М1 Минское шоссе. Лошади

Эпиграф:

"Видели ли вы,
Как бежит по степям,
В туманах озерных кроясь,
Железной ноздрей храпя,
На лапах чугунных поезд?
А за ним
По большой траве,
Как на празднике отчаянных гонок,
Тонкие ноги закидывая к голове,
Скачет красногривый жеребенок?
Милый, милый, смешной дуралей,
Ну куда он, куда он гонится?
Неужель он не знает, что живых коней
Победила стальная конница?
Неужель он не знает, что в полях бессиянных
Той поры не вернет его бег,
Когда пару красивых степных россиянок
Отдавал за коня печенег?"

Сергей Есенин «Сорокоуст»
(А.Мариенгофу)


Я люблю лошадей.  Неизмеримо сильнее  другой милой живности.  Лошади… Лошади… Удивительные животные.  А почему, собственно, лошади? Не хомячки, собаки, кошки и не впечатлившие меня уже во взрослой инженерской жизни  кричащие по ночам тропические ящерицы-«Машки»  или грязные марокканские ослы, управляемые тощими коленями  муэдзина? Лошади.  В минуты радости и  грусти мне  хочется думать   о вас,  а при слове «красота» в запылённом каждодневными заботами сознании   возникает  гордый изгиб шеи, раздувающиеся терпкие ноздри, и воздух словно наполняется топотом стройных и мощных ног,  несущих ваши статные,  невероятные тела по миру бесконечных дорог?

Все это – из раннего, раннего детства. Из детства, когда едва научившаяся ходить маленькая девочка с необъяснимым упорством терзала старые сестринские буквари. И неизвестно, что больше привлекало ее – печатные буковки, которые постепенно, шаг за шагом,  превращались в понятные звуки,  незнакомые пока ещё крикозяблинки для письменных упражнений или милые картинки, нарисованные для малышей доброй рукой художника. И тогда  маленькие пальчики  находили в книжке и гладили, гладили нарисованные гривы, холки, хвосты. И детское тельце мечтало прижаться когда-нибудь к теплому лошадиному боку, обнять за шею, заглянуть в глубокие глаза, полные таинственного смысла.

А еще – было лето, и неосмотрительное обещание родителей, хотя и далеко  до дня рождения, ибо девочка родилась в октябрьский, но тёплый день, когда небо бездумно голубело, и легко одетые мамочки толкали перед собой коляски, и никакого намека на первый снег, хотя был – Покров. Нет, далеко еще было до подарков, а мечта была  невероятной и несбыточной. Но маленькой девочке казалось тогда, что нет ничего невозможного  в этой жизни: и мама с папой, и сестра будут рядом всегда, и каждые выходные - теплые семейные походы в березовую рощу и на берег ледяной Уфимки, и все будут любить ее крепко-крепко и никогда не умрут. И ведь были же в квартире – балкон, а еще и лоджия  со стороны тоскливого серого подъезда. И вот там-то, думала девочка, будет жить Она, неописуемо прекрасная, а девочка будет носить ей травку, хлеб и чесать, и гладить длинную рыжеватую гриву. И девочка очень много думала об этом, когда была одна, а она часто гуляла совсем одна, и очень далеко от дома. Ей не разрешали уходить далеко, но она не слушалась и все шла и шла  в сторону речки, к заброшенным садам, ела одичавшую малину и надкусывала зеленые, никогда не вызревающие яблочки, мечтая о  Своей Лошади.

Мысли об этом прекрасном звере были как молитва для крошечного детского сердечка, потому что казалось тогда ребенку, что в этом созданном то ли природой, то ли высшими силами существе сосредоточены великая тайна и нескончаемое счастье, и радость вся, какая только есть на белом свете.

А лошадку купили в Детском Мире – маленькую, рыженькую, пластмассовую. Она была по-своему грациозна, и ее хотелось рисовать.

И рисунков было – множество. Это потом девочка научилась рисовать так, чтобы яблоко было  похоже на яблоко, дом – на дом, да ведь и солнышко раньше было – Солнышко, с глазами и ясной улыбкой.  Тогда же лошадки, выскакивавшие друг за дружкой из–под неумелого карандаша, походили на собачек и кошечек  одновременно, зато их было – невероятно много, так много, что рисунки лежали на полу, на столе, были развешаны на стенах детской комнаты. Разные лошади, зеленые, синие и просто серые, в крошках чертежного карандаша. Иногда и папа садился рисовать с девочкой, у него это получалось гораздо лучше, и тогда комната наполнялась неслышным горячим стуком: маленького трепетного  сердечка ребёнка и большого взрослого сердца немолодого уже мужчины,  такого нежного в своей поздней отцовской любви. И все вокруг становилось похоже на Счастье.

