Т. С. Ж

                Жилищно-коммунальная поэма.


               
                Мне говорят, что окна ТАСС
                Моих стихов полезнее.
                Полезен также унитаз,
                Но это не поэзия.
               
                Николай Глазков.

               

               

Предисловие.

            Уважаемый читатель, автор предупреждает, что ничего из описанного в этой скучной истории даже и не могло происходить на самом деле нигде, а уж тем наипаче в нашей стране, городе, во дворе. Разве бывают в реальной жизни такие персонажи и такие события? Ведь это абсурд! Автор, всего лишь предлагает оценить степень абсурдности этого абсурда, и оглядеться, и задуматься, и сделать выводы. Самому.


Глава 1. Знакомство.

          Глазок в двери был, но Сергей им не пользовался. Раз кто-то звонит, значит что-то нужно. За дверью обнаружился Кузя – весьма неприятный хмырь из соседнего подъезда. Это было интересно.
- Чем обязан? – искренне удивился Сергей раннему визиту столь неожиданного гостя. Кузя, насколько смог, выразил собой саму официальность, и голосом, в котором, впрочем, было мало уверенности, произнес:
- Сергей Сергеевич, вы должны передать мне все документы.
- Так-таки и все? – еще больше удивился Сергей – и прямо таки должен? Становилось весело. Кузя ошибочно принял Сергееву улыбку за хороший знак и приободрился:
- Все документы по ТСЖ, и печать, и чековую книжку.
- А ну, дыхни, – не нашел Сергей другого объяснения.
- Зачем?
- Ты выпил?
- Я не пьющий, – обиделся Кузя.
- Ну, тогда тебя кто-то обманул. Я тебе ничего не должен. Ну-ка, зайди.
Сергей втащил хмыря в прихожую.
- Глянь в зеркало.
- Ну… - не понял Кузя, разглядывая свою не слишком приятную физиономию.
- Что, ну? Где ты, и где документы? Ты сколько классов закончил?
- Три, – честно признался расстроенный Кузя.
- Так чего ты пришел? Ты кто такой?
Тут Кузя гордо выпятил грудь и с пафосом произнес:
- Я председатель ликвидационной комиссии. И вы обязаны….
Становилось совсем весело.
- Значит, я обязан? Кузя, я понимаю, что тебе трудно, но попытайся все же пошевелить своей единственной и неповторимой извилиной. Ликвидационная комиссия занимается чем?
- Ликвидацией, – после некоторой паузы сообразил Кузя.
- А ты в курсе, что мы уже ликвидированы?
- В ку…знаю.
- Так чего ты пришел?
- За документами.
- Да зачем тебе документы?
- Для ликвидации.
Тут уже растерялся сам Сергей:
- Кузя, я же тебе только что…. Ну, ладно, иди, подумай, потом придешь. Иди, иди, – слегка подтолкнул он к выходу замершего в нерешительности хмыря.
Кузя, если и не сообразил, что идти надо, то, по крайней мере, почувствовал. И пошел.

           А начиналось все два года назад, когда в доме решили создать ТСЖ. И тут придется сперва порассуждать на тему, может быть и не вполне коммунальную, но без которой, тем не менее, никак не обойтись, какую сторону нынешней нашей жизни ни возьмись описывать. А именно, о воровстве.
Так ли уж любит наш народ украсть, как принято думать? И весь ли народ? Да нет же, и нет, и нет! Но часть народа любит очень! Поэтому Стенька Разин у нас народный герой, и каторжан у нас всегда жалели. А если еще при этом свобода и демократия, так непременно нужно зарезать соседа. А уж украсть – так будьте здоровы! При этом демократов никаких у нас никогда не было, если не считать вечной кучки борцов против всех, но за справедливость. Так кто же тогда пришел у нас к власти, прикрываясь чучелом властолюбивого забулдыги?
Конечно, тут явно приложили свою загребущую лапу наши новоявленные друзья, бывшие еще вчера злобными врагами; но ведь не они, не они. Так кто же? Когда- нибудь потом история нам растолкует все подробнейшим образом. Но хочется знать сейчас. Ведь каждому же известно: чтобы взять не то, чтобы власть, а даже, например, бутылку водки, нужно располагать определенными финансовыми возможностями и неким кругом единомышленников. Словом, должна иметь место некая сила. И такая сила имела место быть. Официально она называлась теневой экономикой, неофициально – мафией, а практически представляла собой большую, расползшуюся по всему Союзу, прожорливую амебу, состоявшую из работников торговли, бытового обслуживания и, посредством естественного и искусственного дефицита, так тесно сросшуюся с нижним звеном партийно-хозяйственного аппарата, что трудно и разделить. Строго говоря, власть на местах и не менялась вовсе. Она только отбросила излишнюю скромность, явив народу свою суть. А суть амебы проста до примитивности. Главной ее целью, принципом и высшим смыслом является стремление сожрать все, что только можно. И она, сбросив старую красную кожу, стала жрать, жрать, жрать. Еще амеба любит размножаться делением, чем она тоже немедленно занялась. Но и разделившись, осталась она той же скользкой и гнусной тварью. И стало ей широко и вольготно. И пошла вакханалия. И потекли с экранов и страниц потоки грязи и мерзости, при виде которых народ только плевался и брезгливо передергивался, пока не заметил вдруг, что и сам уж по колено вляпался в липкую слизь. Тогда вот и нашлись у нас люди, не пожелавшие быть кормом для амебы. А здесь, на местах амеба продолжала жить и процветать.
И плевала на все несъедобное. И все искала, чего бы еще сожрать. И находила.
А тут реформа ЖКХ подвернулась мимолетом. Об этом и речь.   


