Покушение

Мы гуляли по одной из центральных улиц города, недалеко от набережной, стояли теплые октябрьские дни.
- Это правда?
- Что?
- То, что ты написал мне в письме?
Он остановился от удивления:
- А что я написал?
- Ты не помнишь?
- Не помню.
- Ну ты даешь.
«Представляю, в каком он находится состоянии в последнее время», подумал я.
- Ты написал мне, что собираешься сделать это.
- Правда?
- Да, конечно.
Некоторое время он ничего не отвечал. Потом посмотрел мне в глаза и произнес:
- Да, я собираюсь сделать это.

Его звали Виктор. Мы познакомились с ним лет десять назад – в аспирантуре. Таких, как Виктор, обычно называют «ботаниками». Он всегда ходил на все лекции и во время сдавал все экзамены. При этом мы никогда не чувствовали с его стороны презрения к нам, простым смертным. Виктор был очень закрытым, - с ним можно было поговорить, но он только высказывал свои мысли, ни словом не говоря о личной жизни – неизвестно было, есть ли у него семья (кольца не было), дети, о чем он мечтает. Он любил поговорить о философии (которая была нашей профессией) и политике. Деньги у него, кажется, были, по крайней мере, так можно было судить по довольно дорогим костюмам.
Учеба закончилась, мы защитились, причем Виктор – первый из всего нашего курса. Потом мы «разлетелись кто куда». Года два-три я вообще ни с кем из аспирантуры не виделся, а потом – встретился с Виктором. Я был совсем не удивлен тем, что он сообщил мне: он устроился на работу преподавателем в один из самых дорогих ВУЗов города. Виктор всегда был предприимчивее нас. Я знал, что многие из защитившихся вообще еще никуда толком не устроились; да и я тоже, хотя и работал преподавателем, но только на полставки. Он был самым успешным, зависти это не вызывало. А еще через пару лет я узнал от него, что он занял должность помощника проректора.   

- Ты серьезно?!
- Да.
Я не знал что сказать; не думая, смотрел на дома, выстроенные в стиле «сталинского ампира», и на людей.
- Но… как ты собираешься это сделать?!
- Он приезжает к нам в университет.
- Когда?
- Послезавтра. С официальным визитом.
- И?
- И я буду среди встречающих. На прошлой неделе утвердили список.
- А как ты сделаешь это?
- Пистолет.
- Нереально, там всех обыскивают.
- Не беспокойся, я спрячу его так, что никто не найдет. Вообще он будет не у меня, а в другом месте. Я просто возьму его в последний момент.
- Безумие, это какое-то безумие. Не могу поверить, что ты мне все это говоришь.
Дрожащими руками я достал из пачки сигарету и закурил. Предложил Виктору, но тот отказался.
- А ты, Виктор, хоть понимаешь, что тебе за это будет?
- А что будет? Меня просто положат на месте, вот и все.
- И ты так спокойно об этом говоришь?! Блин, да тебе же тридцать пять, ты еще и полжизни не прожил!
- Да мне, вобщем, хватило и первой половины… И потом, что в этой жизни есть такого, что я уже не видел? В сущности, насколько я понимаю, то, что начинается после тридцати, – это уже сиквел. А сиквелы редко бывают удачными.
- Только не говори мне, что ты не хочешь жить.
- Нет, хочу. Врать не буду. Да только жизнь, как сказал однажды мой тесть, куряга и пьяница, подразумевает не только количество, но и качество. В жизни, я думаю, бывают такие моменты, когда за одну секунду ты проживаешь очень много.
- Ты думаешь, что это…
- Да, это – как раз такая секунда. И неважно, как все пройдет.
- Ты женат?
- Да.
- А дети?
Виктор замотал головой.
- Детей нет.
- А жену тебе не жалко?
- Жалко, очень жалко. Наташа меня очень любит.
- А если она не переживет этого горя?
- Переживет. В конечном итоге, то, что я люблю ее, не должно мешать мне исполнить высшее предназначение.
- А как ты понял, что это – высшее предназначение?
