Та девушка с косою светлой

Вернувшись в сентябре на факультет после стройотряда в Казахстане и похода по Тянь-Шаню, мы, студенты-второкурсники, ощутили себя уже матёрыми старожилами, хозяевами физфака и жадно рассматривали ещё робких первокурсниц, пополнивших прекрасную - даже не половину, а четверть или ещё менее – обитателей голубого здания на набережной Макарова, самого лучшего, как нам казалось, ВУЗа Ленинграда, СССР, Европы и мира. Но ВУЗ-то был самый лучший, а вот девушки… Увы, девушки физфака отнюдь не славились своей красотой. Хотя и среди них изредка попадались симпатичные. Но, как правило, способности к точным наукам у девушек как-то не совмещались с привлекательной внешностью. То ли  дело – филологини!
И вот, мы, трое друзей, идём по коридору филфака, и взгляды наши, словно локаторы, сканируют девичьи фигурки. Сколько их тут! Моё внимание привлекла одна девочка с толстой длинной косой соломенного цвета. В то время первокурсницы ещё не красили волосы, а натуральные блондинки, да ещё с такими густыми волосами – редкость. 
Мы подгребли к ней. Привет-привет, слово за слово, физики – народ бойкий. Но очень уж высокомерно она себя держала. Поэтому я даже не попытался поухаживать за ней: овчинка выделки не стоит.
     Через полгода на ней женился мой приятель, мы стали видеться в общей компании, узнали друг друга получше, и между нами установилась ясно ощущающаяся взаимная симпатия, но чисто дружеская, без даже отдалённого намёка на что-то эротическое.
     А жизнь шла своим чередом. Я женился, получил диплом, работал, ходил в походы по Тянь-Шаню и Памиру… Много было всего. Если бы мне в мои двадцать лет рассказали мою будущую судьбу, ни за что бы не поверил!
     И вот я, как всегда, первый, пришёл на день рождения одного моего друга. Позже пришёл и тот мой приятель с ней. Я не видел их лет 15. Она совсем не изменилась, всё та же девчачья фигурка...  Кожа на лице прекрасна, нежна и бархатиста. Но, увы, её грациозную головку на тонкой шейке украшала уже не коса, а изощрённая дамская причёска. Как стремятся девушки поскорее расстаться с, как им кажется, детским обликом, обрезать косы, сделать настоящую «взрослую» причёску в парикмахерской, надеть длинное вечернее платье… И, став «настоящими» дамами, они вдруг замечают с обидой, что их спутник оглядывается на девчонку с косой и в короткой юбочке…
      Увидев меня, она обрадовалась и вдруг поцеловала меня (в щёку, разумеется), чего раньше никогда не делала. Этот поцелуй просто ошеломил меня!
      За столом она оказалась рядом и принялась ухаживать за мной, подкладывая то одно, то другое... Разговаривая со мной, она то и дело прикасалась пальцами к моей руке, и каждое прикосновение было для меня, как удар тока.  "Ну и ну, Вовка, как же ты стал реагировать на женщин!" - с изумлением сказал я себе.
     В тот период я был на грани развода, вдобавок к семейным неприятностям на работе возникла куча проблем. А тут - воздействие  её близости... В общем, у меня, видимо, был такой вид, что она, опять положив свою узкую кисть с длинными тонкими пальцами на мою руку, участливо сказала:
    - Володя, такое чувство, что у тебя тяжело на душе!
     "Боже мой! Кого-то ещё волнует, что у меня на душе!"- пронзило меня.
     Уходя, она опять поцеловала меня в щёку.
     Этих невинных знаков внимания оказалось достаточно, чтобы я, думая о ней почти всю ночь, днём (а это было воскресенье) позвонил ей. Её муж как раз этим утром улетел в командировку (об этом шла речь на дне рождения), моя семья была на даче...
     Я сказал, что вечером буду по делам в её районе и хотел бы заглянуть к ней.
     - Конечно, заходи! - ответила она.
     Я купил три розочки, коробку конфет, естественно, никакого "Шампанского", - всё достаточно скромно, чтобы не выглядело, как визит соблазнителя. Мы впервые были вот так, с глазу на глаз, и разговор ужасно не клеился!      Промучившись часа полтора, я стал откланиваться,  но она предложила поужинать. Думая, что это - простая дань учтивости, я отказался и возобновил прощание, но она, отвернувшись, как-то очень грустно сказала: "Одна я уже не покушаю...", и  я вдруг понял: она ОЧЕНЬ не хочет, чтобы я уходил.
     Мы пошли на кухню, она разогрела ужин, достала коньячок, и пошёл такой хороший разговор! Я, давясь, пил этот коньяк, поскольку вообще-то не люблю его, а она всё подливала и подливала и мне, и себе... Я, честно говоря, уже стал надеяться, что сегодня мне не понадобится ехать домой.
     Но тут, как всегда в моей жизни, вмешался случай: позвонила её дочка. Она только что вернулась из отпуска и предупредила, что сейчас приедет с женихом ужинать. Мне ничего не оставалось, как уйти.
     На прощание она меня снова поцеловала, целилась опять в щёку, но я вдруг подставил губы. Oт неожиданности она отпрянула, но её широко распахнутые глаза вспыхнули мерцающими огоньками, и на лице сияла улыбка.
   - А можно, теперь – я? – спросил я, не отрывая  взгляда от этих огоньков.
Они замерцали ещё сильнее, и я, не дожидаясь словесного подтверждения этого согласия, впился в её губки, обнимая её так, что затрещали  косточки, и она аж застонала… Но неотвратимо висел надо мною сиюминутный приход её дочки, и я невероятным усилием воли переступил порог и захлопнул за собою дверь…
     Полный самых оптимистических надежд, я звонил ей каждый день, но быстро почувствовал, что приезд дочки её отрезвил,  наваждение того вечера покинуло её, и она страшится встречи со мной. Это явилось для меня жутким ударом, и, как всегда в таких случаях, пошли стихи:

