На берегу

На берегу

Магнитогорскому Государственному Университету посвящается
1
Утром меня отчислили, утром я напился, утром шастал по городу и надоедал прохожим, обливая их жилетки водопадами слез, утром  прилег вздремнуть и продремал десять часов… Кажется все было так. Остальные подробности канули в голове. Теперь придется спрашивать друзей, что же было на самом деле, а потом надо будет не верить и возмущаться, хотя и понимаешь про себя - все было именно так: глупо и некрасиво, гадко и нелепо, как в сатирическом балагане Петросяна, и никуда от этого не деться - отныне это одна из позорных глав твоей сраной биографии…
Когда я очнулся никаким утром даже и не пахло. Никакого утра даже и в помине не было. Какое утро! Пол третьего ночи, даже и не заикайтесь об утре, смешно о нем говорить… "И эта глупая луна на этом глупом небосводе" таращится на меня из форточки своим молочно-белым растущим обрубком. Видите, если подставить к луне палку, то получится буква эР - растет. (И ресницы потихоньку сцепляются, веки тяжелеют…)
Нет! (И глаза тут же растопыриваются) Подождите, у эР пузо торчит вправо, а у этой влево, значит ничегошеньки она, паскуда, не растет! Она немилосердно убывает и ничего теперь не поделать, хоть подставляй ты палку, хоть не подставляй - все равно не уснешь…
Я медленно отлип от матраса, пошел на кухню, на кухне попил воды, снова лег на кровать. Закурил. В комнате душно, из форточки не дует, только мошки из форточки гадкие летят в рожу. Дым не рассеивается, а висит в воздухе, как тюль. Меня мутит… Комната плавно качается, воздуха не хватает, стены давят, руки тяжелеют, голова легчает, будто шарик. Как же погано! Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного! Я тушу сигарету и быстро одеваюсь. На воздух, надо выйти на воздух, прогуляться, все обдумать… У Федора Михалыча герои все время гуляют, когда им ***во. Князь Мышкин гуляет и смотрит на булки в кондитерской, Раскольников тоже гуляет и решает купить квартиру убитой старухи, а в "Братьях Карамазовых" Алеша вообще только и делает, что носится по городу, как угорелый и всем им там, у Федора Михалыча, хуево, все они Страдают.

2
Я вышел из подъезда, пружина завизжала, длинным воем подчеркивая окружающую тишину. На улице такая же духотища как и в комнате, те же самые мошки летят в лицо, прилипают и чешутся.
"Пойду" - подумал я и пошел. "Куда пойду?", "зачем пойду?", "как пойду?" - все это мне было в высшей степени неинтересно и ненужно. "Пойду" - и все тут, и неча рассусоливать, и вдаваться в лишние подробности. С похмелья от подробностей делается муторно и грустно, сразу начинает трещать голова и физиономия сразу краснеет, как вывернутый наизнанку арбуз. Если с похмелья уходишь в подробности, то забываешь обо всем на свете, забываешь о главном и с головой уходишь в пошлейшие мелочи.
Вот, к примеру, один мой знакомый вышел в ларек, опохмелиться, взял себе бутылку пива, и только он порешил ее открывать как задумался и всё! Он думал о зажигалке, которой он будет открывать, думал о том, что она может взорваться от такого напряжения, о том, что ему может оторвать взрывом пальцы, о том, что без пальцев его уволят с работы,  без работы он будет голодать,  с голодухи у него разовьется язва желудка, а с язвой желудка, сами понимаете, и жизнь не жизнь. Так он стоял в течении трех часов, неопохмеленный, с бутылкой пива в одной руке и с зажигалкой в другой. Стоял и шатался, как кучерявый ясень, пока его не забрали в сумасшедший дом, где он отоспался, протрезвился и всех уверял потом, что он, мол, нормальный, что он, мол, не псих. Но ему на это отвечали: "Нам лучше знать кто ты. Сиди и не рыпайся", и он сидел и не рыпался три года. Потом ничего, вышел, улыбается теперь… не переставая. Вот, как мелкая задумчивость может искалечить человеческую судьбу. А посему, думать с похмелья надо только о глобальных вопросах. Мозги с похмелья требуют простора, раздолья, воздуха, им скучны бытовые мелочи, вроде тех о которых думал мой незадачливый друг. Какая же духота на улице! С ума просто сойти можно…
Ну, что дальше? Вышел я на улицу - на улице ****о, что теперь? Куда идти? Господи, как же все было просто, когда я учился! Было понятно куда пойти, когда и зачем. Утром - в университет, днем - из университета, вечером - гуляешь или еще чего, по вдохновению, ночью - приходишь домой и спишь, утром - опять в университет. Как просто, Господи! А теперь? Отчислили и все сразу смешалось: утром - напился, ночью - проснулся, день и вечер вообще непонятно куда девались. Сумбур вместо музыки!