- Очень просто. Как только я узнал о визите, так сразу и понял. И такой мир в моей душе поселился, такая радость… Я, наконец, понял, зачем все это было нужно – учеба, защита, работа преподом. Я понял, во что это все упиралось. Словно бог выстроил дорожку из моей жизни, а я догадался, к чему она ведет. 
Я немного помолчал. Я никак не мог успокоиться, в голове проносились, наверное, тысячи мыслей в секунду.   
- А вообще… вообще – зачем это все? Зачем? Объясни мне! Хорошо, мы с тобой всегда ругали власть, что она – продажная, глупая, антинародная… Да, да, да, я со всем этим согласен. Но что ты хочешь изменить этим?
- Я понял, что это изменит очень многое.
- Да ничего, ровным счетом ничего не изменит! – закричал я, и люди, шедшие по улице, стали оглядываться на нас.
- Почему ты так нервничаешь? – спросил Виктор.
- Я… я… мне просто тебя жалко.
- А мне себя совсем не жалко. Так что перестань.
- Ну, ну, объясни свою позицию, я уже успокоился.
- Это изменит очень многое, потому что вся власть – это пирамида, огромная высокая пирамида. И она стоит. И никто ее не трогает. Знаешь, я понял одну важную вещь. Для меня лично дело не в том, что эта власть плохая, а в том, что она, будучи плохой, делает вид, что она хорошая. Эта власть портит нам жизнь, но нам к этому не привыкать, главное другое – что она еще и рты нам затыкает.
- Это верно, - мне пришлось согласиться.
- Так вот я и подумал. Перед нами – пирамида, высокая, каменная, холодная. Уверенная в том, что ничего не произойдет. Поэтому… если кто-то вынет из этой пирамиды один камешек, причем камешек очень важный, краеугольный камешек, то вся она рухнет. В один миг.
- Да, рухнет. Рухнет на одно мгновение. Но в следующий миг она снова выстроится. Ведь дело не в личности, дело в системе.
- Я надеюсь, ты не собираешься читать мне лекцию о роли личности в историческом процессе.
- Не собираюсь.
- Все это я понимаю и так. Да, выстроиться. Ну и хрен с ней. Но этот миг, этот один миг пустоты – он все равно будет.
- То есть ты сделаешь это ради мести. Только ради того, чтобы полюбоваться их временной слабостью.
- Нет. Тем более что я не смогу этим полюбоваться, или почти не смогу. Дело не во временной слабости.
- А в чем тогда?
- Дело в том, что им, там, наверху, нужно подать сигнал. Это – это сигнал.
- Сигнал о чем?
- О том, что мы, здесь, живы и что мы прекрасно понимаем, что происходит.   
- То есть ты хочешь сказать, что убийство – это сигнал о жизни?
- Совершенно верно.

Мы сидели в парке все в той же части города. Я смотрел на новую, выстроенную из черного мрамора часовню во имя Троицы. Виктор улыбался лучам осеннего солнца. По дорожкам парка гуляли мамы с детьми.   
- А что ты думаешь о том, что ты собираешься убить человека?
Кажется, и этот вопрос не был для него неожиданностью. Виктор с беззаботным видом пожал плечами.
- Ничего не думаю.
- Но бог же запрещает убийства?
Виктор посмотрел на меня, видимо, пытаясь убедиться, не шучу ли я, и громко по-доброму рассмеялся.
- Да ладно тебе, Санек.
- Но ты же вроде веришь в бога?!
- Ну верю, ну и что?
- Ладно, проехали. Но, все-таки, веришь или не веришь, совесть-то у тебя есть.
- Есть.
- Ты не боишься, что в последний момент ты просто не сможешь этого сделать? Ты же не киллер?
- Видишь ли, в чем дело. Я не знаю, человек ли он. Возможно, что это – это еще и возможность убедиться, что он вообще является человеком. Я не уверен, закричит ли он от боли, и польется ли у него кровь из раны.
- Ты шутишь, да? – мне, однако, было совсем не смешно.
- Конечно, шучу. Хотя в каждой шутке… Просто понимаешь, он настолько превратился в картинку, что, наверное, уже сам давно не понимает, где же он, а где картинка.