Глава 2. Начальники.


         От шашлыка оставались одни объедки, бутылка из-под дорогого коньяка была пуста, словом, совещание подходило к концу. Завершали пивом.
- Какая дрянь эти ваши омары, – брезгливо скривил тонкие губы худой маленький замухрышка лет пятидесяти пяти, который, несмотря на очки в золотой оправе и дорогой костюм, походил скорее на грузчика – экспедитора, холостого и бездетного. Между тем, это был Василий Иванович Хапаев – бывший работник советской торговли, предприниматель, а вот теперь – один из руководителей области. 
- Лучше бы раков наварили – ворчал он, продолжая безуспешные попытки разломать здоровенную клешню.
- Да ты кусачками, – улыбнулся во всю ширину своей необъятной потной физиономии хозяин дачи и области Николай Иванович Бильдюк, протягивая Хапаеву специальные щипчики для разделки омаров.-  Раков ему захотелось. А потом….
          Здесь автор, откровенно говоря, растерялся. Разговор больших руководителей был так густо нашпигован матом, сальными шутками и патологоанатомическим юмором, что передать его в натуральном виде не представляется возможным. Если же привести его в литературный вид, потеряется даже суть, а этого бы не хотелось, поскольку разговор как раз и шел на интересующую нас тему. А именно, о реформе ЖКХ. Третьим собеседником был Семен Емельянович Заразин – бывший, честно говоря, бандит, а ныне – заместитель губернатора. Внешность его и была типично бандитской. Добавить к этому можно еще большой живот и тройной подбородок.
 - Ну что там твои чудаки (это и многие последующие слова автору пришлось заменить) из управляющих компаний кота за хвост тянут? – обратился Хапаев к Заразину. – Я им ноги поотрываю! Скоро деньги начнут поступать, а они клопа давят.
 - Да пацаны хотят знать, какая у них доля.
 - Доля у них будет тяжелая, это я им обещаю. Какая доля? Они охренели?! Они кто, вообще, такие? Чудаки вшивые! А теперь -  генеральные директора кампаний. Вот пусть и крутятся. А если будет спрос, так мы своими задами ихние прикрывать не будем. Вот этого можешь им не передавать.
 - Какой спрос? – ухмыльнулся Бильдюк – С кого? С нас?! Да что он может, этот детеныш КГБ? Пусть только вякнет. Размажем! На местах кругом наши сидят, да и там, кроме его пролетарской кучки, все нормальные люди. Конечно, с алкашом было спокойней, но и этот никуда не денется. Будет, как шелковый.
          Николай Иванович знал, что говорит. В отличие от собутыльников, он прошел суровую школу аппаратно-бюрократического труда от мельчайшего комсомольского вожачка до большого народного слуги; перенес, правда и тяжелые времена, но не утонул, и вот – руководит областью. Любое дуновение в аппаратном климате он ощущал неким органом, имеющимся только у бюрократически одаренных людей. Так что он знал, что говорит, хотя и коньяк, конечно, начинал действовать.
 - Ну что, забулдыги, - утвердительно спросил он – может еще по коньячку?
 - Зачем тогда пиво было начинать, – раздраженно пробурчал Хапаев. Разделать омара ему так и не удалось. – И давай все-таки договорим.
 - А чего тут договаривать? – построжал Бильдюк. – Сенька, чтобы твои идиоты через неделю были готовы. А ТСЖ душить.
         
  Тут придется вникнуть в подробности. Ведь читатель, вероятно, даже не представляет, почему бы это нужно душить ТСЖ. Дело-то хорошее, да к тому же, государственное. И кому будет плохо от того, что жильцы сами станут решать свои жилищные проблемы? В каждом доме найдется пара-тройка нормальных мужиков, способных разобраться в нехитром домовом хозяйстве в течение недели. Было бы желание. А желание есть, поскольку на деятельность различных обслуживающих организаций насмотрелись вволю.
Но тут государство решило жильцам помочь и выделило деньги на капремонт, который, конечно, не проводился десятилетиями. Большие деньги. А большие деньги всегда пахнут большой бедой для маленького гражданина, поскольку их очень любят большие начальники. И начальникам хорошо известно, что народ – быдло и халявщик. Ему сколько ни дай – все мало. Так зачем давать? Ведь злоупотребят! Возьмут, да починят все сдуру. А на дом нужны миллионы. А домов тысячи. Не лучше ли их освоить (вдумайся, читатель, в смысл слова) через управляющие компании?