3
Я очнулся от мыслей и понял, что уже иду вниз по Гагарина. Каждый день, в течении двух бездарных лет, выходя из подъезда, я спускался вниз по Гагарина к остановке, и теперь, видя, что сознание мое занято посторонними мыслями и до ходьбы ему дела нет,  мое бестолковое подсознание по привычке направило тело старым проверенным путем. Что ж, пусть так, пусть тело себе идет куда хочет, раз оно такая свинья, пожалуйста. К чему искать новые пути? К чему стараться? Все это суета. Все суета сует, как сказал Екклесиаст.
Все думают, что у меня это лень, когда видят мое равнодушие ко всяким пустяшным пустякам, к "суете". Например, в первом классе учительница говорила: "Даниил Михалыч, ничего, умненький мальчик, вот только ленится немножечко. Но если ему поднапрячься, то все у него получится", потом в средней школе учителя говорили: "Вот, умный же Даниил, умный же! Но вот, ленится. Да. Если б не ленился - вышел бы отличником", позже в училище №47 преподаватели говорили: "Ёкэлэмэне, да ведь Данила умен! Умен, как дьявол, но ленив, как лежачий камень! Если он не возьмется за учебу, то ничего хорошего не будет". И в университете потом: "****ь, Даня! Да ты же талант, обосраться и не жить! Но ты лодырь и лентяй, и если ты сейчас же не возьмешь себя в руки, то всё - ****ец тебе", в принципе так оно и вышло, мне теперь как раз самый натуральный, расчудесный, самый распрекрасный, расписной, хорошенький и самый разволшебный  ****ец, но речь не об этом. Я хотел сказать, что все меня не так понимали начиная со школы и кончая университетом. Это обидно и, чтобы потом не вышло недоразумений, хочется в вопросе "ху из ху" расставить все точки над "Й".
Я просто не вижу смысла во всем этом вздоре. То есть, учеба, оценки "отлично" или "удовлетворительно" - это все недостойно внимания просвещенного человека и гражданина. Мало того что все это скука наигромаднейшая, так это еще и в жизни не помогает и не приносит даже элементарного сознания превосходства над остальными людьми.
Вот, случай из жизни. Прихожу я к своему другу Лехе (не важно к какому, у меня их много, но в этом случае они схожи), прихожу и говорю: "Вот, я "отлично" получил по отечественной литературе" - и зачетку показываю. А друг Леха даже и не думает смотреть в зачетку, ему плевать на зачетку, он над ней смеется, он говорит: "Мы вчера ящик водки раздавили, потом гуляли всю ночь по городу и сломали светофор, нас мусора побили, а потом я проснулся с какой-то шмарой на куче щебня за левобережным кладбищем". И я со своей зачеткой стою, как обосранный и не знаю плакать мне или смеяться.
Даже чувства превосходства не дает мне высшее образование! Так чего о нем волноваться и даром рвать задницу на две части? Нет, я конечно мог бы получить престижную работу, НО! мог бы и не получить. Не стану надоедать вам историями о техничках с высшим образованием, об этом уже говорено-переговорено, а я, как вы знаете, не люблю быть банальным.