Виктор помолчал немного, и потом продолжил:
- Собственно, я и буду стрелять в картинку, а не в него. Просто так получается, что, стреляя в картинку, приходится стрелять в него. Но он сам в этом виноват. Он сам запустил этот маховик. Его постоянно демонстрируют по телевизору – посмотрите, вот он здесь, вот он там, вот он на коне, а вот на танке, вот он говорит, а вот он молчит. Он сам захотел, чтобы с ним постоянно что-то происходило, и его при этом видела вся страна. Что ж, я буду играть по его правилам. Только сюжет немного изменится – он станет немного трагичнее. Он сам запустил эту куклу в производство, так пусть теперь не удивляется, что кто-то ее пристрелит. У каждой сказки должен быть конец.
- Все это – всего лишь красивые рассуждения, и ты хочешь, чтобы я оценил их. Я ценю. Но, тем не менее, факт остается фактом – ты убьешь человека.
- А ты знаешь, сколько невинных людей пострадало из-за него?
- Нет, не знаю.
- Вот и молчи тогда. И вообще – на этот раз, кажется, мне удалось вывести Виктора из себя, - что ты все носишься с этим твоим человеком?! Я сейчас имею в виду не его конкретно, а вообще. Что это такое по-твоему – человек?
- Каждый человек имеет право на жизнь.
- Да? А я вот думаю, что не каждый. Твой человек – это животное, которое не знает, зачем оно живет. Картошка у телевизора. Верблюд, который всю жизнь несет то, что ему на горб положили. Трус, который в штаны накладывает от одного вида чужой смерти. Помнишь картину – «Бурлаки на Волге»? Вот это и есть твой человек. А баржа, которую бурлаки тянут, – это его жизнь. Кстати, и смерть тоже.
- Ты ненавидишь людей.
- Нет, я люблю их. Просто я хочу, чтобы они стали чем-то большим, чем просто людьми.
- И, кажется… кажется, ты уверен, что и ты сам станешь… «чем-то большим», если сделаешь это?
Виктор промолчал.

Мы снова гуляли, на этот раз по набережной. С реки сильно дуло. Виктор заговорил:
- Понимаешь, Саша, все очень просто. Этот гребаный мир хотел, чтобы я родился, получил образование, работу, женился, родил детей и потом умер. И я первую часть своей жизни и делал все, что требовалось от меня по плану. Но потом, в один прекрасный день, это было где-то год назад, я понял одну простую вещь. Эта жизнь происходит не в одну сторону, то есть, не только в сторону от мира ко мне, от заказа к его реализации. В этой жизни возможно и противоположное движение – от меня к миру. Мир может контролировать меня, и будет контролировать, но только в том случае, если я буду выполнять его заказ. А если не буду, – то никакого контроля не будет, он просто невозможен. Понимаешь?
Я мотал головой.
- Ты должен это понять, Саша, должен.
Виктор еще немного помолчал и потом продолжил.
- Тогда я и понял, что должен сделать это. Это – мой ответ миру, который всегда пытался меня поймать, и ловил, пока я был глупый. Это – моя насмешка над миром, мой плевок ему в лицо, доказательство моей бесконечной свободы, моего существования. Этим я покажу миру, что я есть, я есть, черт возьми, и никто не вычеркнет меня из книги жизни.

Вечером, когда стемнело, мы, наконец, с ним расстались. У меня болела голова от бесконечных разговоров. Я поехал на метро домой. Всю дорогу я думал только об одном – что же будет? Неужели он сделает то, что задумал? Сделает. Скорее всего, сделает. Потому что я знал Виктора – он никогда не бросал слов на ветер. От этой мысли мне было страшно, по-настоящему страшно. Моя душа словно сжалась от этого страха, и я ничего не мог с этим поделать. Я смотрел на людей отсутствующим взглядом, не слышал, когда ко мне обратился кондуктор в автобусе, в который я пересел после метро. Итак, покушение. Покушение на него. Что именно мне было страшно? Чего я боялся? Может быть, я боялся за него? Я думал об этом около часа, уже придя домой, и доставая себе колбасу из холодильника. Нет, в конце концов, выяснил я (не без некоторого удивления), нет, за него мне было совсем не страшно и его мне было совсем не жалко. Все-таки, подумал я, Виктор в чем-то прав – воспринимать его как человека, а не как картинку в телевизоре, было почти невозможно.
