислушаться к голосу общественной организации уже не представлялось возможным. Вопрос о переименовании Сергеевска в Успенск вынесли на городской референдум.
Наряду с тем, как впредь называться городу, в бюллетене значился вопрос: быть или не быть Советскому Союзу? В девяносто первом году многим ещё казалось, что к их мнению кто-то прислушивается.
До принятия Беловежских соглашений оставалось чуть больше недели – группу «Родник» интересовало, какое имя будет носить город.
Волеизъявлением – как стало модно выражаться – горожан Сегеевск остался Сергеевском. «Родник» огорчился и самоликвидировался, и лишь несгибаемый Дубинский  ещё долго атаковал исполком требованиями занести в «Книгу почёта города» лос-анжелесскую певичку Любу Успенскую.
Вадим Капитонов фиаско в референдуме пережил болезненно и, как следствие, навсегда утратил интерес к каким-либо телодвижениям общественного толка. И только идеи Володи Дубинского продолжал выслушивать, ничего, впрочем, уже не делая для их осуществления…
И вот позвонил Дубинский и назначил встречу, но в результате Вадим не оказался потрясённым очередной идеей, а наоборот – озадачен был неожиданной просьбой.
– Дело есть, – начал по-деловому Дубинский. – Говорят, у тебя кто-то есть в ОВИРе.
– Говорят… – уклончиво хмыкнул Капитонов.
В этом городе все знают – у кого кто и где есть. Действительно, сосед по лестничной площадке и собутыльник Капитонова майор Варцаба, начав сержантом ППС и переслужив во всех подразделениях Сергеевского горотдела милиции, с возрастом знамёнам не изменил и обрёл наконец не пыльную и внушающую уважение должность в паспортном столе города.
– Что, гражданства лишают? – заботливо поинтересовался Вадим.
– Почти. Вызов я получил, на семинар в Чехию. Короче, мне нужен загранпаспорт.
Такого поворота Вадим никак не ожидал, а ожидать надо было. В каких диких формах не проявлял Дубинский любовь к родному городу, штанишки городского эколога со временем стали ему малы – сайт в «Интернете» и переписка с лидерами мирового «зелёного» движения уже обязывали показаться в Европе и лично.
– Загранпаспорт? – без малейшего энтузиазма переспросил Капитонов. – Хм…
И задумался, пытаясь сопоставить аппетиты правоохранителя Варцабы и легендарно скромную платежеспособность Дубинского.
– Ладно, попробую. Но…
В голове неожиданно возник пассаж, достойный делового человека средней руки, и Капитонов закончил:
– …давай сделаем бартер. Я тебе – загранпаспорт,  ты мне – загранпоездку.
– Куда?
– Да всё равно, в общем. Только не в Германию…
– Понял. А не в Германию почему?
– Как тебе сказать… Немцы там, не люблю я их.
– А где ты их видел, немцев, чтоб не любить?
– Да и не видел почти. Я их это… генетически не люблю.

МАЙОР Варцаба ломаться не стал.
– Ящик шампанского, – огласил он свой вердикт. – Не мне, в область отвезти надо.
И, посмотрев на Вадима открытым и честным взглядом милицейского офицера, добавил:
– Ну, пару штук сам выпью…
А дней через десять Дубинский получил заграничный паспорт гражданина Украины.
Вадиму же Капитонову оставалось лишь ждать – пребывать то есть в состоянии, которое он ненавидел и в котором, по бессчётным поводам, провёл большую часть жизни. Время от времени он звонил Дубинскому, напоминая о своей готовности пересечь границу их благословенной родины, и нередко слышал: «Да-да, помню, конечно. Подожди недельку-другую, как раз что-то закручивается в Венгрии (Польше, Швеции, Италии...). Поедешь…» Вадим ждал, и по истечении «недельки-другой» Дубинский, не без виноватых ноток в голосе, сообщал: «Понимаешь, Юля поехала. Она в инязе учится – ей это важно». Нельзя сказать, что окружающие Дубинского многочис¬ленные девочки с экологическими устремлениями вили из него верёвки – нет, они, скорее, на нём верхом ездили. «Понимаю», – вздыхал Капитонов.
Всплыла в памяти во всех нехороших оттенках подзабытая история, когда дали ему на работе турпутёвку в Англию и отобрали самым бессовестным образом, чуть ли не накануне отъезда. Занервничал Капитонов, но и опомнился довольно скоро. Ни к чему распускаться. «Не обольщаться», – вот достойный девиз сегодняшнего дня, а уж по отношению к обещаниям Дубинского – тем более.
Вадим успокоился и лишь в кругу общих знакомых иногда усмехался небрежно: кинул, мол, меня Вова Дубинский…
 
ВСЁ наиболее значительное в жизни – жди, не жди – всегда сваливается как снег на голову. Более небрежного тона, чем тот, которым говорил по телефону Дубинский, Вадиму слыхивать не доводилось.
– Ну, как ты там? Жив-здоров?.. В Голландию поедешь?
– Я… Подожди… Когда?
– Послезавтра в Киеве надо быть, в посольстве. Короче, если едешь, – диктуй номер загранпаспорта, мне звонить нужно.
– Счас… А что там, как?
– Так ты не хочешь? Так и скажи.
