Не клянись

                НЕ КЛЯНИСЬ


                Что у тебя нового? А то ты цикл своей прозы
                прикрыла и последних новостей я не знаю.
                Эдди


     « Ты знаешь, если говорить объективно, то ты пишешь очень качественно. У тебя изумительный язык. И если Виктор Улин берет харизмой и сюжетом при очень неплохом языке, то твой конек – это очень хороший язык и очень качественное построение повествования. У тебя нет ляпов, несостыковок. И еще в процессе ты становишься очень близка и понятна читателю. Ты очень ненавязчиво обрекаешь читателя жить с тобой одной жизнью, дышать одним воздухом. Чувствовать, думать  ощущать так, как ты. Если у Довлатова всегда присутствовал взгляд на происходящее со стороны, то у тебя взгляд на ситуацию изнутри. Кроме того, сильным моментом является твоя женская эмоциональность. То есть ты пишешь не о войне, катаклизме. У тебя не производственный роман. Но в отличие от Кундеры, которого я читаю, и от которого возникает ощущение того, что я осел и меня кормят пыльным сеном, ты делаешь из обыденной жизни экстремальную. В жизни с тобой конечно не соскучишься.  Но читать твою прозу интересно. И в эмигрантской прозе никого сопоставимого с тобой нет».
     Жаль, конечно, что Эдди считает мою прозу эмигрантской.
     Мне кажется, моя душа плачет на всех языках.


1.
   
     Я встретила ректора Литературного института и юмориста с женой из Израиля, а так же зав.отделом юмора и сатиры, или как там у них  теперь это называется,  «Литературной газеты», в аэропорту,  и первых трех расселила в какой-то вилле при Посольстве РФ, а последнего за воротами торгпредства РФ, через дорогу, на территории РФ, можно сказать, чему он несказанно был не рад.
     - Посмотрите, какие здесь ворота! – сказала я, - ни один хулиган Вас здесь не потревожит!
     Когда зав.отделом узнал, что в стоимость номера входит и завтрак, он успокоился. Зато когда я вернулась на виллу, ректор Литературного института искал по рекламной брошюрке место на карте, где мы находимся.
     - Это вот здесь,- сказала я и ткнула мимо брошюрки сантиметрах в десяти.
     - А Вы не могли бы найти мне  карту побольше, и показать на ней, где именно, - настаивал ректор. И я вспыхнула. Я сказала:
     - Не конфузьте меня, Борис Николаевич. Я вообще-то писатель, а не экскурсовод.

     Пока они заполняли карточки гостей, я вышла на террасу. Райский уголок. Стена четырнадцатого века, в стене грот, фонтан рядом, фазаны ходят под магнолиями. Площадка на подиуме, на нем столики. Немцы сидят. Пиво пьют. Я заказала рюмку коньяку и кофе.
     Когда вышла с террасы – попрощалась с юмористом и его женой. Ректора в фойе уже не было. Я не поняла, отчего все так получилось, но тайная досада жгла меня – он обошелся со мной как барин с дворовой девкой, причем, не со своей, а с соседской. Или я совсем одичала на своем Гавелаке?* Мы помирились только на следующий день к обеду. Борис Николаевич сам ко мне подошел. Он спросил, как уже долго я живу в Праге, и как нынче покупаются картины, если я, конечно, продаю картины. Я была так польщена его благородной учтивостью, что подарила ему первому книжку свою четвертую, в твердой обложке, сто пятьдесят крон издателям нужно отдать, даже двести за каждую из восьми. Потому что князья-издатели одну книжку запороли, а другую себе на память взяли, я еще должна ее же и подписать. Нет, ошибаюсь.
     Первую книжку я подарила Чрезвычайному и Полномочному послу Российской Федерации в Чешской Республике господину Федотову Алексею Леонидовичу. Сразу на открытии Фестиваля мне это взошло на ум. Думаю, только бы момент улучить, вдруг, к нему  и приблизиться нельзя. А взошло мне это на ум потому, что Алексей Федотов на минуту стал таким же пацаном войны, каким был мой отец. Он сказал, что хорошо бы третий  литературный Фестиваль посвятить 65-летию со Дня Победы.  Что ветеранов осталась всего горстка, наверное, и все они могли бы поместиться на Красной площади. Что надо их достойно почтить, хотя бы в последний раз. Что до следующего юбилея уже никто из них не доживет. У меня аж в горле запершило, так хотелось крикнуть.
     И момент я улучила.
     С послом была лишь какая-то молодая женщина, а Левицкий отвернулся, потому что его кто-то позвал, я сделала шаг к ним и подала книгу,( как мне сказали про старый паспорт, «с поклоном»), еще и призналась:
     - Там и про Вас, Алексей Леонидович, вот такусенький кусочек есть.
     - Это Вы меня заинтриговали, обязательно прочту, - сказал дипломат.