Тогда чего я боялся? Может быть, за Виктора? Наверно. Его судьба, независимо от исхода его дела, была предрешена. Послезавтра он перестанет быть живым. Да, Виктора и правда было жалко. Я нарезал себе колбасу и налил пиво в бокал. Жалко. Да. Но… не более того. Все-таки, задумался я, не в этом была причина того ужаса, который на меня нашел и который я так и не смог прогнать. Не в Викторе было дело. Но тогда в ком?
ВО МНЕ, ВДРУГ ПОНЯЛ Я, И ПЕРЕСТАЛ ЖЕВАТЬ КОЛБАСУ. ВСЕ ДЕЛО ВО МНЕ. Как во мне?! Почему во мне? – допрашивал я свой собственный страх, свою заклинившую нервную систему. И она мне отвечала: «Да как же, сынок, ты этого не поймешь? Ведь Виктор, сорванец такой, рассказал тебе все. Зачем он это сделал, ты не догадываешься? А главное – что ты можешь сделать, не догадываешься?!» Да, теперь я догадывался. Я имею в виду второй вопрос моей нервной системы, - что я могу сделать. Визит, сказал Виктор, состоится послезавтра. Значит, времени еще много. Значит, теоретически, я могу обратиться в органы государственной безопасности и обо всем рассказать.
- Что значит – теоретически? – удивленно спросила меня моя нервная система. – То есть ты хочешь сказать, что ты можешь и не пойти?
Я промолчал.
- Ты хочешь сказать, что можешь оказаться соучастником государственного преступления?!
- Я… не знаю.
- Не знаешь?! Да ты вообще понимаешь или нет, что если ты не сделаешь этого, я всю жизнь, всю жизнь буду преследовать тебя?! Ведь, если ты не сделаешь этого, ты окажешься убийцей!
Я снова молчал.
- Ну хорошо… А знаешь ли ты ответ на первый вопрос? Зачем Виктор сделал это?
Я не знал. Действительно, зачем? Учитывая его характер «ботаника», который все продумывает до конца, и то, что он так хочет сделать это, а значит, заинтересован в том, чтобы все осталось в тайне, зачем он рассказал мне? Может быть, это просто слабость, минутная душевная слабость терминатора, о которой он уже сейчас жалеет?
- Нет, это не слабость, Саша, - снова вмешалась моя нервная система, - подумай получше.
Да, на слабость, все-таки, не похоже.
- Он хотел, чтобы ты все знал.
Да, верно, но зачем? А… подождите… постойте… Ведь он мог просчитать, что я буду думать вот в этот самый момент, сейчас, ночью после разговора с ним.
- Да, он просчитал это.
Значит, он просчитал и то, что я окажусь перед выбором – сдавать его или не сдавать.
- И это верно.
Так зачем же? Зачем было подвергать себя и свое дело такой опасности? Я не могу понять!
- Виктор, рассказывая тебе обо всем, был в чем-то уверен.
Он был уверен, что я не донесу.
- Да. Но что это значит?
Неужели… неужели он хочет, чтобы я стал соучастником его преступления?
- Именно, голубчик.
Между прочим, обращение «голубчик» - довольно старомодное.
Кажется, теперь я все понял. Виктор решил стать сверхчеловеком. Но он еще хочет, чтобы и я тоже стал сверхчеловеком. Если ему для этого нужно сделать, вобщем-то, немало – убить его, то мне – совсем немного, всего лишь ничего не сделать. Никуда не ходить. Ни о чем не говорить.
- Теперь ты видишь, в какую яму он тебя затянул?
- Да. Да, вижу.
- Когда ты пойдешь?
- Куда? – спросил я нервную систему, сам прекрасно зная, что она мне ответит.
- Туда.
Я молчал.
- Советую тебе пойти сейчас. Прямо сейчас.
- На ночь глядя?
- Не беспокойся, они тебя примут и днем и ночью.
- Я устал. Хочу спать.