– Да подожди ты, Господи! Сейчас я к тебе подскачу – расскажешь подробней…         
Когда Вадим появился в офисе «зелёных», выяснилось, что ехать нужно в Гаагу, на конференцию по вопросам изменения мирового климата.
– …А он что, меняется? – обескуражено спросил Капитонов.
– А ты разве не замечал?!
– Да… не до того как-то было.
– Ну ты даёшь! Это ж проблема вселенского масштаба! Если температура повысится ещё на градус, человечество будет вынуждено строить подземные города. А на поверхности суховеи начнутся, бури всякие…
– Не, ну это я в курсе, разумеется, только, – Капитонов потупился, – непонятно, каким я боком к этой конференции?
– Ты будешь представлять экологическую прессу, – веско сказал Дубинский. – Вернёшься – напишешь статью.
– Да я уже лет сто не писал ничего. Кроме объяснительных.
– Вот и напишешь объяснительную – где был, что делал, что видел… Короче, что там и почём.
– Кстати, насчёт «почём». За чей счёт поездка? Я ж как-то не очень…
– Они оплатят, не волнуйся, но проблема есть. За дорогу нужно заплатить сразу, а там, на месте, возместят. Плюс виза,  страховка. Да, питание за свой счёт, бери сало, тушёнку. Найди, в общем, где-нибудь триста баксов.
Вадим хотел было спросить, не уточнит ли обер-эколог место поисков необходимой суммы, но Дубинский поспешил огорошить новым обстоятельством:
– И жить придётся в церкви.
– Не понял. И в качестве кого?
– Ну, в бывшей церкви. Спать в спальном мешке, тоже с собой взять надо.
– Хорошее дело. Ты давай сразу – что там ещё интересного?
– Канал, кажется, выкопать надо будет, – без особой уверенности сообщил Дубинский.
– А сейчас их там мало? И насчёт лопаты как, тоже с собой?
– Или дамбу построить, не помню, – задумался на миг Дубинский, но тут же оживился: – Но это символически, акция такая. Так что лопату можешь не брать.
– Утешил, спасибо…

 ПЕРВОЕ, что сделал Вадим Капитонов, выйдя из штаб-квартиры «зелёных», – позвонил на работу и договорился встретиться с коллегами. Более чем двухнедельное отсутствие требовалось согласовать.
Сослуживцы прониклись быстро – «не каждый день доводится… Голландия – это, конечно… может, останешься там… поезжай, прикроем, чего там…» Вадим духом воспрянул и очередной вопрос задал почти игриво:
– Триста баксов никто не займёт?
Коллеги поскучнели. Обнадёжил было бригадир:
– Триста, говоришь? Надо подумать.
– Ну!
– А когда ехать?
– Завтра на Киев и уже с деньгами.
– Не, они у меня в деле, до завтра вытянуть не успею.
Теперь поскучнел и Капитонов. Общая эйфория улетучилась,  и  разговор  не клеился до тех пор,  пока кто-то – долгожданно, впрочем – не заметил, что по такому поводу, мол, не мешало бы…
Парадоксально, но факт: когда не удаётся отыскать денег на хорошее и нужное дело, всегда находятся они, чтобы по поводу неудачи выпить «с горя»; и нередко пропитая сумма не уступает, а то и превышает первоначальную, так и не найденную.
Сначала пили на работе, в бытовке, потом перебрались в ближайшую кафешку – не нужно мудрить с закуской и всегда какая-никакая, но музыка. Разговоры, так или иначе, вертелись вокруг заграницы. Выяснилось: из пяти присутствующих – один служил в Чехословакии, другой мотался «челноком» в Польшу, третий сидел в России.
Пилось хорошо, вольготно – ближе к закрытию это кафе посетителями не изобиловало. Приёмник-штамповка из даль¬него угла источал в зал музыкальные поздравления. Кто-то кого-то привечал в эфире, и песни звучали хорошие – лишённые малейшего смысла и элементарной мелодии, внимания они не требовали и от душевной беседы не отвлекали.
Компания долго спорила – приравнивать ли отсидку в зоне под Ульяновском к загранпоездке или нет.
– Нашёл тоже, Ульяновск! – кипятились оппоненты. – Собрался по ленинским местам – ехал бы в Париж! Или, на худой конец, в Куокколу!
– На худой конец ты сам езжай! – огрызался соискатель звания загрантуриста. – Меня что, спрашивали?!
Наконец, – после четвёртой, кажется, бутылки, – решили, что неволю в ближнем зарубежье к пребыванию за границей приравнять можно. Понятное дело, акции Капитонова с его – неосуществлённой пока, но вот-вот – поездкой обретались в этот вечер на недосягаемой высоте.
Жаль, и нетрезвую голову не покидала, сидела колкой занозой мысль – «Триста баксов! Где их брать, триста баксов?!»
Вышли из кафе поздно.

ДОМОЙ идти не хотелось, и Капитонов, добрёв до теле¬фона-автомата, позвонил Эдику. Вернее – Эдит, просто Вадим,¬ не вдаваясь в морфологические тонкости, называл подружку по-своему.
Эдик обладала достаточным количеством достоинств, чтобы обаять Капитонова, но в своё время Вадим отметил два: крупноватый, но славной формы нос и начитанность выше обычно встречающейся.