     2.


     Только в этот день я летала в эмпиреях.
     На банкете я подарила книжку писателю и главному редактору «Литературной газеты», все-таки Председателю нашего Оргкомитета нашего Фестиваля, Полякову Юрию…, вот уже и забыла. А давно ли учила наизусть. Четвертую. Третью я оставила еще после обеда на станке,** позорно сбежав с выступления писателя и главного редактора «Литературной газеты», все-таки Председателя нашего  Оргкомитета нашего Фестиваля. Пятая почему-то досталась брату Левицкого Борису. Почему-почему, он сидел визави за нашим столом, и к концу банкета был душой всей нашей компании. Шестую я вручила главному редактору журнала «Знамя» Чупрынину, теперь уж поздно в программку заглядывать, память освежать, уже на ногах еле держась. Но даже спьяну он показался мне напыщенным. Я вот заметила, что чем человек толще, тем ему это проще сделать. Кашлять на всех. Но язык потрясающий. Ядовитый. Мне бы такой. Я вот хочу мастер-класс.
      Именно Чупрынин мне испортил весь следующий день.
     День-то, конечно, был не хуже первого, если б не выступления юмористов из Израиля, на котором все почти заснули, но был фуршет.
     И Чупрынин мне сказал на фуршете:
     - Пишите, деточка, новую рукопись, потому что эта книга уже издана.
     - Но она издана в десяти экземплярах, специально к нашему Фестивалю, чтоб было что « в потных ладошках» издателям совать, как выразился Левицкий! Да и то, один экземпляр издатели запороли, а один себе взяли.
     - Все равно, - сказал он равнодушно.
     - Да Вы же сами говорили, что как издатель, готовы с радостью принять рукопись о жизни русских людей за границей! О современном состоянии души этих людей! Я пишу об этом. Все-все!!
     - Милочка, дайте мне спокойно доесть мой кусок молочного поросенка, - сказал Чупрынин, и я поняла, что напрасно к нему подсела, да еще со своим стулом.
 
     Я вышла на террасу, (эти террасы преследуют меня уже даже во сне), и просто села на свободный стул, рядом с Юрием Козловым, главным редактором журнала «Роман-газета», надо же, его имя ведь же запомнила, но он мне был сразу симпатичен. «Чисто внешне», как я выразилась после второй рюмки. Я ему нажаловалась на Чупрынина. Он мне не поверил. Он сказал, что я  Чупрынина не так поняла. Он убеждал меня пойти и спросить Чупрынина еще раз. Я отказалась. Тогда он сказал, что, например, ему, если, моя книга понравится, ничто не помешает опубликовать ее в своем журнале. И Юрий Козлов, главный редактор журнала «Роман-газета» стал мне симпатичен не только внешне. Правда, тираж у них сейчас около пяти тысяч, бог мой, что демократия натворила с толстыми журналами, да и толстым журнал уже трудно назвать – какой-то бывший «Искатель» или даже «Натуралист». Я Козлову подарила седьмую книжку.
     Куда же я дела восьмую?!
     Куда же, надо же, делась та восьмая?! Ну не могла же я ее подарить не издательше ЭКСМО, а писательше ЭКСМО!! Я писательше ЭКСМО подарила сборник, который привезла из Москвы Ирина Силецкая (чудесно иметь такую прекрасную фамилию! Да и имя соответствующее, да и  идеи, которые рождаются в голове!), вот еще и сборник, у меня там отрывок из "Маков". Куда делась восьмая?!
     - В библиотеку, балда! – сказала Галина Свинцова,  наш поэт и библиотекарь РЦНК, жена моего любимого прозаика Эдуарда Трескина, наш поэт! - Ты вручила мне книжку для библиотеки сразу же после посла! Ты сразу же подумала о читателях, Ира, ты молодец!

       Обожаю чету Трескиных.

     3.