- Не ври, Саша. Ты сегодня ночью и глаза не сомкнешь. Иди сейчас, чтобы потом уже вздохнуть спокойно.
- Нет, я буду спать.
- Я не дам тебе спать, даже не надейся.
- Я буду спать. Я пойду к ним завтра.
- Обещаешь?
- Обещаю.
Я разделся и лег на кровать. Я все равно боялся, что не усну. Но, все-таки, это произошло.
Проснулся я рано, часов в шесть. На работу в этот день идти было не нужно.
- Давай, Саня, - сказал голос, - Ты теперь свеженький, одевайся – и за дверь.
- Да, да, конечно, - пробормотал я и пошел в ванную. Потом стал готовить себе завтрак.
- Да ты же не хочешь есть, перестань!
Затем я ел яичницу.
- Ну хватит уже жрать! Ты никогда столько не жрешь по утрам!
Наконец, когда я закончил, я понял, что больше уже ничего не могу противопоставить этому голосу, который преследовал меня везде. Что мне оставалось делать? Только одеться и выйти за дверь. И пойти туда, к ним. Иначе я просто сойду с ума. Покончу с собой. Я стал одеваться – и тоже делал это, как и все в то утро, утомительно долго. Голос меня постоянно подгонял. Итак, я оделся – на мне были черная кожаная куртка, кепка, джинсы и ботинки. От бессилия и отчаяния я сел на тумбочку для обуви и вздохнул.
- Ну, что ты не идешь?! Давай, двигай! А то я уже начала сомневаться в твоей добропорядочности, так и знай!
Я заплакал. Кажется, в этот момент мне было так тяжело, как никогда в жизни. Кажется, мне было бы проще, если бы меня пытали и резали на кусочки. Трудно в это поверить, но это действительно так. Такие у меня были чувства. Мысль у меня была одна – я бы отдал все в своей жизни, лишь бы на моем месте сейчас был бы кто-то другой, не я.
Кто-то другой, подумал я. Кто-то другой… Может быть, Саша, - ты и есть этот «кто-то другой»? Подумай о том, что на твоем месте сейчас не кто-то другой, а ты сам. Это ты – сидишь на тумбочке у двери и плачешь. В конечном итоге, Саша, тебя никто ни к чему не принуждает. Это твоя жизнь и твои решения.
- А как же она?!
- Кто она?
- Моя нервная система. Эта баба, которая сидит во мне и готова растерзать меня, если я не пойду к ним. 
- Твоя нервная система – это шавка. Ты можешь заткнуть ее одним щелчком.
- Это правда?
- Конечно. Ты должен принять решение. С кем ты – с Виктором или с ними. И никакая шавка тебе не должна мешать в этом деле.               
Нервная система молчала. Я засмеялся от радости. Наконец-то, моя душа была свободна. Но я, как сказал тот человек, должен был принять решение. Спокойно, без страха.
- Ёкарный бабай, да разве я буду думать об этом!? Конечно, я с Виктором, а не с этими уродами!
- Но… но… кажется, ты сам вчера возражал Виктору. Говорил там что-то насчет бесполезности покушения. И еще насчет того, что убивать человека – нельзя…
- Да к черту то, что я вчера говорил! Виктор был прав.      
Я стал раздеваться. Я делал это тихо, боясь, что «она» может сорваться на меня в любой момент. Но «она» все еще молчала, не произносила ни одного слова, как будто действительно исчезла. Я надел домашние тапки и прошел на кухню. Включил телевизор, устроился поудобнее в кресле. Шли новости. Вдруг телевизор начал показывать его. Он выступал на каком-то совещании, поглядывая на свои бумажки. Я не успел ничего сообразить, как вдруг услышал голос, это был крик, истошный, такой громкий, что мне показалось, что я оглохну от него:
- ТЫ – УБИЙЦА!
Я схватился руками за голову.
- ТЫ – УБИЙЦА! УБИЙЦА!!!
- Нет, это неправда! 
- ТЫ УБИВАЕШЬ ДЕТЕЙ!
- Неправда!
- ТЫ УБИВАЕШЬ СЕБЯ!!!
- Нет!
Я вскочил с кресла и бросился в гостиную. Голос преследовал меня. Ни хрена себе шавка, подумал я.