          Маленькие начальники тоже любят коньяк, но не дорогой и ненастоящий. И не такими дозами, потому что не на даче, а в кабинете.
          Климент Ефремович Чепушилов – генеральный директор АО ПЖКХ «Фаворит» -  созвал совещание. Количество участников было оптимальным: присутствовали два его зама – Васько и Грыцько – братья-близнецы из близкой заграницы. Васько был коммерческим директором, а Грицько тоже директором, только сам точно не знал каким. В визитке с золотым тиснением солидно значилось: Директор по менеджменту. Но что это за мент такой, и почему он директор именно по этому менту, Грыцько не понимал, а спросить стеснялся.
Но, поскольку речь все же шла о ментах, он считал себя кем-то вроде начальника службы безопасности и рьяно выполнял свои предполагаемые обязанности, чем сильно удивлял сослуживцев.
 - Ну, шо, хлопци, дерябнымо? Дюже гарна горилка. – Начальники, независимо от их размеров, часто любят прихихикнуть над подчиненными. Поэтому, в присутствии Васька и Грыцька, Климент Ефремович старался «балакать на ридной мови», и, поскольку ему это казалось смешным, братьям тоже приходилось подхихикивать. Но разговаривать они старались по-русски. Бутылка была еще девственно полна, и совещание началось с приятных хлопот по сервировке стола. Когда же первые дозы были усвоены, Клим перешел на русский. Это означало официальную часть.
- Сенька сказал, чтобы с этим стадом разбирались сами, – начал он вступительную речь. -  Они помогут, конечно, но…. Так что давайте думать. Поскольку думать из собравшихся способен был только Васько, собутыльники и уставились на него.
- А шо, я и кажу – заволновался Васько, ощущая остроту момента – нехай ходють та кажуть….
-Че «ходють», че «кажуть»? Чурка ты нерусский! – возмутился Клим.
Тут Васько вспомнил, что давно является россиянином, и перешел на родной, но еще не привычный язык:
-У меня же, я говорю, в этом доме корифан. Кузя Шакальяк. Я и говорю. Договоримся, сколько попросит. И пусть ходит и рассказывает, какие ТСЖшники козлы. Я ему текст дам. Потом – жалоба от жильцов, потом суд, потом их прикроют. И всё. Я и говорю. – Подвел черту Васько.
- Ну, ты дывы, яка хытра гадына, – похвалил Клим подчиненного. – Ну, наливай.    


Глава 3. Волки и овцы.

          Каким образом администрация прохлопала момент создания и регистрации ТСЖ – неизвестно. Долго раскручиваются у нас шарики и ролики.
Но дело было сделано, и нужно его угробить. И капканы расставлены.
В каждом кабинете, которых нужно было пройти немало, члены правления ТСЖ «Надежда» - девушки почтенного возраста и не блестящего здоровья -  натыкались на тихий саботаж, который здоровья им, конечно, не добавлял. Надежда становилась смутной. Но не хотелось быть быдлом. А тем временем в доме шла желто-революционная пропаганда. Кузя трудился, не покладая языка. В первые же дни он сколотил агитгруппу из завсегдатаев дворовой лавочки, и распространял информацию, хоть и не вполне правдивую, зато совершенно убойную. Бабушке-пенсионерке, например, сообщалось, что льгот по коммунальным услугам в ТСЖ не будет, а будут, наоборот, бесконечные дополнительные поборы. Женщинам средних лет Кузя сообщал, что правление уже нахапало кредитов больше, чем Центробанк у ВТО, с перечислением точных сумм и чуть ли не банковских реквизитов. Откуда данные, Кузя не уточнял. Да никто и не спрашивал. Зато все интересовались личностью председателя, который, по компетентному Кузиному мнению, являлся хулиганом, наркоманом, алкоголиком и сексуальным маньяком. Он торговал оружием, наркотиками и гербалайфом. И уже сдал в металлолом две канализационные трубы. У лавочных бабушек Кузя быстро набирал авторитет: столько грязи для обсуждения они не наскребли бы за много лет заседаний.
Бабушки просто млели от подробностей. Млел и Кузя: никогда еще за всю его скучную и тяжелую шестидесятидвухлетнюю жизнь его так не уважали. Да и не так тоже. Просто было не за что. И вот, наконец, когда уж и надеяться-то было не на что, Кузя обрел себя. Публично приврать он любил всегда, но дивиденды за талант приходили чаще всего в виде оскорблений и даже побоев. Зато теперь! Как же был, наконец, востребован полет его могучей фантазии и ораторское искусство! К тому же, отработав всю жизнь ассенизатором, Кузя считал себя большим специалистом в области ЖКХ.
- Вот, смотрите – указывал он гневно на двух сантехников, затаскивающих в подвал канализационную трубу – видите, что ставят? Пластик! А его разъедает за три года от стирального порошка. А чугун в металлолом сдадут. Сейчас он каких денег стоит!
 - И правда, – подтверждала блаженного вида старушка, отсидевшая в бурной молодости семь лет за разбой, – у нас в подъезде стояки меняли на такую же дрянь. Так, сколько труб утащили – ужас. А трубам еще тридцати лет нет. Им и через сто сносу не будет. Они же железные. А от этих -  вредные испарения. Я от них всю ночь кашляю, – заключила она, закуривая «Беломорину».
 - Да они бы нас всех потравили, как мух. Им бы только деньги наши хапнуть – добавила энтузиазма необъятная и неопрятная тетка по прозвищу Валька – Бык. О том, что лично она не платит за квартиру уже второй год, она умалчивала. – А крышу как чинили? Я такого рубероида в жизни не видала: нагреют и ложут, а смолу не льют. И шо оно будет держать? Да еще пожару наделают.
          Как могут наделать пожару кровельщики, три недели назад окончившие ремонт, не понимал даже Кузя. Но речь одобрил:
 - Так правильно! Вон в подвале проводку меняли -  думаете хорошо сделали? А кто видел? А если замкнет? Слышали, вон в Семикаракорах дом от газа взорвался? Наверно ж тоже ТСЖ.
 - Да вы что? ТСЖ? Точно?
 - Да еще бы неточно! Я сама слыхала, как Валька рассказывала.
 - Ой-е-ей, ай-я-яй! Вот гады! Прямо фашисты какие-то – хором заквохтали бабуси. Перспектива «взорваться от газа» явно их не радовала.
 - Нет, надо что-то делать. Надо писать!
          Оранжевая революция благополучно назревала.