     Только никто не говори, что меня интересовали исключительно собственные книжки на всем нашем Втором Международном Литературном фестивале «Европа-2009», проводившемся 12-14 апреля в столице Чехии – городе Праге. Во-первых, это Второй фестиваль, а не Первый. Как сказал господин Ионов, директор РЦНК, обаятельнейший, вальяжный, интеллигентнейший человек, «два – это уже традиция, а традиция играет очень большую роль, особенно в культуре».
     Во-вторых, я про Первый фестиваль написать не удосужилась. Он меня потряс. Там был один человек, как оказалось, легендарный,  молодой друг Ахматовой,  Эразм Роттердамский для меня, - Евгений Рейн. У него такое резкое бульдожье лицо и красивые глаза. Когда какой-то редактор какой-то  там новой «Юности» выступал со сцены с длинной нравоучительной речью к  местным авторам, он тоже сидел в Президиуме. Вдруг встал и под пламенную речь тихо спустился со сцены, прошел в фойе, мне бы хотелось добавить – пропустил рюмочку, но я не рискую, - и, вернувшись, когда оратор отвыступался, сел в зал, на первый ряд, с краю. Я его полюбила за этот жест. Правда, человек достиг такой мудрости, что уже не стесняется вести себя прирожденно.
     И еще. Там не был, но должен был быть Председателем оргкомитета фестиваля Чингиз Айтматов. Накануне фестиваля он заболел, и врачи его не отпустили в Прагу. Но на наших дипломах фестиваля - у каждого дипломанта - стоит его фамилия. Это раритет.

     В-третьих,  наши нынче читали лучше всех. Ну, и Левицкий, конечно, к этому руку приложил. Он каждому  выступающему дарил по вазе чешского стекла с криками «Последняя! Последняя!!» (на  тот момент все хрустальные чешские заводы остановились, в первую очередь мировой финансовый кризис ударил по стеклу). Мне тоже досталась ваза – в виде огромного стакана, литра на три. Отлично читала Галина Свинцова, вдохновенно Людмила Свирская, очаровательно моя Наташа Волкова, какие красивые у нас поэты!! А как мы пели гимн на слова Лебедева-Кумача и Эдуарда Трескина, музыка Дунаевского:

                Мы со словом русским всюду дома,
                Нет для слова вольного границ,
                Это слово каждому знакомо,
                И живет на тысячах страниц.

                Литератор нам милее брата!
                И не скроем истины простой:
                Не страшна нам сила бюрократа,
                Если с нами Пушкин и Толстой.


     В студенчестве у меня было пять любимых писателей: Леонид Андреев, Фридрих Ницше, Салтыков-Щедрин, Достоевский и Михаил Зощенко.

     Лет с тридцати я Достоевского поменяла на Толстого (под влиянием учителя, незабвенного Борисихина Юрия Сергеевича), Андреева на Платонова, Зощенко на Пушкина, и Ницше на Карнеги.
     Сейчас я обожаю Гоголя. «И  задумавшийся вечер мечтательно обнимал синее небо, превращая все в неопределенность и даль».
      Мой возраст – задумавшийся вечер. Я обнимаю синее небо, предвкушая, что оно не только синее, но и зеленое, и золотое. А, главное, небо в алмазах. И все вокруг – Боже милосердный – видно на сорок километров вдаль, на сорок километров вширь, на сорок километров ввысь, на сорок километров вниз, и все – неопределенность, все неопределенность, кроме цифр. Я люблю Гоголя еще и за то, что знаю одного лично.

    Наконец, эта кухня. Что это за чешская кошерная кухня! Значит, место называется, как и в первый раз, «Монастырский клаштер». Там монахи сами выращивают хлеб – у них  своя земля – выпестовывают солод - у них свое пиво – и коптят свои окорока – у них свои свиньи. Там, значит, зал под пятиметровой крышей, под которой еще всякие пучки трав и корений, камин, этак века с семнадцатого (самому клаштеру уже тысяча лет, в прошлом году праздновали, шофер нашего Посольства,чех Вратик, который сопровождал меня для приема гостей, рассказывал).  А еще Вратик сказал, что три «Замечка» по пути нашего следования – принадлежат представительствам Америки, России и Китая, а изначально задумывались, как три дома трем дочерям обыкновенного чешского аристократа.

     О, бедные чехи! Слава Богу, это была суббота с воскресением. Все поехали на «хаты» (дачи), выдергивать прошлогоднюю ботву с грядок. В общем, Пушкин и Толстой. Это ж надо было так поменяться с годами. Никакого Платонова, а уж тем более, Карнеги у моего задумавшегося вечера нет.
      Ницше вернулся.
   

    


                Ирина Беспалова,
                Май 2009,  г. Прага.