Все, все на свете, кроме нравственных ценностей, относительно. Но, Господи, как же ***во быть отчисленным и идти ночью неизвестно куда, среди этой тяжелой духоты, среди этих желтоглазых светофоров, под прицелом обрубленной, убывающей луны…

4
Дойдя до перекрестка Гагарина и Карла Маркса, где "Конфетки-бараночки" светятся и не спят, и где продавщица в белом халате сутки напролет, не смыкая очей, греет курники в духовке, я остановился и призадумался: куда идти? Тут меня также продолжает мутить, тут также душно, как и в моей комнате, да еще и весь перекресток пропах курниками. Пойду по Карла Маркса, к Курантам - узнаю который час.
Как же благословенно тихо вокруг. Если бы не духота и не аромат курников было бы просто Царствие Небесное, а не город Магнитогорск…
Так о чем я говорил? Ах, да, о высшем образовании! В университете я, конечно, перестарался с похуизмом. Это признали все, даже самые отчаянные клоуны и дуралеи качали головой, когда слышали, что я отчислен. Вместо того, чтобы изучать основы журналистики я шастал по городу и пил пиво где попало. Вместо написания курсовой "Использование софизмов в периодической печати" я сидел на подоконнике и курил. Вместо того, чтобы разбираться в нашем великом и могучем русском языке, я пошел и купил себе новые кеды за двести рублей. Идиот! Как можно вообще так бестолково проводить время? Это ж сколько воображения надо иметь, чтобы придумывать каждый день такие изощренные способы убийства времени! Вот несколько:
1. Я подсчитал сколько дней я томлюсь на белом свете. Всего-навсего 7502 дня  ! Всего-навсего! Курам на смех, 7502 дня человеку, а он скорбит чего-то, мучается, вопросами задается! Обосраться.
2. Я ходил пешком от Казачьей Переправы и до Храма, от Храма пошел дальше до Завенягина, и еще дальше до Советской и по Советской до дома. Все пешком. Натер себе здоровенную мозоль и ходил после этого смешно, как Чарли Чаплин.
3. Сидя возле торгового комплекса "Мост", я выдумывал прохожим биографии;
4. Бросал камушки в Урал;
5. катался на трамваях;
6. писал на стенах маркером свое имя;
7. любовался закатом;
8. любовался восходом;
9. плевал с девятого этажа вниз;
10. бросал бутылки на лестницу, идущую от памятника Тыл Фронту к Уралу (так что большинство осколков там принадлежит мне);
11. выдумывал матерные неологизмы;
12. рисовал книжки (повесть "Долбоебы", собрание стихов "Черная сирень", "Желтая тетрадь" и пр.);
13. агитировал людей за пункт "Против всех" (после чего в правительстве этот пункт было решено убрать из избирательных бюллетеней);
14. писал постыдно-приличные рассказы для конкурса "Проба пера" в "Магнитогорском металле";
15. грыз ногти;
16. думал: "как дальше быть?";
17. горевал;
18. тосковал;
19. бушевал;
20. разводил демагогию;
21. плевал в потолок;
22. бил баклуши;
23. околачивал груши;
24. слонялся;
25. смеялся;
27. кипел;
28. пупел;
29. краснел;
30. бледнел;
31. синел;
32. зеленел;
33. оставался не у дел;
34. сбивал кедами росу;
35. жевал зубами колбасу;
36. зарубал себе на носу;
37. томился;
38. не брился;
39. восхищался лазурью;
40. маялся дурью;