- ТЫ – УБИЙЦА! И ТЕБЯ НАЙДУТ ОЧЕНЬ СКОРО! СРАЗУ ПОСЛЕ ТОГО, КАК ВСЕ СЛУЧИТЬСЯ! ТЕБЯ НАЙДУТ! АРЕСТУЮТ! ВСЕ УЗНАЮТ! И ПОСАДЯТ В ТЮРЬМУ! НА ВСЮ ЖИЗНЬ! ТАК ТЕБЕ И НАДО!
Я метался по гостиной, бросаясь то к дивану, то – зачем-то – к шкафу с книгами, но нигде не мог укрыться от Голоса. Это было настоящее безумие.
- НЕУЖЕЛИ ТЫ НЕ ЧИТАЛ «ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ»? ВСПОМНИ, РАСКОЛЬНИКОВ ТОЖЕ ДУМАЛ, ЧТО ОН ИМЕЕТ ПРАВО. И ЧЕМ ВСЕ КОНЧИЛОСЬ?! ЧЕМ ВСЕ КОНЧИЛОСЬ, Я ТЕБЯ СПРАШИВАЮ?! ЯВКОЙ С ПОВИННОЙ И ТЮРЬМОЙ!
Наконец, я споткнулся о собственную ногу и упал на ковер. Голоса почему-то не было слышно. Как будто он собирался с мыслями. Вдруг я услышал:
- ТЫ БУДЕШЬ ГОРЕТЬ В АДУ!
- Я не верю в ад и ты это знаешь.
- НУ И ЧТО. ВСЕ РАВНО ТЫ БУДЕШЬ ГОРЕТЬ В АДУ. И ВСЕ ИЗ-ЗА КАКОГО-ТО ВИКТОРА, СУМАСШЕДШЕГО, КОТОРЫЙ ДАЖЕ ДРУГОМ ТВОИМ НЕ ЯВЛЯЕТСЯ. ВСЯ ТВОЯ ЖИЗНЬ ПОЛЕТИТ ПОД ОТКОС. И ТЫ ДАЖЕ ТОЛКОМ НЕ БУДЕШЬ ЗНАТЬ – ИЗ-ЗА ЧЕГО.
     Вдруг я понял, что нужно было делать. Я пополз по полу в коридор. Как будто в этом случае Голос будет менее беспощаден.
- ИДИ, ИДИ, ЧЕГО ТЫ ПРЕШЬ ПРОТИВ РОЖНА? ПРОТИВ БОГА, ЛЮДЕЙ, ДОСТОЕВСКОГО И ДАЖЕ САМОГО СЕБЯ? ИДИ К НИМ, АБАЛДУЙ!
Я полз дальше.
- ТЫ НЕ УЙДЕШЬ ОТ МЕНЯ, СЛЫШИШЬ? НИКОГДА НЕ УЙДЕШЬ! Я БУДУ ПРЕСЛЕДОВАТЬ ТЕБЯ ВСЮ ТВОЮ ЖИЗНЬ, ПОДОНОК!
Я достиг кухни. Что делать дальше?
- Я – ТВОЯ ШКОЛЬНАЯ ПРОГРАММА ПО ЛИТЕРАТУРЕ. Я – ТВОЯ МАМА И ТВОЙ ПАПА. Я – ТВОИ ДЕТИ, КОТОРЫХ ЕЩЕ НЕТ.
Что делать дальше? Я знал, что не выдержу Голоса.
- Я – ТВОЕ ТЕЛО. КОТОРОЕ, МЕЖДУ ПРОЧИМ, ПОСТРАДАЕТ, СИЛЬНО ПОСТРАДАЕТ.
И тут меня осенило. Я протянул руку к дверце холодильника и одним рывком открыл ее. Достал снизу непочатую литровую бутылку водки. Схватив ее обеими руками, я залез на кресло и поставил бутылку на стол.
- ТЫ НЕ УЙДЕШЬ ОТ МЕНЯ, ЖАЛКИЙ ПОДОНОК И ТРУС, НЕ УЙДЕШЬ!
Дрожащей рукой налив водку в кружку, в которой виднелись засохшие остатки вчерашнего чая, я одним залпом осушил ее.      