Я снова в юности туманной…
Была там девушка одна
С косою светлой… Но желанной
Тогда не стала мне она.

Я встрече не придал значенья,
Не ждал её, не ревновал,
Однако, смутное влеченье
Во мне тот образ вызывал.

И, отрешась от гонки в круге
Пустой житейской суеты,
В мечтах я в образе подруги
Вдруг узнавал её черты…

Потом всё это проходило,
Мелькали лица… Шли года…
Судьба в компаниях сводила
За общий стол нас иногда…

И вот - мы оказались рядом.
Я не дышу, не ем, не пью,
Руки касаньем, словом, взглядом
Ты так волнуешь кровь мою!

Я знаю - мой порыв напрасен.
Но я тому уж буду рад,
Что жизнь твою чуть-чуть украсил
Мой стих, букет и шоколад.

     Минул месяц, второй, третий… Каждый вечер я звонил ей, и беседы наши были прекрасны!  Мы разговаривали по часу и более, но дальше этого дело не двигалось.
     Я уехал в командировку во Францию, и мысли о ней заполняли всё моё воображение. Париж – город любви, и без любимой подруги там делать нечего. Однажды, выйдя из Лувра, я грустно брёл по Елисейским полям, и сами собой стали складываться строчки:

Давным – давно под звон гитары
Я пел с друзьями про Париж,
Про то, что там – Монмартр и бары,
И что туда не улетишь…

Мне снился он чудесным миром,
Где блеск, красавицы, вино…
Там жизнь несётся буйным пиром,
Там – день ли, ночь ли – всё равно!

Я б босиком ушёл по снегу,
Чтоб влиться в тот чудесный сон!
Мне б девы там дарили негу,
И слух наш услаждал шансон…

Прошли года… И я – в Париже.
Но где вы, юности мечты?
Иные ценности мне ближе,
Иные грезятся черты…

Быть может, ветреную шалость
Я б совершил в былые дни,
Но ныне лишь рождает жалость
Вид бедных женщин с Сен-Дени.

Познав любовь, познав измены,
Я не бегу на Пляс-Пигаль,
А укрываюсь в Лувра стены,
И на душе моей  - печаль.

Там ощущаю с новой силой   
В великолепии веков,
Как нужен мне подруги милой
Беспечный цокот каблучков…

Её сияющие глазки,
Весёлый, нежный голосок…
Как жизнь пуста без женской ласки!
Её родник давно иссох…

Но не Мари иль Женевьева
Влечёт меня своей красой,
А наша, северная дева
Со светлой длинною косой.

Брожу по Лувру и, не веря,
Что я – средь этой красоты,
Везде – в Джоконде и в Венере
Я узнаю её черты.

Несу в душе тот образ милый
На Елисейские поля,
Где поздней осенью унылой
Покрыта листьями земля…

И, от волненья замирая,
(Ну, кто я ей? – сверлит вопрос)
Подарок скромный выбираю –
Косынку для её волос.

Душа, ликуя, представляет,
Как будут встречи хороши,
Но трезвый разум приземляет
Порывы пылкие души.

Кто прав? Пусть время их рассудит!
А я слова расставлю в ряд,
И ей опять в подарок будет
Мой стих, букет и шоколад.