и еще много чем занимался, придумайте какое угодно нелепое дело и я им занимался. Я занимался всем, но только не учебой. А как только попробовал сесть за учебу - ничего не получалось, книги и конспекты проходили через меня, словно вода через решето, то есть, не оставляли внутри ничего кроме грусти и разочарования. Я приходил к преподавателям, и смотрел на них щенячьим, жалестным взглядом, надеясь на халяву , а они смотрели на меня будто олимпийские боги, грозно сомкнув брови у переносицы, как смотрят обычно на последнее говно. И правильно делали. Да, я - последнее говно! Давайте, топчите меня, жрите меня, ибо я этого достоин! Но меня не жрали, не топтали, даже плевать в меня никто из них  не стал  (вероятно по причине невероятной своей интеллигентности), мне лишь задавали заковыристые вопросы, а я молчал и думал: "Да, я - последнее говно, скорее бы меня уже растоптали". Мне говорили: "Плохо, Даня, оч-ч-чень плохо", а я говорил: "Да, да", а они снова: "Оч-ч-чень плохо", и протягивали мне обратно зачетку и я уходил, не зная куда мне провалится. Все уже уходили в отпуск, а я шастал по коридорам, и, завидев нужного преподавателя, подбегал к нему,  начинал галдеть и клянчить, как голодный африканский карапуз перед туристом. Преподаватели сдавались под моим натиском и разрешали сдать им зачет. Я приходил, меня спрашивали, а я ничего не знал, и снова на меня смотрели, как на говно и сам я думал: "Да, я - последнее говно" и краснел, от сознания того, что безбожно украл у человека из жизни целых полчаса. И  снова мне говорили: "Оч-ч-чень плохо, Даня", и я тоже думал: "Да, что-то не хорошо".

5
Сейчас вот я вспомнил все это и так мне горько сделалось, так стыдно. Будто меня с голой жопой прогнали по проспекту Ленина… На что я надеялся, спрашивается? Чего я ждал? Надо было или учится нормально, или же самому уйти с шиком, как подобает всякой звезде рок-н-ролла. А я чего-то тянул резину, чего-то ждал. Вот и дождался, что меня выставили, как приблудшую дворнягу, что насрала в центре квартиры и думает, будто все обойдется.
Надо было войти в деканат и сказать так, уперев руки в боки и широко расставив ноги, как поэт-футурист Маяковский:
- Ну, хули, ****ь?
А все в деканате такие:
- Да мы ни чё… - и глаза прячут, и ссутуливаются, и мечтают провалится.
А я с той же претензией им:
- Чё ни чё? Чё ни чё, бля? *** в очо - вот те и ни чё! - и я взял бы так шкаф какой-нибудь там у них и опрокинул, а потом стол с бумагами бы перевернул! Все бы завизжали, а я сел бы так на стул, закурил бы, замахнул бы желтый шарф за спину и сказал бы:
- Заявление буду писать. Утомился я тут, в вашем вонючем бардаке, мочи нету терпеть. Клоака! - и пеплом бы щелкнул кому-нибудь в рожу.
Еще перед этим надо было бы напиться и заблевать им там все на свете! Вот это был бы фурор! Обо мне бы потом вспоминали с трепетом и имя мое бы произносили только шепотом, и только под столом, и только в молитве "Избави нас Господи от всех напастей".
А так что? Так вышла какая-то гаденькая, постыдная сценка.
Вызывают в деканат. Я сижу около двери на корточках и молюсь Господу нашему, чтоб он меня помиловал. Мне говорят:
- Входите, - я вхожу.
- Садитесь, - говорят, я сажусь. - Ну, какие у вас проблемы?
Я-то, дурак, подумал, что меня спрашивают: какие, мол, проблемы мешают сдать вам сессию? Я думал они там в своем деканате уже обо мне наслышаны, и  говорю:
- В принципе-то, так сказать, проблем-то особых, как бы, и нету…
- Вы что просто так к нам зашли? Поздороваться? Или как?
Тут я понял, о чем меня спрашивают и нервно  рассмеялся, якобы собственной недогадливости. Говорю:
- А! Хи-хи, да… Ну, вот, сессию продлить бы мне, немножко… хи-хи
- Хо-хо! А на каком основании, позвольте поинтересоваться? Что вам мешало сдать сессию?
- Да, как бы… вроде бы как… ничего…
- Ну, вот перед вами молодой человек был, так у него рука была сломана , девушка тоже была, так она под машину попала, а у вас какие причины?