- ХА, ТЫ ОСТУПАЕШЬ! ТЕБЕ СЛАБО ВСТРЕТИТЬСЯ СО МНОЙ ЛИЦОМ К ЛИЦУ. Я – ТВОЯ СОВЕСТЬ!
- Нет!
- Я – ТВОЯ СОВЕСТЬ!
- Нет!
- Я – ТВОЯ СОВЕСТЬ!
- Нет, нет, нет. Это я, я – моя совесть!!!
Тем временем, я уже выпивал вторую полную кружку водки. За ней последовала и третья. Вся бутылка была выпита еще минут через двадцать. А потом я достал из холодильника вторую такую же бутылку.
Кажется, я никогда в своей жизни не выпивал столько водки за такой короткий промежуток времени. Сначала я не чувствовал никакого опьянения, видимо, слишком сильным был страх. Потом мне вдруг ударило в голову – сильно и как будто неожиданно. Ощущение было такое, словно в моей голове, пока я был трезвый, лежали штабеля рельс, их было очень много, они заполняли весь мозг. А потом, когда я стал пьянеть, эти рельсы как будто бы стали выносить из моей головы, одну за другой. Выносить и выбрасывать куда-то, не знаю, куда. Я все еще слышал Голос, но он уже не был оглушительным и убивающим меня, словно теперь мне кричали не прямо в ухо, а из другой комнаты. Смутно помню, что он мне говорил.
- ТЫ ВСЕ ЕЩЕ МОЖЕШЬ ПОЙТИ К НИМ. ВСТАТЬ, ОДЕТЬСЯ, ОТКРЫТЬ ДВЕРЬ И ШАГНУТЬ ЗА ПОРОГ. ОНИ ВЫСЛУШАЮТ ТЕБЯ. ВНИМАТЕЛЬНО ВЫСЛУШАЮТ.
Вторую бутылку я открывал уже с большим трудом. Не исключаю, что в реальном времени это заняло полчаса. Но я, все-таки, сделал это. Потом я схватил обеими руками бутылку и стал пить. Выпив половину, я выронил ее из рук. Моя голова упала на стол. Пролежав так какое-то время, я почему-то решил ползти обратно в гостиную, на диван. Но я смог только поднять голову, а потом свалился с кресла на пол. Потом я вырубился.
Мне приснился страшный сон. Как будто я и еще кто-то (Виктор?) избиваем его. Странно это все выглядело. Как будто он пытается убежать от нас в каком-то темном коридоре, где никого, кроме нас троих, нет. А мы смеемся и бьем его ногами. Он пытается загородиться от наших ударов, у него ничего не выходит, он плачет, кричит, умоляет нас остановиться, а мы только смеемся и бьем. И мне вдруг становится так жалко его. Как будто это мой сын, которого я носил на руках (хотя у меня не было сына). И я – настоящий, а не тот, который во сне – начинаю плакать.
Я просыпаюсь. На кухне светло. На своем лице я чувствую что-то мокрое – догадываюсь, что, пока я спал, меня стошнило на самого себя.
- ВСТАВАЙ.
Теперь Голос был почему-то не таким угрожающим, как вчера. Он был намного спокойнее.
- ВСТАВАЙ, ТЫ ЕЩЕ СМОЖЕШЬ СДЕЛАТЬ ЭТО. ВСТАВАЙ. Я ВЕРЮ В ТЕБЯ. ВСТАВАЙ, ОНИ ЖДУТ ТЕБЯ. ВСТАВАЙ, ТЫ ЕЩЕ СМОЖЕШЬ СПАСТИ ИСТОРИЮ. МИР НУЖДАЕТСЯ В ТЕБЕ. ВСТАВАЙ!
Я попробовал встать, но ничего не вышло.
- НЕ МОЖЕШЬ ВСТАТЬ, ТОГДА – ПОЛЗИ! ПОЛЗИ, Я ПОМОГУ ТЕБЕ!
Я начал ползти – коридор, прихожая. Дверь. Дверь была закрыта.
- Дверь.
- ТЫ ОТКРОЕШЬ ЕЕ. ТЫ СМОЖЕШЬ.