Нравились Вадиму большие носы – тут уж что поделаешь? За выдающимся носом мнились ему в человеке и другие выдающиеся качества. Со второй позицией дело обстояло и того понятней. Неравнодушный к художественному, и не очень, слову Капитонов тянулся к людям со сходными привязанностями – с кем и поговорить можно, а при случае и помолчать на ту же тему. Даже в обыденных ситуациях Эдик частенько пользовалась цитатами из классики и, впрочем, всегда к месту.
Вольтеровским «всё к лучшему в этом лучшем из миров» Эдик положила начало их знакомству, продемонстрировав в одночасье не только знание «Кандида», но и редкое для нынешнего обывателя мироощущение и настроение.
Цитаты были и позже. «Отыскался след Тарасов», – говорила Эдик, когда Капитонов появлялся в её дверях после недельного отсутствия.
Если же Вадим ухитрялся пропасть на месяц, Эдик щурилась и цедила: «Жив презрительный Терсит» – и незадачливый гость, о первоисточнике в этот раз даже не ведая, чувствовал себя определению вполне соответствующе.
Ну, а когда случалось Капитонову являться – бывало, чего греха таить – в абсолютном пополаме, Эдик не мудрствовала и вспоминала пресловутого «тятю» и нежданно угодившего в сети утопленника.
…Эдик отозвалась после первого гудка, но что-то трещало и хрипело в трубке, отчего Вадим не сразу узнал её голос.
– Эдик, ты? – несколько раз проорал он, пытаясь поднятым воротником куртки заглушить собственные крики на безлюдной вечерней улице.
Треск на линии неожиданно прекратился, и он услышал отчётливое:
– Да не кричи ты так. Я это, я.
Вадим облегчённо выдохнул и отрапортовал:
– А это я, сок с мякотью!
– Сла-ава Богу! – в тон ему, на подъёме, откликнулась Эдик.
Минут двадцать спустя, он сидел на малогабаритной кухне Эдика, недоумённо разглядывая белую в красный горошек чашку с круто заваренным чаем.
– Я уезжаю в Голландию, – хмуро объявил он парующему напитку.
– Насовсем? – бесстрастно поинтересовалась Эдик.
– Не… На конференцию.
– Оч-чень интер-ресно! – она сложила руки на груди. – Нет, надо же, как растут люди! Две недели всего не показывался и уже на конференцию едет! А раньше – всё по забегаловкам! А почему в Голландию, Капитонов? Почему не в Бразилию? Таким колоритным типажам самое место в Бразилии.
– Кало-ритным! – огрызнулся Вадим. – Колоритным типажам, между прочим, подают колоритные напитки, а не это…
Кивнув на чашку, он брезгливо оттопырил нижнюю губу.
– А нетушки! – с деланной беспечностью Эдик развела руками. – Лилька позавчера заходила, мы и уговорили под беседу задушевную…
И спросила, не изменив тона:
– Ты останешься?
Капитонов опустил глаза и, глядя на ступни Эдика в тапочках с меховой опушкой, спросил глупо:
– А ты хочешь?
Эдик пожала плечами.
– Просто… думаю, ты дойдёшь сейчас не дальше первого мента… Трезвый бы ты такого не спросил, Капитонов. Трезвый ты соображаешь, каких вопросов нельзя задавать женщинам…
…Ночник напоминал обитателя глубин¬ных миров. Его лёгкие световодные нити, улавливая сотрясения шаткой тахты, слегка подрагивали, разбрасывая по спальне причудливые блики. Где-то, в стороне кухни, мерно рокотала вода в системе…
Вадим поцеловал Эдика в сосок и сел в постели, подобрав ноги на индусский манер.
– Чёрт! Я ж через три дня должен быть в Гааге!
– О Господи! – забросив руки за голову, Эдик потянулась. – А я думала – протрезвел.
– То-то и оно, что – да! Я действительно еду в Голландию!
– Зачем?
– Я ж говорил – на конференцию.
– А тема? А, знаю! «Эпизодический секс и, как следствие, низкая его эффективность».
– Голодной куме… – буркнул Капитонов. – Да, серьёзно, я еду на конференцию. Что-то там по экологии. Дубинский сосватал.
– А, ну раз Вова Дубинский сосватал – значит серьёзней и быть не может!
– Да мне-то, в принципе, какая разница? Отчего не съездить, мир посмотреть?
– И то так, – наконец поверила, кажется, Эдик. – Так ты у нас, выходит, экологом заделался.
– У-у! – взвыл Капитонов, откидываясь спиной на стенной коврик. – Как я не люблю это слово – «заделался»!
– Почему?
– Применительно к себе не люблю. Уж слишком точно оно отражает суть явления. Занимался человек чем-то одним, своим, и вдруг – бах! – занялся чёрт знает чем, в чём он ни уха ни рыла… А это всегда заметно.
– А ты не боишься в Гааге оказаться – ни уха ни рыла?
– Побаиваюсь, если честно. Но игра того стоит. Тут дру¬гая проблема есть. Триста долларов мне нужны. Займи триста долларов, Эдик.
– Ва-адим! – чуть не всхлипнула Эдик. – Я всегда был готов за тебя в огонь и воду, не моргнул глазом во время землетрясения, игры в покер, динамитных взрывов, полицейских облав, нападений на поезда и циклонов, но… триста долларов?!