Глава 4. Доброжелатели.


          Нет, процент дураков у нас совсем не так велик, как принято считать. Но умный наш народ не любит связываться с дураками. Поэтому дураки, подспудно чувствуя свою ущербность, и проявляя поэтому повышенную социальную активность, сплошь и рядом побеждают у нас умное, но ленивое большинство. Притом же дураки, по неспособности своей делать дело честно, нальют всегда столько грязи, что человеку честному не хочется и мараться.
         Сергей часто и горько жалел, что ввязался в жилищно-коммунальную свару. Но вариантов не было: больше желающих не нашлось. Редкие и незначительные победы не радовали, а частые и серьезные поражения не удивляли. Он уже понимал, какие силы дергают за ниточки, на которых так удачно подвешен кузин язык. Было ясно, что денег на капремонт не дадут. Да их уже и не хотелось. Оставили бы только в покое. Тогда можно было бы, по крайней мере, поддерживать дом в относительном порядке. Но в покое не оставляли: мешали, вредили, травили. Сергея задергали суды, проверки и кабинеты. Его ругали, пугали, сбивали с толку. Из поступавших с лавочки сведений он узнавал о себе много нового. Оранжевые доставали анонимными звонками. Жить стало хлопотно. Но быдлом быть не хотелось.
          Телефон трещал не умолкая:
- Сергей Сергеевич, меня интересует, где наши деньги?
- ??? Кто говорит?
- Какая разница, кто говорит. Пенсионерка говорит, – накалялся разъяренный женский голос. – Где наши выплаты по льготам?
- А почему вы звоните мне?
- Потому, что я догадываюсь, куда они делись.
- Женщина, как вам не стыдно? Вам кто платит льготы? Государство! Через МУСЗН! Причем здесь ТСЖ?
          Накал слегка упал.
- А чего же Валька говорит, что вы получили?
- Об этом вы спросите у Вальки. Как я их мог получить? Кто мне их даст? Каким образом? Звоните в МУСЗН. Запишите телефон.
- Тут же опять звонок. И снова, не представляясь:
- Это ТСЖ?
- Да.
- Почему по двору течет вода?
- Потому, что прорвало трубу. Труба не наша. В водоканал уже сообщили.
- А вы почему не делаете?
- Да потому, что труба не наша!
- Ну и что, что не наша? Течет по двору! За что вы деньги получаете?!
          Деньги Сергей получает. Три тысячи. С вычетами – две шестьсот. На работе столько получается в три дня. И без нервов. Конечно, очень помогает правление. Да, что – помогает. Бедные девушки и делают всю бумажную работу. Бесплатно. Добросовестно. Но результата нет. «ТСЖ душить!».


Глава 5. Мотивация.


          Приличные люди часто бывают скромны, а иногда и слишком скромны. Поэтому понимающих и поддерживающих, что-то было мало. Зато врагов и дураков хватало. Эти скромностью не отличались и общение любили. Но как их рассортировать и разделить? А по мотивации. Если мотивация администрации была ясна совершенно, то мотивация лавочкиных бабушек вызывала сомнения: ведь это их хотели оставить без жилья Кузя и его хозяева. И они им в этом всячески помогали. Сведения в стиле фентэзи растекались по дому, как потоки прорвавшейся канализации, благоухали, переливались через край, растекались по городу, достигая судов, инстанций и органов. А поскольку ТСЖ пытались создавать везде, противодействие оказывалось организованное, и даже жалобы жильцов были писаны, как под копирку – небрежно, безграмотно и слово в слово. В городе стало нехорошо попахивать. Душок был таким явным, что достал даже до столицы, откуда была прислана строгая комиссия, которая сильно помогла ТСЖ. Но солнце всходит и заходит, а комары остаются. И пыльцу они собирать не умеют, сколько ни давай указаний. Великая коммунальная революция в отдельно взятой области тихо угасала.


Глава 6. Вашу честь.


