63 ступенька

Твой голос звучит слишком надрывно. Ты это понимаешь. Из-за повышенного давления ты не слышишь себя. Все звуки слились в шипение. Из-за того, что ты смешала сегодня более 10 напитков, перед глазами танцуют блики. Ты не можешь понять, кто с тобой говорит, и говорит ли вообще.
Ты чувствуешь, что с твоим телом что-то происходит. Ты ещё способна чувствовать боль. Острая, слишком острая боль в запястьях. И недостаток кислорода.
Ты начинаешь задыхаться. Постепенно темнеет в глазах, голова надувается, как воздушный шар, и миллионы маленьких иголочек пронзают твою голову. Ты чувствуешь, что перестаешь контролировать своё тело. Руки безвольно ложатся вдоль туловища. Длинные тонкие пальцы с круглыми ногтями бежевого цвета  опускаются у апельсинового бедра.
Ты больше не пытаешься сопротивляться. Ты больше не помнишь о том, что у тебя что-то болело. Ты забываешь о запястьях. Ты забываешь о завтрашнем дне. Ты забываешь о том, что было сегодня. Но ты отчетливо помнишь, что было вчера.
Ты чувствуешь дыхание. Ты его слышишь. Кто-то дышит прямо над твоим ухом. Кто-то целует его. Если бы не миллион иголочек в воздушном шаре твоей головы, тебе, может быть, было бы приятно.

Ты открываешь глаза. Ты лежишь в кровати. Рядом спит молодой человек. Вы у него дома. Ты поправляешь золотую цепочку на  шее. Ты не знаешь, какое сегодня число. Ты не помнишь, что было вчера. Но ты знаешь, что ждет тебя завтра.
Ты опускаешь ноги в холодную темноту комнаты. Тапок, естественно, нет. И на прикроватной тумбочке не лежит шелковый пеньюар. Там нет халата. Нет ночной рубашки. Рядом с кроватью вообще  нет никакой тумбочки. Шелковых простыней на кровати тоже нет. Трусики ты находишь под подушкой. Ты молодец, что положила их туда. Ты босыми ногами ощущаешь ночную отчужденность грязного линолеума. Тихо, на носочках, ты обходишь кровать. Долго ищешь что-то, стоя на четвереньках. Его майка холодная и неприятно пахнет потом, табаком и твоей туалетной водой.
Ногами ты чувствуешь крошки на полу. Пыль. Ты знаешь, что он давно не убирал в квартире. На кухне ты включаешь свет, и глаза пронзает острая боль. На пару секунд ты лишаешься зрения. И только бело-желтые пятна расплываются друг в друга.
Из комнаты слышен скрип кровати. Ты понимаешь, что даже во сне, он тебя чувствует. Или он просто перекатился с боку на бок.
На столе сигареты, зажигалка, переполненная пепельница, пустые водочные бутылки. Под столом валяются пивные банки и пустые пачки сигарет. Там же валяется твоя майка. Ты включаешь чайник. Из стоящей в углу сумки достаешь блокнот и карандаш, садишься  на холодный кожаный диванчик, поджав ноги. Имитация «позы лотоса». Читаешь последние записи в блокноте. Размашистые печатные буквы, где-то слишком плотно прижавшиеся друг к другу, словно старые друзья после долгой разлуки, другие отвернуты друг от друга, разбежавшиеся враги…
Миллионы иголочек в воздушном шаре твоей головы
Я слишком люблю тебя, чтобы оставить тебе жизнь
Твои волосы похожи на волокнистую мочалку моей бабушки
Ты не узнаешь почерк. Ты не знаешь, кто и зачем писал это в твоём блокноте.
Ты вздрагиваешь от щелчка – закипел чайник.
Ты выкидываешь воняющую дрянь из пепельницы. Моешь её. Наливаешь себе черный  кофе в высокую зелёную кружку. Его кружку. Достаешь молоко. Пакет весь в его автографах. И совсем немного молока. Сахар ты не добавляешь. Кофе должен быть крепким и несладким.