Тут я думаю: "Господи, ну почему я не попал под машину? Почему не сломал себе руки? Господи, для чего берег Ты меня, такого мудозвона?".
- Дык, - говорю. - Дык… - и улыбаюсь обреченно и глупо.
- Ну, что ж, придется нам, Данила Михалыч, с вами расстаться.
Я головой трясу, мол, да, я все понимаю, а сам думаю: "Чтоб вам всем провалится, отрясаю прах сего дома с ног своих!".
- Вы контрактник или бюджетник?
- Бюджетник, - отвечаю, и уже знаю, что мне скажут.
- Вот, видите, все условия вам созданы, учитесь сколько угодно, а вы так себя ведете, - так я и знал.
- Обстоятельства сложились… - отчаянно мямлю я.
- Ну, что ж, до свиданья.
- До свиданья, - говорю и встаю, а там у декана стол такой идиотский, буквой "Т", и я коленом об него ударился и все карандашницы, и все скрепки-кнопки и чашка на блюдечке звякнув, подпрыгнули, и даже что-то скатилось со стола.
- Ах-х, ч-черт! - говорю я неожиданно громко. Думаю: "Не можешь ты, ****ь, Даня, уйти нормально! Непременно надо опозорить свою добрую фамилию выше крыши! Они теперь все скажут: "Вот, слоняра, он не только придурок, он еще и ходить не умеет как надо".
Но так не сказали. Сказали:
- Осторожней, что же вы, - даже любезно сказали.
- Да, да, извините. До свиданья… - и улыбаясь, я вышел злой на весь белый свет и, в первую очередь, на самого себя.    

6
Мне потом сердобольные однокурсники говорят:
- Пойди к проректору Семенову, он такой душевный, он все поймет, он тебе позволит продлить сессию!
Ну, какой, какой может быть проректор Семенов, когда я уже отряхнул прах сего дома с ног своих? Теперь уже все, назад дороги нет, теперь этот дом пропащий, в день Великого Суда Содому и Гоморре будет лучше, чем Магнитогорскому Государственному Университету. Уж извините .
И, интересно знать, что бы я проректору Семенову сказал? "Здравствуйте, я понимаете ли, целый семестр волоёбил и околачивал ***м груши, но поскольку я прекрасной души человек вы уж меня не отчисляйте" - так что ли?
Да даже если бы проректор Семенов надо мной и сжалился, то как бы люди на меня после этого смотрели? Говорили бы: "Вот, жидовская морда, выцыганил все-таки себе сессию", или: "Этот парень ушлый, он своего не упустит, знает кого в попу поцеловать", или так еще, с уважением: "О, Данила, парень хват!". А мне такие разговоры не нравятся. Я не хочу быть "ушлым парнем", не хочу быть "хватом", пусть даже это слово и уважительно звучит. Хочу быть нерасторопным олухом, хочу быть человеком который не знает своей выгоды, хочу быть всегда в дерьме, на обочине, но чтобы люди при этом заглядывали в мою канаву и говорили: "Вот, честный человек пропадает". Лучше уж так. Не спрашивайте почему. Кому надо - тот поймет.
Плюс ко всему, у проректора Семенова мне бы пришлось клясться в том, что я исправлюсь, что начну учиться, брошу разгильдяйство, стану человеком, что не буду своей опухшей рожей порочить честное имя университета. А я боюсь, что не сдержу этих клятв. А если я не сдержу этих клятв, то я буду не просто "последним говном", как раньше. Я буду вообще, самой поганой-препоганой парашей, хуже всякого дерьма, ниже самой гадкой блевотины. И угрызениями совести я тут уже не отделаюсь, мне сразу надо будет идти и топиться, причем топиться не в великой реке Урал, где топился гордый красноармейский командир Чапаев, а топиться в какой-нибудь Говноречке, на дне которой таким говеным клятвопреступникам самое место.