– Спасибо, Билл! – нащупал Капитонов её коленку. – Но мне действительно нужны триста баксов.
– Вадик, ну нет у меня! Посуди сам – откуда такие деньги у экономиста планового отдела. Я вообще доллары эти только по телевизору видела, в рекламе «Western Union».
– Ладно, утро вечера мудренее!.. Давай исправлять положение, пока не уехал.
– Какое?
– Ну, ты же сама сказала – низкая эффективность. Или как там?..
…Утром Капитонов принял из рук Эдика – без особого уже отвращения – чашку с чаем, который и выхлебал, запивая белый хлеб  со сливочным маслом.
Решение вызрело: следовало идти к отцу, – у того, по расчётам Вадима, должны были иметься кое-какие сбережения.
В прихожей он замялся.
– В общем, это… Я поехал, значит…
– Позвонишь?
– Не знаю, как там будет… Посмотрим… Что тебе привезти?
– Цветочек аленький…

КОГДА Андрей Васильевич Капитонов открыл дверь, Вадиму показалось, что он ошибся квартирой. Отец предстал перед ним гладко выбритым, в застёгнутом на все пуговицы строгом пиджаке, меж лацканами которого пестрел широкий полосатый галстук – устойчивая мода прошедших десятилетий. Но большее изумление ощутил Вадим, переведя взгляд: ниже пояса отец был одет в заношенные до грязноватой голубизны тренировочные штаны и – плюс ко всему – обут в рваные домашние шлёпанцы. Две части отца стояли перед Вадимом и как нечто цельное восприниматься не желали.
– Проходи, проходи! – радушно пригласил сына половинчатый Капитонов-старший, запирая за ним дверь.
Когда же они устроились в креслах, отец торжественно провозгласил:
– Ну, с праздником, что ли!
«Тьфу, ё-ё! Седьмое ж ноября сегодня! Как же это я? Вот в честь чего маскарад, теперь понятно», – спохватился, но вслух отреагировал сдержаннее:
– Спасибо, и тебя также!
Вспомнив о празднике, Вадим уяснил для себя суть происходящего. Верхней частью наряда родитель отмечал очередную – Вадиму было лень посчитать, какую именно – годовщину Октября. С утра, пощёлкав каналами телепрограмм, он нашёл выступления Симоненко и Зюганова, послушал речи, понятные и близкие его настроению. 
Но важнее всего в этот день были воспоминания. Капитонов-старший вспоминал Октябрьские праздники за много лет кряду, когда, надев отутюженную рубаху и повязав галстук, приходил он к проходной родного завода, в атмосферу весёлой суеты и необременительных хлопот. И уже разворачивались знамёна и топорщились на древках фанерные члены Политбюро, благоухали отечественными духами сослуживицы и ходил по кругу неиссякаемый стакан, громыхал, захлёбывался маршами динамик-колокол и директор здоровался за руку и поздравлял… Куда всё подевалось?
Но подевалось всё-таки, и идти сегодня было некуда. Именно эту нынешнюю неприкаянность и символизировали домашние штаны отца. Дырявые тапочки, впрочем, тоже.
Андрей Васильевич выслушал сына без намёка на удивление. Впрочем, удивляться особенно было и ничему: в последние годы Вадим, если и навещал родительский дом, то лишь для того, чтобы перехватить деньжат. А Голландия… А что Голландия? Это раньше трудно было даже в Польшу вырваться, а сейчас – кати куда хочешь. И слава Богу!
В своё время, работая ведущим специалистом машиностроительного завода, Андрей Васильевич Капитонов побывал в двух длительных командировках, в Дании и Норвегии, где успешно принял и отгрузил уникальные на тот момент станки. Старания его не остались не замеченными – в канун какой-то знаменательной даты инструктор горкома партии привинтил к его пиджаку орден Трудового Красного Знамени. Короче, предмет беседы с сыном не явился для Андрея Васильевича пустым звуком – о жизни заграницы он знал не понаслышке.
Но достал атлас мира, –  пристрастился в последнее время листать справочную литературу, – рассмотрел Голландию, задал Вадиму пару вопросов и объявил:
– Денег я тебе дам. На сколько дней едешь?
– На двенадцать вроде.
– Ну так и езжай. Поживи хотя бы двенадцать дней в свободной стране…
  Из отцовского подъезда Вадим вышел с двойственным чувством. Обретённые триста долларов покоились в нагрудном кармане его куртки и, казалось, излучали тепло. А вот разговор с родителем давал толчок для определённых раздумий. «Ну и поколение! – мысленно пожимал плечами Вадим. – Не глупые ж люди, а какая каша  в головах! Седьмое ноября он празднует, революцию свою долбаную забыть не может, и – на тебе: поживи в свободной стране!»
Но глубоко вникать в пассажи отцовской логики – даже с несильного похмелья – у Вадима уже не было времени. Вечером того дня он выехал в Киев.

ОТЫСКАТЬ в центре столицы офис «зелёного» движения по адресу, нацарапанному Дубинским на клочке бумаги, оказалось делом нетрудным. Куда сложнее было дождаться, чтобы кто-нибудь из местных борцов за торжество экологии появился и открыл входную дверь этого самого офиса. Тем более, что ждать Вадиму пришлось под проливным дождём.