Приложив огромные усилия, я сел на тумбочку и, где-то с третьей попытки, открыл замок в двери. Я повернул ручку и толкнул ее от себя, дверь приоткрылась и я… я упал на порог, сильно ударившись. 
- ДА, ТЫ – МОЛОДЕЦ! Я ГОРЖУСЬ ТОБОЙ, СЫНОК! ТЫ НА СВОБОДЕ! ВСЕ, ЧТО ТЕБЕ ТЕПЕРЬ НУЖНО – ЭТО ВЫЛОЗТИ НА ЛЕСТНИЦУ, А ПОТОМ НА УЛИЦУ. ЛЮДИ ПОМОГУТ ТЕБЕ.      
Я, между тем, корчился от боли на пороге, стараясь выползти на лестничную площадку.
- ДАВАЙ, ДАВАЙ, ТЫ СМОЖЕШЬ!               
Но все было бесполезно. Мой правый бок болел так, словно его подогревали в духовке. А лежал я именно на нем, и любое движение в сторону площадки отдавалось безумным приступом боли во всем теле. Голова моя кружилась, меня снова подташнивало. Но Голос не унимался.
- НЕ ЛЕЖИ, ДВИГАЙСЯ! ЕСЛИ ТЫ БУДЕШЬ ЛЕЖАТЬ, ТО ВИКТОР УБЬЕТ ЕГО, ПОНИМАЕШЬ ТЫ ЭТО ИЛИ НЕТ? СОБЕРИСЬ С СИЛАМИ, ТЫ ДОЛЖЕН, ТЫ ДОЛЖЕН РАДИ ЭТИХ ЛЮДЕЙ, ЧТО ЖИВУТ В ЭТИХ КВАРТИРАХ И РАДИ МИЛЛИОНОВ ТАКИХ ЖЕ ЛЮДЕЙ В ДРУГИХ КВАРТИРАХ! ТЫ ДОЛЖЕН…
Но тут я не выдержал и закричал. Я кричал громко, истошно, изо всех сил, не думая о том, что мои соседи услышат меня:
- Да заткнись ты! Я ничего никому не должен! Ты уже даже не знаешь, что сказать! У тебя слова кончились! Пошел ты на х..й! Пошли вы все на х..й! Эй, люди! Вы меня слышите?! Пошли вы все на х..й!
Я был такой злой, что в какой-то момент оттолкнулся ногами от стены коридора – и оказался на вожделенной лестничной площадке. Но вместо того, чтобы слушать Голос и ползти вниз, я продолжал кричать одну и ту же фразу:
- Пошли вы все на х..й!
Наверное, это продолжалось несколько минут. А потом… вдруг сразу несколько дверей на лестнице на верхних этажах открылось, и из них выбежали те самые существа, которых я только что посылал подальше. Меня это нисколько не испугало. Люди выбегали из квартир и что-то выкрикивали. Сначала я не мог понять слов, но я обратил внимание на то, что крики людей были вроде как… радостными. Это меня удивило. А потом, когда люди стали спускаться вниз по лестнице и приблизились ко мне, то я услышал то, что они кричали, и до меня что-то, хотя и с трудом, стало доходить.
- Его убили!
- Кого? Что вы несете?
- Его убили! Его самого! Только что показывали по телевизору!
- Не может быть?!
- Это правда, чистая правда!
- Бог есть! Аллилуйя! Его убили! Дракон мертв!
- Я только что видел, как он испустил последний вздох! Аллилуйя!
- Как зовут этого парня? Того, кто это сделал?!
- Кажется, Виктор!
- Слава Виктору! Я – Виктор!
- Я назову своего новорожденного сына Виктором!
- Быстрее! Быстрее на улицу! Там уже много людей! Они поют и танцуют у костров! Они славят святого мученика Виктора!
- Скорее!
- Бегом! Все бегом!!!
Людей становилось все больше, они кричали, радовались, обнимали друг друга и неслись по лестнице вниз, на улицу. Они перескакивали через меня, а некоторые из них – наступали на меня.
Я потерял сознание.
1 – 3 ноября 2008 года,
Санкт-Петербург