Я знаю, я не сдержал бы ни одной клятвы, данной проректору Семенову. Ибо, что от меня останется, если я брошу разгильдяйство, стану человеком, начну учиться и рожа моя примет приличный вид? От меня ничего не останется! Останется лишь одно мокрое, неинтересное место. Меня, как столяра Кушакова, в рассказе Хармса, не узнают и не пустят домой, друзья меня будут игнорировать, а люди! что скажут люди! Люди меня осудят в любом случае, сдержу я или не сдержу своих клятв. Если сдержу и возьмусь за ум - меня назовут конформистом и коллаборационистом. Если не сдержу - меня назовут иудой и сволочью. Трое сбоку ваших нет. Мат.
 
7
Только я вас умоляю, не надо говорить: "Вот, мол, посмотрите-ка, Даня, заботится об общественном мнении! Такой, казалось бы, незаурядный человек и вдруг волнует его, что скажут какие-то там люди!". Умоляю вас, не надо так говорить. Это примитивная  философия в стиле Дома-2. На самом деле всех волнует, что о них скажут люди. Если, допустим,  идете вы себе по улице и за вашей спиной, Боже упаси, люди скажут: "Вот, пидор пошел", или же: "Вот этот вот чмарь недавно нанюхался клею и, когда бегал голым по улице, у всех прохожих спрашивал продолжение письма Татьяны Лариной после "Но вы к моей несчастной доле / Хоть каплю жалости храня…". Я не думаю, что вы скажете про себя: "Ха-ха, мне наплевать, что  говорят люди! Я - Заратустра, сверхчеловек, и клал я на них на всех с высокой колокольни!". Мне думается, что если вы бравый, не лишенный отваги человек, то вы подойдете к людям и спросите откуда  они понабрались таких бредней. Или же, если вы робкий, дрожащий пентюх интеллигентского вида, в шляпе, то вы пройдете мимо, но зато целый день будете маяться и томиться вопросом: откуда такие слухи пошли? Ну, или в крайнем случае, если вы придурочный токсикоман, эксгибиционист и любитель изящной словесности, пытающийся скрыть все свои наклонности разом, то вы спросите: как они узнали все это?
Не надо пренебрегать людским мнением, оно, хоть и бывает ошибочно, но все же очень и очень важно для всех нас. Даже Эдуард Лимонов, прекрасный русский писатель, боится как бы про него кто не подумал, что он интеллигент. Боже упаси! Свят, свят, свят! Тьфу, тьфу, тьфу! Не дай Бог вам Лимонова обозвать интеллигентом! Сразу или дуэль, или мордобой, или яйцо из кармана вытащит и швырнет в вам в ****ьник, как Михалкову, великому русскому кинорежиссеру…

8
На курантах уже двадцать минут четвертого… Какая кругом тишь… словно весь город умер. Мне вдруг ни с того ни с сего захотелось свистнуть и я с-сь-сь-сь-сьви-и-и-и-и-и-истнул изо всех сил, даже губа лопнула и на языке затеплилась кровь.
- Все козл-ы-ы-ы-ы-ы!- заорал я, и снова лихо, по разбойничьи свистнул! - Э-э-эй, там, - ору я в сторону городской администрации, - вы все козлы-ы-ы-ы-ы-ы!!! *** ва-а-а-а-а-м!!! - и еще раз свистанул треснувшими, кровавыми губами.
Просвистнутая тишина сомкнулась обратно. Администрация молчала
А душно-то как! Бог мой, как душно! Может у меня температура? Лоб горячий. Нет, это руки у меня просто горячие. Все вокруг вообще горячее и какое-то даже потное… Меня еще и тошнит. Зачем я вышел из дома? На кой ляд? Теперь я устал и мне тяжело иди в гору домой. Пойду вниз, к Уралу.