Не прошло часа, как появился Влад Тарасенко, которого и должен был отыскать в Киеве Вадим Капитонов. Чина его в «зелёной» иерархии Вадим так и не уяснил, но главное понял – в поездке в Голландию Тарасенко играет важную роль. Не узнать его было трудно – даже под дождём выглядел Влад представительно и, если бы не чёрные, этнически запущенные усы, вполне сошёл бы инструктора райкома комсомола былых лет. Во всяком случае, был так же сосредоточен, деланно приветлив и ухожен.
Познакомились и вошли наконец-то в офис. Разговаривал Влад на украинском языке, чем несколько озадачил Капитонова.
Позднее Вадим узнал, что на «рідну мову» Тарасенко перешёл всего два года назад, а до этого изъяснялся, как большинство киевлян, – по-русски. Очевидно, его лингвистические настроения оказались каким-то образом связаны с появлением под носом вислых кобзарских усов.
– Вадім, а кто ви за фахом?   – спросил Тарасенко.
– Инженер-механик, – не пускаясь в комментарии ответил Капитонов.
– Я так и знав. Скільки не зустрічав механиків, всі вони за звичаєм спокійні та врівноважені люди.
В голове Вадима что-то беззвучно щёлкнуло, и он вроде как услышал синхронный перевод сказанного. Услышал и так же мысленно отреагировал: «Причём тут – механик или тенор оперный? Тут поневоле будешь спокойным и уравновешенным – сначала пойми, что ты говоришь, а потом думай, на каком языке тебе ответить». И встревожила мысль: если в дальнейшем придётся-таки писать о Владе, как передавать его речь? В украинском он не силён, это явно. Слава Богу, хоть понимает. Хотя… можно так и писать, как понимает. В переводе, то есть…
Разговор не клеился. Влад углубился в какие-то бумаги, Капитонов решил осмотреть офис. Расположенный на первом этаже старого дома вблизи площади Льва Толстого, офис располагался в переоборудованной – обычное сегодня дело – квартире. Или, похоже, в двух – во всяком случае, имелись в наличии две ванных комнаты и два туалета.
Имелась здесь комната, которая и была непосредственно офисом, напичканная компьютерами и прочей электроникой, а также – небольшой, на двадцать-тридцать человек, конференц-зал и хорошо обставленная столовая. Повсюду – никаких обоев, стены идеально отштукатурены и выкрашены в светлых тонах. Кондиционеры с дистанционным управлением, в ногах – паркет.
«Славно живут истребители мусора, – отметил Капито¬нов. – Нестыдно, будем считать, мне здесь находиться».
Между тем в офисе начали появляться новые лица. В основном – женского пола. Вадима этот факт сначала несколько воодушевил, но тут же и обескуражил. Явившиеся особы не принадлежали к женщинам, ради которых стоило разжигать воображение.
Серьёзными – до смешного – пытались выглядеть девчушки из Львова. Они и заявились стайкой, сжимая в руках новёхонькие загранпаспорта. Жались друг к дружке и испуганно вздрагивали от каждого слова, произнесённого по-русски. Произнесённого, ясное дело, Капитоновым.
Они почувствовали себя увереннее с появлением руководителя львовской делегации – Ирины Тростинской, девицы, лидирующей в своей команде даже ростом и статью. Её навыкате глаза и капризно вздутые губы не выдавали светлого ума, но обнаруживали готовность и умение достигать любой цели, идти, если потребуется, по любым головам. В первые же минуты пребывания в офисе она сообщила, что имеет высшее юридическое образование и работает вице-президентом соответствующей фирмы. «Знаем, знаем, за что Маньке дали Красную Звезду», – отметил про себя Капитонов и потерял к Ирине всякий маломальский интерес.
Молодой человек, назвавшийся Тарасом, – и откуда они только берут такие имена? – узнав, откуда прибыл Капитонов, разулыбался.
– Так вы от Дубинского?
– Стало быть… выходит, – согласился Вадим.
– Милый дядечка! – сообщил Тарас.
– Уж куда милее, – маловнятно поддакнул Капитонов, осмысливая слово «дядечка» применительно к Вовке Дубинскому, которого знал со школы.
Появились ещё какие-то люди, Вадима тоже не заинтересовавшие.
Кроме того, поступила вводная от Тарасенко – всем одеться и ехать в голландское посольство на собеседование.

МАРШРУТКОЙ добрались на площадь Победы и, взяв правее цирка, перешли на Тургеневскую.
В приёмной посольства, прежде чем подойти к окошку, у которого и происходило непосредственно собеседование, требовалось заполнить комплект бланков. К бланкам прилагалось и приглашение, в котором, как Вадим ни всматривался в английский текст, фамилии свой не обнаружил, зато обнаружил на бумаге следы не качественно отлаженного ксерокса.
Капитонов и вошёл в посольство со сложным чувством, но когда выяснилось, что бланки следует заполнить на английском языке, ему сделалось и вовсе не по себе.