          На суде Кузе пришлось трудно. Речь-то ему составлял адвокат «Фаворита», и тут как раз все было удачно. Но потом пошли вопросы. И тут Кузя оплошал. К вопросам он готов не был. А они оказались не из легких:
- Скажите, Кузьма Ефимович, – обратился к нему Сергей, – вот, в протоколе якобы проведенного вами собрания записано, что по вопросу такому-то выступил Лесной В.Н. Это действительно так?
- Конечно, – твердо заверил Кузя.
- Тогда дело отдает мистикой. В.Н.Лесной умер 20. 10. 06., то есть почти за полгода до собрания. Как вы это объясните?
          Сергей протянул судье какую-то бумажку.
- Дак…это…вашу честь…пускай вот она, – указал Кузя на Вальку-Быка и сел.
Встала Валька-Бык. Имея хоть и давний, но серьезный опыт общения с судебными инстанциями, она чувствовала себя несколько уверенней.
- Это не он. То есть, это она. То есть, по доверенности – бойко затараторила Валька.
- Что по доверенности?- не поняла судья.
- Ну, эта, дочка его.
- Чья?
- Ну, этого, Лесного, покойника.
- То есть вы хотите сказать, что за Лесного по доверенности выступала его дочь? Я вас правильно поняла?
- Ну да, – бойко подтвердила Валька.
- Хорошо. Есть еще вопросы? – обратилась судья к Сергею.
- Да. Скажите, Валентина Ивановна, кто составлял список участвовавших в голосовании?
- Ну, я составляла. И что?
- Вот заявления от двадцати трех человек, указанных в бюллетенях, как проголосовавшие против ТСЖ. Они заявляют, что в голосовании не участвовали и на собрании не присутствовали, поскольку не были о нем оповещены. Прошу приобщить к делу, – протянул он судье еще одну бумажку.
Тут и бойкой Вальке что-то стало нехорошо.
- Ваша честь, -  обратилась она к судье, – я так волнуюсь. Я не могу говорить.
- Кто-нибудь у вас может говорить? – обратилась судья к оранжевым.
Встал Грязнов. Покрякав, покхекав и прокашлявшись, он начал речь так:
- Ваша честь, уважаемый господин судья!
Тут Сергей подумал, что судья – молодая женщина – наверное, обидится. Но она, похоже, не обиделась. Грязнов же, выдержав солидную ораторскую паузу, продолжил:
- У нас в доме живут все заслуженные люди: пенсионеры, ветераны труда и войны. Всю свою жизнь они отдали беззаветному служению родному государству. Они трудились день и ночь, а потом растили для государства будущих матерей и воинов.
Тут Грязнов неосмотрительно снова сделал значительную паузу, которой незамедлительно воспользовалась судья:
- Истец, вы можете ответить на заданный вопрос?
- Да, ваша честь, я и говорю. Вот. У нас в доме проживают одни ветераны…
- Минуточку, – теперь уже бесцеремонно перебила судья, – вы слышали вопрос?
- Конечно, господин судья.
В этот раз судья все-таки обиделась:
- Садитесь! Кто из истцов может ответить на заданный вопрос?
Ответа не последовало.
- Ответчик, у вас есть еще вопросы?
- Нет, вопросов нет. – Сергею не хотелось называть судью «ваша честь». И госпожой тоже не хотелось. – Есть ходатайство. Мы просим суд принять встречный иск о признании недействительным протокола собрания, на котором и основано обвинение.

          Пока судья выносила решение, Сергей думал о ней: куда она сейчас звонит? С кем советуется? И что она может? Круговая порука, и зависимость, и деспот – председатель, и невозможность вырваться из порочного круга без потерь, да и соблазн безнаказанности и легких денег. Чтобы одолеть это нужно не только желание, но и сила. А есть ли эта сила в этой маленькой хрупкой женщине? А есть ли еще и желание? Дело было совершенно очевидным и, безусловно, выигрышным для ТСЖ, но столь же очевидной и проигрышной была ситуация. Решение представлялось единственно возможным. «ТСЖ душить».
            Судьи не было долго, и вернулась она явно чем-то расстроенной. Даже говорить ей было трудно. Но она сказала. Ничего неожиданного в решении не оказалось: ТСЖ закрыть; во встречном иске отказать. Сергей не осуждал эту женщину. Скорее, он ей сочувствовал. Чем она могла помочь?
           Но судья все же помогла. Она не могла не  вынести решения о закрытии, но в решении она записала то, чего, очевидно, писать там было нельзя, и что сильно могло помочь в следующей инстанции. И помогло. Но об этом позже.
         
           В областном суде конвейер работает быстро: десять – пятнадцать минут на решение. Максимум – двадцать. Это понятно: суд второй инстанции не обязан рассматривать дело по существу. Он проверяет только законность предыдущего решения. За столом сидело трое судей: мужчина – председательствующий и две женщины. Одна из женщин быстро изложила суть дела. Потом председательствующий дал слово Сергею. И тут пригодилась та помощь:
- В решении суда, – начал Сергей, – написано, что все (я цитирую) собственники квартир проголосовали против ТСЖ. То есть пятеро присутствующих здесь членов правления ТСЖ проголосовали тоже, поскольку являются собственниками квартир. Кроме того, к делу приобщены заявления жильцов, также не участвовавших в голосовании.
           Факт был убойный. И он был записан в решении суда. Тут Кузя дал маху. Просто перестарался. Ничего объяснить по этому поводу он не смог. Чтобы спасти положение, Грязнов опять попытался рассказать о ветеранах, но слушать его не стали. Дело было отправлено на повторное рассмотрение. Что это было – недосмотр, ошибка, бунт судьи? Кто знает. Но прецедент не повторился. На двух последующих судах, а также по надзорной жалобе, ТСЖ завалили. Но не так быстро у нас пишутся судебные решения. Дело это серьезное и ответственное, и растягивается на многие месяцы, а то и годы. Ведь это -  не романы писать. Так что отдохнем пока, читатель, от судов. Дело это неприятное. Приятнее перенести его на потом. А что же приличные? 