     Вернувшись, я позвонил ей и в процессе разговора узнал, что её муж – опять в командировке. У меня был подарок для неё из Парижа – красивый браслет, да и стих просился быть представленным источнику вдохновения, и я сказал, что мне нужно срочно увидеться с ней, хотя бы ненадолго. Вечером я, подстриженный, побритый, в лучшем своём костюме, благоухающий французским парфюмом, ехал к ней в лифте, держа в руках коробку шоколадных конфет и другую коробку, в которой готовились удивить мою фею красиво написанный от руки на листе розовой бумаги стих (я хотел именно написать своей рукой, а не напечатать), браслет и только что купленная  прекрасная бордовая роза.
      Я вышел из лифта, и тотчас же отворилась дверь её квартиры, и появилась она. Я удивился, зачем она встречает меня на лестнице, но тут же всё разъяснилось: честно глядя мне в глаза, она сказала, что к ней приехала дочка. Конечно, она будет рада, если я зайду, и мы вместе попьём чаю…
      Мне всё стало ясно. Опять она испугалась остаться со мною наедине. Испугалась, естественно, не меня, а себя.
     Чаепитие с дочкой меня абсолютно не прельщало, поэтому я категорически отказался, элегантно вручил ей обе коробки и отбыл на лифте восвояси. По пути домой я решил, что надо кончать этот мазохизм. Больше я ей не позвоню. Конечно, возник стих:

Тебя пугает мой напор?
Но вот уже конец зимы,
А наш серьёзный разговор
Опять откладываем мы,

Как будто впереди – века,
Как будто некуда спешить,
И ты всё так же далека…
А я хочу скорей ожить!

Хочу успеть договорить
Всё то, что не договорил,
И все букеты подарить,
Которые не додарил,

И мчаться вечером домой,
И увидать тебя в окне…
А утром взгляд ты встретишь мой
И улыбнёшься нежно мне.

И будет солнце, летний зной,
Костёр у озера в лесу,
Потом в палатку под сосной
Я на руках тебя внесу…
 
А все минувшие года
Ты смоешь утренней росой
И будешь для меня всегда
Той самой девушкой с косой.

     На следующий день она сама мне позвонила и очень тепло поблагодарила за подарки. Особенно её поразила свежесть зимней розы. Посетовала, что к этому прекрасному браслету ей теперь придётся подыскивать достойное его платье (о, женщины!!!). Восхищённо упомянула о стихе…
     Мои звонки возобновились. Я чувствовал, как с каждым разговором понижается барьер между нами, и месяца через два договорился, что приеду к ней в гости (муж опять уехал), причём, даже по телефону чувствовалось, как она трепещет. Но в назначенный день за полчаса до моего выезда к ней она позвонила и под явно надуманным предлогом отменила встречу.
     Когда на следующий день я опять ей позвонил, она строго спросила:
     - Володя, чего ты хочешь?
     - Не знаю, - промямлил я... А к утру был готов очередной стих:

Спросила ты, - чего хочу?
И я потерянно молчу…
А что сказать? Мои уста
Смыкает заповедь Христа.
Но разве тут нужны слова,
Когда кружится голова
Лишь от касания руки,
И я, рассудку вопреки,
Опять звоню тебе… Опять
Пытаюсь тщетно  дрожь унять…
Я, словно мальчик, весь дрожу,
Когда в руке своей держу
Волшебный этот аппарат,
Что приближает во сто крат
Тебя… Нет! Только голос твой,
Такой волнующий, живой,
Сквозь трубку чувствует рука,
А ты - всё так же далека.
Ты так была со мной мила,
Что оживить во мне смогла
И жажду жизни, и мечты,
В которых - только я и ты…

Но вот передо мной - Париж:
Лувр, Сена, черепица крыш,
И, кажется, вокруг меня
Толпятся, шпорами звеня,
Герои пылкие Дюма,
И, как история сама,
Стоит, наперекор годам,
Величественный Нотр-Дам.
Ночной Париж! Ночной Париж!
Кто не был, тем не объяснишь
Очарование бистро,
Чьё заполненье так пестро!
Китаец, немец, негр, индус,
Там - англичанин крутит ус…
Какой покой! Какой уют!
Сидят, беседуют, жуют,
Не беспокоясь ни о чём,
Не спрашивая, что почём…

Но Елисейские поля
И Лувр с короной короля
Я б отдал, лишь бы та рука
Коснулась вновь меня слегка,
И засияли б те глаза,
Что 29 лет назад
Я так нелепо не узнал…