Вся даль горизонта утыкана пустыми, бездымными трубами. Кажется и комбинат  издох вместе со своим городом и разлагается теперь на горизонте огромной кирпичной зверюгой. Миллион желтеньких окошек уселся мушиным роем на черную его шкуру и будто грызет его. Трубы, как вывернутые из груди ребра. Половинчатая луна, словно пытливый мальчишечий глаз, глядит на дохлятину с брезгливым восхищением. И все будто провоняло дохлятиной от этого кирпичного трупа. Или это от меня воняет? Вроде нет… Господи как же паршиво! Похмелье, духота, неопределенность, тоска, вонь…
Да, есть конечно люди которым хуже. Кто-то голодает, у кого-то нет ног, кому-то рельсой снесло затылок, где-то война, где-то пожар, у кого-то жена умерла или ребенок. Но мне-то почему от этого должно быть легче? Если вы успокаиваетесь от мысли, что кому-то где-то хуже чем вам, то вы, я извиняюсь, просто свинья.
Почему я не должен канючить и ныть, если кому-то на белом свете хуже чем мне? Не можете ничего сказать? А раз так, тогда дайте мне поскулить и поныть над своею горькой судьбиной. Одна только эта нехитрая радость осталась мне на свете…

9
Подойдя к монументу "Тыл фронту" я присел на одну из мемориальных плит. Даже плита теплая! Будто спину трогаешь чью-то. В глухой тишине было слышно лишь как шипит примус вечного огня. Фронтовик, принимая меч, ошалело выпучился дырками зрачков на администрацию города. По-моему такой взгляд может выдержать либо человек с совестью белой, как снег, либо человек вообще без совести. Человек средний от этой каменной вытаращенности давно свихнулся бы и, тренькая пальцем на губах, полез бы в петлю. Вывод напрашивается лишь один. Какой именно я вам не скажу. Кому надо, тот поймет.

10
К Уралу от монумента идет длинная, будто клавиши гигантского органа, лестница, усыпанная, как я уже говорил, битыми бутылками. Стекло  гадко скрипело под кедами, когда я спускался по ней. Вот и он, черный, рябой Урал ползет через весь город, рубит его на два куска, сшитых четырьмя стежками мостов, ползет, ползет  и лениво загибаясь, уходит (куда впадает Урал?), а по нему скачет и прыгает, трясясь от холода растущая луна (видите, "эР" - растет).
Через Урал перелетит любая вшивенькая пичужка, его даже пьяненький рыбак, не запыхавшись переплывет. Разве что, редкий бумажный самолетик долетит до его середины…
Но пусть, пусть Урал и не такая великая река, пусть по его берегу стелятся бутылки, банки, окурки, осколки кирпичей, мочалки дамских париков, надкушенные, раздутые чебуреки, собачье дерьмо, пенопластовая перхоть и пусть в воде у берега качается на волнах мутное, крепкое пятно блевотины. Пусть. Люди все равно будут искать в Урале спасения от адской жары, все равно будут плескаться в нем, все равно будут брызгаться и нырять, запрокидывая ноги вверх. Они все подозревают, что кто-то, наверняка, нассал сейчас в реку, они все видят, что твердый блин блевотины невдалеке маячит, грозно, как акулий плавник из кино, они догадываются, что комбинат выбрасывает в Урал уйму всякой всячины, но они все равно будут в тебе, Урал, спасаться от убийственной духоты. Должны быть такие места в жизни, где можно спастись от чего-нибудь, какими бы эти места ни были.
Хрустя, я спускался по лестнице и с каждой ступенькой все сильнее и сильнее ощущал тяжелое, мощное дыхание Урала. Чугунная тишина здесь рассыпалась от шелеста деревьев и плеска сверкающей, черной воды. Я присел на синюю, изгибистую скамейку, у берега, и вдохнул прохладного воздуха. Все как-то сразу утонуло от этого вдоха. Утонул душный, надоевший город Магнитогорск, утонул университет, утонули вчерашние прохожие, неприятные воспоминания разбухли и расклеились. Жить стало немного приятнее. Может на минуту, может чуть побольше… но все же приятнее и легче.
Я раздеваюсь и вхожу в холодную, блестящую воду…

Данила Михалыч 20. 07.-16. 10. 2006.