Глава 7. Приличные.


          А приличные и законопослушные сидели по квартирам и не приходили даже на собрания. Они давно понимали, что ненасытные приватизаторы ворвутся когда-нибудь и в их квартиры. И они ворвались. Амеба разинула пасть на последнее, что еще грело и защищало – на жилье. И что же? Кто взял палку, чтобы отпихнуть гадину? Четыре девушки солидного возраста да Сергей, которого всю жизнь заносило в борьбу за справедливость. Больше никто не пожелал.

          Те, кто так любят рассуждать о бессмысленности и жестокости русского бунта, как-то не помнят о том, что бунту этому предшествует почти безграничное русское терпение. Нужно много Салтычих, Плюшкиных, Аракчеевых и прочей нечисти; нужны долгие годы издевательств, чтобы довести русского человека до вил и топора. А до тех пор он даже и слова не хочет вымолвить в свою защиту. Разве только выругается, да плюнет с досады. И это умное большинство. А есть же еще и дурак. И с ним непросто. Ведь он, опираясь на свой жизненный опыт, справедливо, в общем-то, предполагает, что его обязательно обманут; но кто это сделает и как – этого он понять не может. Поэтому подозревает всех. И тут бесполезно тыкать под нос бумажки с печатями и макать мордочкой в блюдечко с молочком. Ему Валька сказала, что это слон; и сколько ни предъявляй ему муху, глазам своим он уже не поверит. Он нашел доказательство и подтверждение: ведь есть хоботок! И он доволен. Он все понял. А значит – не такой уж он и дурак. И раз Валька говорит, что придут другие и сделают бесплатно, из чистого альтруизма, – так значит, -  так оно и есть. А с другой стороны -  «ТСЖ – душить». И стоит правление между стадом баранов и стаей волков и ждет: то ли бараны затопчут, то ли волки разорвут. Вот так и продолжается приватизация, которой будет ли когда-нибудь предел?   


Глава 8. Персонажи.

          Поскольку автор этих строк, может быть, и не слишком умеет, но зато очень любит вникать в суть, он никак не может удержаться, чтобы, хотя бы в конце этого правдивого повествования, не повникать в суть своих, хотя и собирательных, но, тем не менее, вполне реальных персонажей. Оттолкнуться хочется от того непреложного факта, что человек все-таки совсем не животное, а очень даже человек. И делают его таковым три обязательных компонента: совесть, доброта и разум. И именно в такой последовательности. Отсутствие одного из компонентов делает человека ущербным, а двух и более – означает, что перед вами некое существо, только притворяющееся человеком. Так, увы,  тоже бывает. Но тут огульно судить нельзя. Поэтому и хочется, по возможности, вникнуть в суть.