Возвращаешься на свое место. Опять поджимаешь ноги. Достаешь сигарету и долго держишь её в руках. Вертишь. Нюхаешь. Вертишь. Нюхаешь. И лишь потом подкуриваешь. Ты делаешь первую глубокую затяжку, благоговейно закрывая глаза. Зажигалка выпадает из ладони и звонко падает на стол. Ты вздрагиваешь. Он же может проснуться.
В полной тишине ты отхлебываешь кофе. Затяжка. Кофе. Дым ты выпускаешь неаккуратными кольцами. Или клубишь его, как горящая мусорка. Ты пишешь
Персик.
Зачеркиваешь.
Манго.
Думаешь. Рисуешь манго. Думаешь.
Зачеркиваешь и слово, и рисунок.
Яблоко.
Рисуешь средних размеров яблоко с глянцевым бочком.
У меня двухразовое питание: в начале недели и в конце.
У меня яблочный гель для душа.
У него яблочный шампунь.
Ты делаешь ещё один глоток кофе. Затяжка. Дым поднимается вверх. К потолку. Туда, где маленькие ангелы из детских раскрасок со светлыми кудрявыми волосами и голыми попками, туда, где желтые смайлы с черными глазами и улыбками, туда, где красно-оранжевые звезды и темные пятна грязи.
До него эту квартиру снимали подруги. Студентки. Они не оставили на потолке свободного места. Зеркало в ванной они облепили бумажными цветами.
В ванной грязная плитка. На потолке в кухне разводы после наводнения от соседей сверху. На обоях жирные пятна. Но всюду цветы, ангелочки, смайлы и бабочки. Жалкое мещанство.
Дым от твоей сигареты поднимается к крыльям ангела. Пепел от твоей сигареты мягко опускается в пепельницу.
Ты пишешь
Оранжевое солнце фонаря в осветленные окна…
Холодная кожа дивана делает мою кожу гусиной.
Я сержусь на него
Я держусь за него.
Я …
Ты меланхолично опускаешь окурок в пепельницу, но энергично втираешь в её дно пепел и остатки табака до самого фильтра. Потом тем, что осталось от твоей сигареты превращаешь пепел в пыль. В уже холодную табачную пыль.
Идешь в ванную. Включаешь воду. Из зеркала на тебя смотрят зелёные глаза с огромными зрачками и кровяными белками. Сумасшедшие глаза. Глаза, с черными разводами от туши. Глаза с темно-синими тенями вокруг. Из зеркала на тебя смотрят обкусанные губы. На тебя смотрит сонная девушка, от которой пахнет кофе и воняет табаком. В четыре часа утра.
Ты умываешься. Собираешь черные волосы в лошадиный хвост. Некоторые пряди непокорно выбиваются. Их ты приглаживаешь водой. У него нет геля, нет пенки, нет лака. Только лишь вода - для укладки.
Ты чистишь зубы его зубной щеткой. Ты мажешь лицо его лосьоном после бритья. Ты роешься в его грязном белье. Ты нюхаешь содержимое всех баночек и флакончиков на полках.
Ты ещё раз умываешься холодной водой. Проточной. Очень холодной.
Ты возвращаешься на кухню. И опять достаешь сигарету. Снова наливаешь кофе. Но вода уже не кипяток и гранулы кофе растворяются не сразу, прилипая к стенкам кружки и плавая мерзким островком в сердце вращательной воронки ложки.
Я не могу его обидеть.
Я хочу быть с ним.
Я схожу с ума от его поцелуев.
Когда ты это писала, ты не можешь вспомнить. И понимаешь, что это уже не важно. Ты можешь писать это каждый день. Каждый час. Потому что это любовь. Так думаешь ты. И, наверное, это снится ему.
Ты опять прикуриваешь. От табака першит в горле. Но ты стараешься не раскашляться, чтобы не разбудить его.
Как он мог тебя не вспомнить? Как мог не узнать? За кого он тебя принял?
