Стебелёк

Когда эхо прокатилось по высохшей потрескавшейся земле, единственный малюсенький стебелёк с лёгким оттенком зелёного на тельце еле уловимо вздрогнул и будто поднял головку своего чахлого цветка, направив взгляд к солнцу. Оно нещадно палило, превращая когда-то землю в камень, пытаясь изжить последнее живое в неживой пустыне.

Стебелёк посмотрел на жаркое солнце, но оно больно резануло по глазам – стебелёк не привык к такой яркости, живя в тени единственного на всю округу камня. Тогда он опустил свой взгляд вниз, но у его ножек была только сухая земля, пустыня, не дарящая, а забирающая жизнь. Стебелёк захотел сглотнуть, но почувствовал, что сок в его тонком тельце уже почти весь высох, так что по пустыне пронёсся лишь сухой звук не получавшегося глотка.

Разве это жизнь, подумал стебелёк. Разве так должно всё закончиться, пронеслось у него в голове. Он качнул подсохшими лепестками – так нельзя. Так больше нельзя. И, беззвучно произнеся эти слова своим отсутствующим от природы ртом, он вынул корешок из земли, превратив когда-то корень в малюсенькую ножку.

Дальше он вынул ещё один корень – он стал его второй ножкой. Двумя пожелтевшими листочками стебелёк помог себе подняться, неуверенно встав на две новенькие ножки, ещё помнящие оковы окаменевшей земли.

Почуяв спиной лёгкий ветерок, стебелёк развернулся, в надежде увидеть что-то. Но его взору предстала всё та же пустыня, плавящаяся вдали на потерявшейся границе земли и неба. Что же мне теперь делать, грустно подумал стебелёк. Я сделал шаг, но куда мне теперь идти?

В животике у стебелька засосало, он понял, что страшно хочет пить. Жажда всегда была его тенью, она не оставляла его с самого рождения, когда он каким-то чудом увидел солнце, сквозь трещину красноватой земли. Но сейчас, когда его корни превратились в маленькие неуклюжие ножки, стебелёк всем своим лёгеньким тельцем ощутил, насколько жажда может быть мучительной.

Времени на раздумья не оставалось – ещё несколько часов и он станет высохшим скелетом, скорчившимся в тени огромного валуна. Сожалеть было поздно, обратной дороги не было – новые ножки больше не пролизали в изломанную красную трещину, да и желания возвращаться не было. И тогда, забыв всё, чего так и не было в его жизни, стебелёк сделал шаг, чуть не упав, но удержав равновесие. Потом второй. Своими зазубренными листьями стебелёк балансировал, словно канатоходец палкой. Но уже через сто шагов он смог опустить ручки-листочки и больше не падать, через двести – поднять голову, через пятьсот – сделать это гордо, а через тысячу – узреть, что пустыня бесконечна.