Английскую речь слушал он обычно, как арию в опере – из десяти слов понимал три-четыре. Говорить не говорил, хотя, при желании, мог бы слепить какую-никакую фразу, но удерживал страх выглядеть смешно и нелепо. Да и вообще – не уважал Капитонов английский, считая его языком убогим, для русского человека, обуреваемого чувствами и противоречиями, никак не приемлемым. Вот рок-музыкантам неграм, тем – да, тем – другое дело…
Но было в этот час Капитонову не до лингвистических тонкостей всех народов мира – до отвращения неуютно чувст¬вовал он себя в посольстве. Уверенный в себе и находчивый на слово в привычной обстановке, здесь Вадим окончательно растерялся и мысленно проклинал теперь и Дубинского, и Голландию с европейским сообществом, и антиядерное движение, и всё прогрессивное человечество в целом. Ну и себя, разумеется, – по справедливости…
Эмоции, конечно, эмоциями, но требовалось что-либо и делать. Отчаявшись разобраться с бланками самостоятельно, он тронул за рукав Ирину Тростинскую. Нижняя губа юридического вице-президента увеличилась по меньшей мере на треть, но всё же Капитонову было разъяснено, как написать по-английски «Эколого-культурный центр».
Мысленно лаясь почём зря, Капитонов выписывал в бланках английские буквы, когда переменчивая фортуна вдруг дала ему шанс ощутить себя кем-то отличным от абсолютного ни-чтожества. В документы было необходимо вклеить фотографии, и мало у кого из группы снимки оказались обрезанными по нужному формату. И тогда инженер-механик Капитонов извлёк из кармана швейцарский перочинный нож и – внешне небрежно и чуть ли не взмывая к потолку в душе – выпростал из колодки миниатюрные ножницы. Инструмент пошёл по рукам.
Благо, этим всё бы и закончилось, но предстояло ещё самое главное – подойти на собеседование к окошку, за которым восседала и добрых намерений не обнаруживала тётка явно славянского типа наружности. Капитонов напрягал слух, силясь уловить, о чём спрашивают и что отвечают те, кто уже покончил с документами и прошёл к окошку, но ничего существенного, кроме того, что собеседование ведётся на английском языке, разобрать не смог. «Во, попал, блин! – досадовал Капитонов. И учил же этот хренов английский когда-то, так нет же – кроме «Ху из он дьюти тудэй?» ни черта не помню…»
Но деваться уже было некуда. Там за окном с щелью и узкой полкой – ни дать ни взять, железнодорожная касса – находилась свободная страна Голландия, и шансы попасть и пожить в ней были в этот миг заманчиво велики.
Злосчастный вопрос о знании языков последовал незамедлительно, и Капитонов лишь покачал головой, съежившись и отведя глаза. Он наконец понял, что тётка за стеклом – всего лишь переводчица, а вопросы исходят от другой дамы, чиновницы посольства, сидящей в глубине своей, голландской территории.
– Какую организацию вы представляете?
– Эколого-культурный центр.
– Это общественная организация или структура местных советов?
– Общественная…
– Вы относитесь к NGO? – спросила голландка, и Капитонову стало окончательно дурно.
Позже, общаясь с попутчиками, он узнал, что NGO – non-governmental organization – означает всего-навсего «неправительственные организации». Ничего, в общем-то, особенного, но поди знай, что отвечать, если слышишь об этом впервые. А из уст переводчицы аббревиатура прозвучала и того зловеще.
– Вы относитесь к энжео? – услыхал Вадим и почувствовал себя – ни больше, ни меньше – на досадной мелочи провалившимся шпионом.
 – Мы… – попытался сглотнуть он несуществующую слюну, – …сотрудничаем…
Переводчица скривилась так, будто в рот ей залетела большая зелёная муха и теперь она вынуждена эту муху  проглотить. Но перевела, помедлив, так, что голландка удовлетворённо кивнула.
Паспорт и прочие бумаги Капитонова исчезли в щели окошка, и, выходя из посольства, Вадим оглянулся и ещё раз взглянул на переводчицу. Короткая стрижка, подбородок с тенденцией к удвоению – ничего особенного…

КАПИТОНОВ слонялся по офису киевлян и уже подумывал, не позвонить ли ему Эдику, когда Влад огорошил его вопросом:
– А где ваш второй?
Поддерживая навязанный ему имидж человека уравновешенного, Вадим не поспешил с ответом, и Тарасенко пояснил:
– Ваша организация хорошо себя зарекомендовала, и возникло решение выделить Сергеевску два места в делегации.
– Да-да, конечно! Дубинский говорил, – согласно закивал Капитонов, отчётливо помня, что дома ни о чём подобном и речи не заходило.
– Так вы не вместе ехали?
– Да нет, я сам…
– Странно, – поджал губы Влад. – Хотя… время терпит.
«Во, новости! – озадачился Капитонов. – Это ж кого ещё должно нанести? Попутчик – это серьёзно. Не с этими ж общаться – я и языка ихнего не знаю. А от Вовы Дубинского ждать можно чего угодно? Кто там в его окружении? Мальчики в очёчках, которых бьют в школе, а в дворовую беседку они входят, не иначе как наложив предварительно в штаны… Девчушки с ничем не подкреплёнными амбициями… Нормальных женщин рядом с ним отродясь не водилось.  Да и толку с них, с женщин! Я уже не в том возрасте, чтобы общаться с дамами, не имея за душой ни копейки. Опять же – Эдик…»
Но помимо радостей общения с земляком в далёком чужестранье волновало Капитонова и другое. Человека, посланного Дубинским необходимо было – узнать! Дабы подтвердить версию тесного и плодотворного сотрудничества там – дома, в Сергеевске. В противном случае могло обнаружиться, что Капитонов попал сюда случайно, приехал поглазеть за чужой счёт на Голландию. Стало быть, если явится человек незнакомый, требовалось узнать его интуитивно и разыграть сцену в духе ильфо-петровской – «Узнаю брата Колю!»