Да, ты отпустила волосы. Ты перекрасилась. Ты поправилась. Ты теперь одеваешься и красишься по-другому. Куришь. Много, часто, получая от этого удовольствие. Ты живешь в совсем другом образе. Но неужели он не почувствовал, что это ты. Что ты – его первая любовь. Ты та, на которой он обещал жениться. Та, чьим первым он был. Та, которую он устав уговаривать, споил вином, с подмешанной туда водкой, и практически изнасиловал на заднем сиденье отцовской машины. После своего выпускного. Ты была тогда в восьмом классе. Ты его любила.
Неужели он не понял что ты, та, от которой он сбежал в другой город? Та, которая ждала писем и звонков. Та, которая сразу возненавидела, но потом простила и готова была забыть об этом и дальше жить долго и счастливо.
Он не узнал тебя.
И ты не знаешь, что делать дальше. Миллион вариантов проносится в голове. Миллион заранее продуманных вариантов.
Ты можешь сказать ему правду, когда он проснётся. Скажешь, что ты его все так же любишь. Скажешь, что ты его простила. И хочешь жить с ним. Здесь. Хочешь быть его. Он поймет. Он будет рад. Он же любил тебя. Спросит, как тебе удалось его найти. Как ты узнала, что он будет в том клубе. Этой ночью. Ему будет интересно. Он будет счастлив оттого, что все получилось так, как ты задумала.
Ты сдашь обратный билет. Уберешь в квартире. Приготовишь завтрак. Ты останешься жить с ним. Найдешь работу. Вы будете счастливы, как и хотели. Когда-то.
А вдруг он не захочет жить с тобой, вдруг он прогонит тебя. Вдруг, он не поймет. А что, если он больше тебя не любит.
Ты можешь написать ему записку. У тебя есть блокнот и карандаш. Рассказать ему правду и уехать. И он поедет за тобой. Он знает, где живут твои родители. Он же ещё любит тебя, он сам сказал это ночью. Этой ночью. Всего лишь пару часов назад, перед тем, как заснуть.
Но ты берешь себя в руки. И понимаешь, что все эти варианты развития событий – бред. Так не будет никогда. Ты смотришь правде в глаза. И слезы медленно ползут по щекам.
Ты тушишь сигарету. Опускаешь ноги на пол. Мелкой дрожью холод пробегает по телу: от пальцев ног до кончиков волос.
Ты берешь самый острый кухонный нож и идешь в спальню. Целуешь его в спящие губы, целуешь закрытые веки. Обнимаешь. Он что-то бормочет во сне. Ты целуешь его и перерезаешь горло.
Ты знала, что так и будет. Ты знала, что он тебя не узнает. После того, как ты его простила, но он так и не объявился, ты возненавидела его ещё больше. И пообещала себе, что отомстишь.
Через три часа у тебя поезд. Ты находишь свои вещи. Одеваешься. Его майку кладешь в сумку. На память. О нём. О первой любви. О первом сексе.
После недолгих поисков находишь деньги. Их тоже берешь с собой. Лишними не будут.
Моешь одну рюмку и убираешь её в шкаф. Все отлично: квартира холостяка, который всю ночь пил в одиночестве, а к утру лишил себя  жизни в кровати. Нож ты вложила ему в руку.
Следов помады нет нигде. Ты ещё раз обходишь всю квартиру. Нигде нет ничего, чтобы говорило о твоем присутствии здесь, в ночь самоубийства.
Одеваешь коротенькую серую куртку, обуваешь белые кеды и выходишь на пустую лестничную клетку. Закрываешь дверь запасным ключом. Ты выкинешь его на вокзале. Подальше отсюда. Включаешь плеер.
Спускаясь, ты вслух считаешь ступеньки. На 63 ты сбиваешься и дальше идешь молча. Выйдя на улицу ты достаешь сигареты. Да, ты слишком много и часто куришь. Утро серое-серое, холодное и хмурое.
Ты уходишь отсюда. От исправленной ошибки прошлого. Уходишь не оглядываясь. И без слез. Слишком много их было пролито в прошлом.
Ты идешь к светлому будущему с очищенной памятью и отбеленной честью.

Осень 2006 год