         Николай Иванович Бильдюк родился в пригороде большого города, в очень благополучной семье. Папа его был большим тюремным начальником. Он бывал строг, но справедлив, носил форму и пистолет, алкоголем не слишком злоупотреблял, а из порочащих связей имел только любовницу. Коленьку он баловал, задаривал игрушками и сладостями, возил с собой на охоту и рыбалку, брал на стадион, и однажды, после, правда, многочисленных просьб, даже взял его с собой на работу, где Коленька и убедился окончательно, какой большой начальник его папа, и как это хорошо – быть большим начальником. Как ни странно, его нисколько не подавили: ни мрачная обстановка тюрьмы, ни тяжелый психологический климат, ни вид изнуренных и мрачных аборигенов. Зато он твердо и навсегда решил, что обязательно станет начальником. Все равно чего. Хоть кладбища. Но большого. Тренироваться на начальника Бильдюк начал сразу, что до крайности не понравилось, почему-то, товарищам по играм. Его стали даже немножко бить, и это быстро стало доброй традицией. Тогда Коленька оставил в покое неблагодарных сверстников и решил осчастливить своим руководством детей более младшего возраста, которые побить его, ясное дело, не могли. Руководство его носило постоянный, деспотический и даже несколько садистский характер. Но и у мелкоты иногда находились защитники, в лице родителей и старших братьев. Поэтому Бильдюку рано пришлось усвоить, что не все желательное возможно. Однако опыт, даже и горький, бывает полезен; и в первый класс школы Коленька пришел уже зрелым руководителем. Это ли сыграло свою роль, страстное ли желание, или чье-то педагогическое чутье, но и октябренком, и пионером, и комсомольцем Бильдюк был не рядовым; и, в процессе обучения и воспитания, талантливо усваивал азы будущей аппаратной жизни. Конечно, он не был роботом: он мог и пошалить, и даже нашкодить. Но при этом он всегда был готов и абсолютно предан. К чему именно он был готов, и чему предан – он не вникал. Да этого и не требовалось. Требовалось другое: отрапортовать,  проголосовать, принять обязательства, ну, наябедничать на кого надо кому надо. А как без этого? Зато же и замечали, и выдвигали, и поощряли. И по окончании школы пригласили сразу на работу в райком комсомола. Конечно, пока нештатную – параллельно с учебой в институте. Да и в институте не обошлось без общественной деятельности, которая, в принципе, и заменила учебу. Да и зачем Бильдюку нужно было знать про металлорежущие станки. Вкалывать на производстве он не собирался. По окончанию института нештатная работа в райкоме стала штатной. Пошли должностишки. И к двадцати восьми годам, когда комсомольский билет настала пора сменить на партийный, не какой-нибудь Коленька, а Николай Иванович Бильдюк был аж вторым секретарем обкома комсомола. Порядковый номер несколько огорчал, но перспективы были блестящими. Тюремщик-папа и не мечтал о таких возможностях.
    Тут можно упомянуть и о влиянии мамы. Мама работала в горисполкоме, курируя торговлю. Из ее наглядных и теоретических наставлений Коленька на удивление рано усвоил, что лучше заведовать продовольственным складом, чем производственным цехом. Общенародное добро распределяли не все, поэтому и не всем его хватало. Но у Бильдюков было все и много. Даже от прогнивающего капитализма отлетали иногда ошметки в виде шмоток, жратвы и бытовой техники. Так произрастал из Коленьки большой партийный работник. Но, поскольку общечеловеческие культурные ценности присутствовали в доме лишь в виде пыльных томов полных собраний сочинений, которые никто и никогда не открывал, в воспитании возникал и некоторый перекос. Коленька понятия не имел о мировой культуре. Он не прочел за всю свою жизнь ни одной художественной книги, не знал кто такой Айвазовский, и считал, что дирижер вымахивает палочкой обозначение нот. И формировалась личность. Разум перерождался в чутье, доброта в покровительственность, а совесть в страх.
          На партийной работе Николай Иванович, конечно же, тоже преуспел. Должность была о-го-го. Порядковый номер был тот же, что и в комсомоле, но это была область и это была партия. Жизнь стояла в зените. У Бильдюка было все, но хотелось еще и еще. Хотелось яхты, лимузины, самолеты, дворцы, много женщин, золота и бриллиантов. Хотелось полной и безграничной власти. Словом, хотелось беспредельных возможностей для беспредельного удовлетворения своих беспредельных страстишек, а, говоря новоязом, более точно выражающим новую жизнь, хотелось беспредела. А его не было. Он только надвигался. И тут Николай Иваныч поторопился. Ну, просто кое в чем не утерпел. И напоролся на неприятности. Но на плаву остался. Зато, когда наступил долгожданный беспредел, он сумел выглядеть пострадавшим и потерпевшим, что очень даже пригодилось и принесло плоды. Возможности губернатора по своей вседозволенности и безнаказанности были гораздо ближе к мечте. И пошел пир. Советский Союз благополучно скончался. Труп был большим и аппетитным. Но пах дурно. Поэтому львы и орлы обошли его стороной. Зато набросились шакалы и стервятники. И никак не могли остановиться. Их бы нужно было остановить, но было некому. Те, кто не понимали происходящего, кричали «ура»; те, кто понимали, брезгливо отворачивались. Результат оказался ошеломляющим по кажущейся своей абсурдности: кучка негодяев плюнула в лицо целому народу. Народ утерся и сохранил спокойствие, а кучка стала обрастать прихвостнями и ублюдками, и становилась больше, и набирала силу. Конечно, капитализма нет без капитала, а капитал заработать нельзя. Его можно украсть. А чтобы украсть, нужны определенные качества личности. Нравственность, честность, порядочность – не войдут в перечень. Так кто приватизировал страну?

    Совсем другое дело -  Сенька Заразин. У него не было благополучных родителей и, в общем-то, и детства, как такового. Папа его стабильно сидел, а на свободе – пил запоем и никогда нигде не работал. Мама, хотя и не сидела, но от высокой нравственности пребывала весьма и весьма далеко. Просто на совершенно противоположной стороне. Материнского чувства она не испытывала просто до странности; поэтому Сенька рос и воспитывался на улице. А район был старый, пролетарский, с крепкими революционными традициями. Ограбить буржуя или, например, провести экспроприацию считалось здесь делом не только хорошим, но даже и героическим. Совесть тут заменялась понятиями, доброта считалась распусканием соплей, а разум, хотя и приветствовался в некоторых его проявлениях, но по большей части отсутствовал. Все это Сенька впитывал в себя с коньяком матери, и, если и были в нем от рождения некие добрые качества, что, кстати, тоже сомнительно, то годам к двенадцати они окончательно зачахли. В шестнадцать он впервые угодил ненадолго в колонию для несовершенно летних, где успешно повысил свое уличное образование до уровне где-то
 среднетехнического. Но в колонии ему все же не понравилось; и, выйдя из нее, он усиленно занялся спортом, поскольку ничего другого, официально разрешенного, делать не мог и не хотел. В спорте он преуспел, что пригодилось в обретении себя в подоспевший период государственного бандитизма – в нем Сенька преуспел тоже. Рук марать он не боялся и был способен на все. Прежний враг – милиция, как известно, служит государству; а, поскольку в этот период государством как раз и правила махровая уголовщина, то милиция Сеньку скорее стерегла, чем подстерегала. Что ж было не работать. И он работал. Успешно, и денежно, и кроваво. И достиг, и выжил, и накопил. И тоже подался в политику.