К счастью, никаких сцен разыгрывать не довелось, как не довелось сбыться худшим из опасений Капитонова. Земляк и попутчик, в конце концов, объявился, и оказался им Гоша Рыбченко, молодой человек с внешностью начинающего жиголо, которого Вадим немного знал, как выражались в Сергеевске, «по городу».
Они узнали друг друга, но поверхностное знакомство и приличная разница в возрасте к приветственным объятьям не побудили. Оказалось, Гоша приехал днём раньше, ночевал у родственников и в посольстве отметился самостоятельно. Обо всём этом он поведал вкратце и тут же огорошил Капитонова вопросом:
– А права водительские есть?
– Да есть.
– С собой?
– Дома…
Вадим заметил – фразы Гоша строит так, чтобы, обращаясь к нему, не употреблять местоимений. Ситуация понятная – называть на «ты» мешала принадлежность к иной возрастной категории, а на «вы»… Стоит ли разводить церемонии между людьми, которым предстоит спать рядом на полу в какой-то заброшенной голландской церкви? Заметил, но ничего не сказал – пусть ищет форму общения самостоятельно, пусть придёт к нужному местоимению естественным путём.
– А нельзя позвонить, чтоб передали поездом?
– Да можно, в общем-то, только… зачем?
– Машины назад гнать будем, – уверенно объявил Гоша, и Капитонов потянулся ладонью к затылку.
– Хм… Да я как-то… Я лет тридцать за рулём не сидел.
– Я тоже, – беспечно заявил двадцатипятилетний Гоша и успокоил: – Там дороги – машина сама едет. Ничего, короче, сложного.
– Я не собирался вроде, – продолжал сомневаться Капи¬тонов. – И денег у меня нет.
– У меня есть, – сказал Гоша. – Я хочу купить две машины. Или три. Тогда ещё кого-нибудь нанимать придётся.
«Ну и денёк сегодня! – отметил про себя Капитонов. – То энжео какое-то, теперь гонки по Западной Европе…» Но подлиться с Гошей соображениями по поводу его авантюрной идеи не успел – в офисе появилось новое лицо. Лицо это, принадлежащее мужчине лет тридцати пяти, было оформлено в основательно подзабытом дизайне семидесятых – отпущенные скрывающие уши волосы, усы с подусниками, бакенбарды. Так и мнились в дополнение – пиджак, зауженный в талию, и расклешённые брюки. Но нет, пиджак и брюки на мужчине были надеты вполне современные, да ещё и галстук обозначился широким косым узлом.
– Колобашкин Валерий Алексеевич, старший научный сотрудник, город Харьков, – новенький потряс руки Капитонову и Рыбченко и, обойдя их, исчез в дальних комнатах офиса.
Какое-то время оттуда доносилось рефреном: «Колобашкин… сотрудник… Харьков…»  – но вскоре обладатель бакенбард вновь возник рядом с сергеевцами. На этот раз харьковчанин держал в руке стянутую резинкой стопку визиток.
«Пункт второй: обмен верительными грамотами», – подумал Капитонов и ошибся.
– Заказал визитки здесь, в Киеве, – удручённо начал Колобашкин. – Сегодня забрал, и вот – с ошибкой напечатали.
Он сунул под нос землякам белую  с золотым тиснением картонку.
– Ну и чё там? Букву пропустили?
– Хуже. Лишнюю написали. Вот, гляньте.
В слово «Laboratory» действительно затесалась лишняя буква, и подразделение института, где обретался Валерий Алексеевич в качестве старшего научного сотрудника, именовалось в визитке как «Laiboratory».
Капитонов, всегда расценивавший наличие визиток у человека как признак необузданной спеси и дурного тона, неожиданно проникся сочувствием к новому знакомому и сказал:
– Всё правильно. Писать «лаборатория» через «ай» – это по оксфордским правилам. Принято в научных кругах и расценивается как знак особого престижа.
– Правда, Вадим Андреевич? – воспрянул Колобашкин. – Так это, значит, не ошибка?
– Конечно, нет. Это наоборот – круто! – внёс свою лепту в утешение старшего научного сотрудника Гоша Рыбченко. И посмотрел на Капитонова не без уважения…

СЛЕДУЮЩИЙ, накануне отъезда, день прошёл в соответствующих хлопотах. Всей группой вновь отметились в голландском посольстве, где Капитонов получил свой паспорт с визой, что развеяло его сомнения в успехе, возникшие после собеседования.
В туристическом агентстве, выделявшем транспорт для поездки, почему-то задержались долго. Капитонов не очень вслушивался, что обсуждал Влад с полной директоршей в блондинистых кудряшках, – можно было поспорить, в бытность Союза она работала диспетчером в крупном гараже, –  поглазел на рекламные плакаты на стенах и вышел курить на улицу.