А потом были начальная школа и маленький синий томик золотоголового поэта. И странное слово – Мариенгоф,  катающееся на языке, слово, напоминающее витиеватый, но законченный узор, так похожее на название парусника или космического корабля, и была тайная, непонятная обида на «Посвящение» в начале  – словно лишь один на свете человек с такой непонятной фамилией мог читать эти чудные и горькие строки…
И возникало сильное желание написать так же красиво и грустно…

Я стала смешной, одинокой и сильной,
Но вижу коней, обреченно летящих
Красиво и смело над пропастью пыльной,
Еще не живых, но уже настоящих.
И мир потрясенный затих на пригорке.
Он правда дрожал, прогибаясь немножко.
Со мною заплакал тихонько и горько
Крылатый малыш, обнимающий кошку.
«Я вас обожаю, я вам удивляюсь,
Я вам отдаю свое сердце и имя.
Я с вами летаю, земли не касаясь!
Я вашею стала, вы стали моими!»
И в облике этих прекрасных созданий
Летит надо мною с ликующим стоном
Мое пониманье, мое мирозданье,
Мое вознесенье над миром бездонным.
«Они разобьются!» - предчувствует сердце.
Они пронеслись по-над краем провала.
«Мои дорогие, прошу вас, поверьте,
Я вас обретала, я вас обнимала!»
Но в пропасть сорвутся – легко и красиво,
И стихнут удары подковок звенящих.
И ветер растреплет мятежные гривы
Уже не живых, но еще настоящих.

1989 г.

Но время шло, и в  детские сказки вплетался реальностью окружающий мир.

И когда через много лет наконец вполовину сбылась моя детская мечта -
я сидела верхом на добром, но упрямом меринке, который не слушался меня и все тянулся  в свою конюшню, где тепло, знакомый запах и такие спокойные сны - в эти минуты что-то оставило меня. Какое-то неосязаемое волшебство ушло, словно разрешилась наконец моя Лошадиная Тайна. Я не разочаровалась в Них, нет. Есть – сны, и есть – реальный  мир. В их тесном переплетении и проходит наша жизнь, это так. Они были детским чудом – а стали живыми, дышащими существами, такими же, как я и те, кого я любила. И так же, как и все существа в мире, были нежны, уязвимы и просили защиты.

A   еще  спустя несколько лет у меня появился железный конь. Я полюбила и его, как живое существо, и с удовольствием холила и лелеяла, мыла его железные бока  и берегла, как умела. Он был послушным, и никогда не упрямился в дороге,  всегда довозил до места, даже если изнемогал  от боли или от голода.  Кормила я его  на хороших заправках, заливала  самое лучшее масло, и, кажется, мы с ним оба были довольны друг другом вполне.

И вот  как-то раз мы мчались по делам   по раздолбанной в очередной  послезимний период   Минке,  не подозревая, чья  растерзанная красота  ждет нас   в нескольких километрах впереди, на обеих обочинах  трассы.
 
…Первую  я  увидела справа от себя, по ходу движения. Мое сердце несколько раз трепыхнулось и остановилось на несколько секунд.
Оскаленная застывшая морда не оставляла сомнения в том, что она мертва. Было что-то величественное в этом лошадином теле, даже мертвом.  Как безжалостно сорванный цветок, лежала она, окостеневшая, в пыли дорог, там, где ей совсем не место быть.Это была суббота.
Назавтра было воскресенье, и,  возвращаясь обратно, я увидела вторую на противоположной  обочине шоссе. Их было две, и за эти двадцать четыре часа никто не удосужился убрать с дороги их тела.

Но они не были, не были безобразны даже в своей смерти. 

…Лошади, лошади на обочине,
С автотрассы сюда перекоченные.
Как цветы полевые, скошенные,
С мордами перекошенными…

Обе уже как лошадки пластмассовые.

Мясо…

Здесь засилье  старых  и новых,
Четырех- и восьмицилиндровых.
Пахнут маслом, металлом и нефтью,
Вашею лошадиною смертью.

… Вы мне снились когда-то, гнедой и каурый
С рыжею, невероятною шевелюрой.
Я была папиной девочкой-крошкой.
Детское сердце – не больше горошка.

Я рисовала и рисовала,
Карандаши переломала.
В комнате, пахнущей апельсинами,
Летали гнедые …зеленые, синие…

Даже такие – вы очень красивые!

Гривы.

Гладить  морду,  холку и круп.
Детские руки  - у лошадиных губ.

…Каждая – труп.

И теперь каждый день вас предаю я.
Свое  авто  одной ногой  разгоняя,
Отдаюсь во власть ветра, огня и силы.
Я мечтаю быть такой же, как вы, красивой.
Я хочу быть такой же, как вы, хорошей!
Я думаю, что я – Лошадь!..

Бедные лошади, лошади…

Брошенные.

P.S. Я так и узнала, как их   звали, хотя про них даже писали в какой-то местной газете.
P.P.S. А пластмассовая лошадка до сих пор цела. С ней играет теперь мой голубоглазый светловолосый малыш.

1989-2005-2009