         Василий Иванович Хапаев был личностью несколько другого плана. Он не имел такого набора страстей и страстишек. Страсть была одна, но пламенная. Сколько он себя помнил, с самого раннего детства, а вовсе не с поры полового созревания, как принято думать, его раздирала похоть. Она существовала в нем как-то сама по себе, независимо от воспитания, обстановки, и возможностей ее удовлетворения. Он всегда и всюду, в любых условиях и обстоятельствах желал всех без исключения женщин, независимо от их возраста, внешности и социального статуса. Причем ни о какой взаимности речи быть не могло. Вася просто не обладал ни одним из качеств, позволяющих добиться этой самой взаимности. Как он решал это неразрешимое противоречие рассказывать неприлично и ни к чему. Можно сказать только, что Вася очень любил две, казалось бы, противоположные вещи: полное уединение и поездки в общественном транспорте. Но это все же не удовлетворяло. Нужно было искать варианты. По Васиному мнению вариантов было два: должности и деньги. Поэтому, окончив школу, где ничем не выделялся и не прославился, Вася поступил в техникум советской торговли, окончив который, именно в советскую торговлю и подался. Невиданных высот он тут не достиг и вообще дальше завмага не пошел; но пятнадцать лет поливая ниву советской торговли своим трудовым потом, Василий, а после и Василий Иванович очень многому научился. Да и было же чему поучиться у старых мастеров обсчета и обвеса, кудесников усушки и утруски. И очень пригодился накопленный опыт, когда появилась, наконец, возможность заняться и частной торговлишкой. Начав с одного единственного ларька, энергичный и неутомимый Хапаев наворочал столько дел и в такие сжатые сроки, что ему впору бы пришлось звание героя капиталистического труда. Звание, увы, не присвоили, но дивиденды шли. Ох, какие дивиденды! Поскольку Хапаев развернулся широко, а время было дикое, то приходилось, и часто, решать по понятиям вопросы столкновения интересов; но сам Василий Иванович рук не марал. Однако был в курсе. И даже организовывал. Все это не делало его лучше. Да и сама дикая торговлишка попахивала и контрабандой, и «черным налом», и неуплатой налогов, и массой других примет времени. Словом, совесть у Василия Ивановича рудиментировалась за ненадобностью, разум стал хитростью, а доброта проявляла себя лишь в том, чтобы давать платным девушкам больше положенного. На определенном этапе накопления Хапаева закономерно потянуло в политику. Став политической фигурой, хотя бы и в масштабе области, он обретал безнаказанность и новые возможности для дальнейшего стяжательства. И он стал политиком.
      
         Кузьма Ефимович Шакальяк всегда был личностью столь ничтожной, что разглядеть его можно было бы разве что под микроскопом. Да и не стоил бы он разглядывания, если бы не сыграл значительную роль в этой истории. Поэтому, преодолев брезгливость, придется взглянуть все же и на него; ведь сама-то история внимания очень даже заслуживает.
         Кузин папа служил в войну полицаем и был, конечно, справедливо казнен. Мама его работала санитаркой в кожно-венерологическом диспансере и была женщиной, хотя и глупой, но доброй до полной бесхарактерности, а потому и стала тем единственным, пожалуй, человеческим существом, которым Кузя командовал. Во дворе ему командовать не приходилось, поскольку был Кузя хиловат и трусоват. Сверстники поколачивали его даже и не за вину, а так, для порядку, поскольку каждый желающий мог безнаказанно это сделать. Но к сверстникам Кузю все равно тянуло, и он учился юлить, подличать и угождать. В школу он пришел доносчиком и приспособленцем, но оказался так мало приспособлен к обучению, что, просидев в каждом из классов по два-три года, сумел окончить только третий и на этом исчерпал свои способности совершенно. После столь значительной творческой неудачи и по логике безотцовщины, Кузе надлежало бы попасть в нехорошую компанию. И он не против был в нее попасть. Но ни одна нехорошая компания Кузей не заинтересовалась, в силу ничтожности кузиной личности и тяги его к стукачеству. Гулять Кузе было страшно и не с кем; телевизоров еще не было; к книгам Кузя питал органическое отвращение и время, поэтому, проводил лежа на диване и мечтая о временах, когда он станет большим, уважаемым и знаменитым. Но, став большим, ни знаменитым, ни уважаемым Кузя не стал.
Даже в армию его не взяли. По слабости то ли здоровья, то ли умственных способностей. Неизвестно какими тропами удалось Кузе пролезть в шофера. Тут, наверное, главную роль сыграло направление от спец. АТХ по уборке города, в котором водителей всегда и сильно не хватало. Так Кузя стал ассенизатором, каковым и пребывал до пенсии.

 Вот главные персонажи  этой печальной повести. Они продолжают действовать. А мы продолжаем ждать результата. На этом и поставим пока  точку. Но это не все.