ПОСОВЕЩАВШИСЬ, Вадим с Гошей отправились на рынок за продуктами в дорогу. В ходе совещания особого всплеска фантазии не произошло, и было решено закупить большей частью тушёнку.
Оказавшись свидетелем разговора, Колобашкин огорошил земляков заявлением:
– Я с вами.
Появление нового пайщика сергеевцев не обрадовало, – крутиться возле одного мешка с харчами удобнее всё же вдвоём, нежели втроём, – но отказать попутчику веских и не обидных доводов не нашлось.
На рынке они провели не менее двух часов, и в результате вещмешок Гоши обрёл солидный вес, под завязку заполнившись тушёнкой двух сортов в перепачканных солидолом жестяных банках.
Неудобства, связанные с намерением Колобашкина участвовать в общем котле, исчезли сами собой – харьковчанин на рынке потерялся.
       
ВЕЧЕРОМ Влад собрал группу в конференц-зале. Капитонов не удивился бы, если бы их проинструктировали, как вести себя там, по ту сторону кордона, – наслышался о подобном от бывалых людей.
Но речь пошла о другом. Как оказалось, их поездку финансировала какая-то, соответствующего направления, организация из Соединённых Штатов. Вполне понятно, что эта организация возжелала, дабы неформалы Украины разделили позицию американской стороны в отношении протокола, подписанного в Киото. «Нужно выработать концепцию», – говорил Влад.
Капитонов, нашедший место в дальнем углу, почувствовал себя мерзко, что случалось с ним всегда, когда он чего-ни¬будь не понимал. Вернее, он понимал, что ситуация складывается некрасивая, так как жить предстояло у голландцев, которые со щедрыми американцами состояли в идеологических контрах. То есть расклад выходил для украинцев типический: деньги нужно было взять у одних, воспользоваться гостеприимством других и, поимев таким образом обе стороны, не потратиться самим да ещё и обозначить своим сомнительным присутствием участие в решении судеб человечества.
Всё это он понимал, но Влад зачитывал письмо, полученное по электронной почте, с ходу переводя с английского на украинский, и Вадим только мрачнел, силясь вникнуть в значение слов «квоты», «тепличные газы» и т.п.
Гоша Рыбченко, пристроившись рядом, невозмутимо читал полученный от белокурой диспетчерши самопальный проспект, содержащий адреса автомобильных торгов и чёрных рынков Голландии.
Капитонову вспомнилось, как  лет пятнадцать назад приходилось выступать ему на партийных собраниях. У них в партгруппе существовала тогда негласная очередь:  кому и за кем выступать в прениях. Причём тема, то есть повестка дня собрания, в расчёт не бралась вообще. Когда Вадим впервые поднялся к трибуне, он буквально остолбенел, поражённый тем, насколько серьёзны лица его коллег, сидящих в зале. Они, сидящие, знали, что оратор будет сейчас нести заведомую ахинею, и с самым глубокомысленным видом готовились этой ахинее внимать.
Нечто подобное происходило сейчас и в конференц-зале зале экологов, благо хоть Капитонова на трибуну никто не выталкивал и слушать его не собирался.
– Events, events… – забормотал вдруг Влад в раздумье. – Как будет по-украински «events»?
– Події , – подсказал Гоша, не отрываясь взглядом от списка блошиных рынков королевства Нидерландов.
– И это я слышу от жителя Восточной Украины! – с одобрительным недоумением прокомментировал реплику Тарасенко.
– Ми вільно володіємо українською мовою  , – не сдержавшись, брякнул Капитонов и ощутил лёгкую панику от мысли, что кому-нибудь может прийти в голову проверить правдивость его заявления.
Но обошлось. Влад лишь кивнул в ответ и продолжил чтение письма голландских коллег. «Нам нужно выработать позицию», – в порядке комментария к прочитанному говорил Тарасенко.   
«Позвонить Эдику, что ли?» – отчаявшись разобраться в сути происходящего в зале, вспомнил Капитонов и, стараясь не шуметь, поднялся и вышел в коридор.
Звонить из офиса, пока не закончилось собрание, показалось ему не вполне корректным. Быстро одевшись, он вышел на улицу и через пять минут ходьбы оказался на Крещатике.
Несмотря на поздний час и не самое лучшее для прогулок время года, на главной улице государства было довольно людно. Капитонов остановился возле караоке. Не возле того, что по телевизору, а возле организованного предприимчивыми ребятами с аппаратурой – плати пятёрку и горлань во всю глотку под любую заказанную мелодию.
Не хотел, но купил и съел мороженое. Потом спустился в подземный переход под Майданом Незалежности. Хотелось послушать уличных музыкантов, но не повезло – время действительно стояло позднее, и если в переходе и были музыканты, то уже зачехляли инструменты и подсчитывали выручку, отхлёбывая пиво из бутылок.
Вернувшись в цитадель столичных «зелёных», Капитонов обнаружил, что группа улеглась спать, устроившись на ковровом покрытии конференц-зала. Выждав, чтобы глаза привыкли к полумраку, Вадим отыскал Гошу и, расстелив рядом спальный мешок, вытянулся на спине.
«А Эдику так и не позвонил… Ладно, всё равно, наверное, зависает у Лильки… А завтра… завтра… в Голландию… Да, конечно…»