никто здесь не хозяин
Пустая кровать, а рядом с ней стул. Более того, рядом со стулом стол, рядом со столом шкаф, рядом со шкафом он. Под ним ковер. Под ковром пол. Под полом соседи. А под ними еще одни, а еще ниже еще одни. Он стоит посреди комнаты. Что там еще – посреди комнаты? О, повисшие в воздухе былые вопросы. Забравшиеся до востребования в кокон — надежды. Липкие паутины выдумок ловящие по мере возможностей жирных мух повседневности. Животноводческие фермы, забывшие о своем назначении и создающие, холящие и лелеющие тысячи единиц приподнятого настроения в час. Нефтеперерабатывающие комплексы, которые вместо мазута производят до миллиона галлонов тихого восторга в сутки. А посреди этого – он. В тонкой, едва различимой дымке индустриального производства в манере нон-стоп. Не загребает это все жадными руками. Потому что у него нет их – жадных рук, есть обычные. Жилистые, худые руки. Простые руки простого человека. Простой человек простых рук. Кто здесь хозяин? А никто здесь не хозяин. В результате проведенного энное количество энного количества времени назад референдума все части его или он всех своих частей – равноправно сосуществуют вместе. Единая массивная экосистема – его организм. Эдакая утопия получившая реальное воплощение.
Пустая кровать. Немного измятое одеяло. Он стоит в проходе, на пересечении дорог – в кухню, в гостиную, в библиотеку, в ванную. Дороги возбужденно подпрыгивают, они хотят чтобы по ним прошлись. Они жизнерадостно пищат, восторженно перешептываются друг с другом, нетерпеливо толкают друг друга локтями в бока. Он идет в гостиную и дорога прямо стонет от удовольствия. Впитывает в себя каждый его шаг. Каждое прикосновение суверенной левой и суверенной правой ноги, которые вкупе образуют единое дружное взаимозависимое, взаиморадующееся целое.
Пустая кровать. На ней одежда. Фальшивая длинная седая борода смешно бурчащая ему под нос всякие несуразицы. Широкие, длинные и красные ласты шестьдесят восьмого размера по какой-то небывалой шкале измерения широких, длинных и красных ласт. Штаны в тонкую полоску автомобильных магистралей, на которых суетливо пересигналиваясь друг с другом каждый день кто-то спешит на работу, но никогда не попадает в аварию. А еще там рубашка, сшитая из желтых осенних кленовых листьев тонкими белыми, почти таящими нитями таких зимних и таких свежих снежинок. Каждый осенний листок – длинная нескончаемая история неповторимого, ни на кого не похожего человека, с самого начала до самого конца его жизни. Запасайся большим увеличительным стеклом, читай и познавай. Если сумеешь. Каждая снежинка – история чужих весенне-осенних мечтаний (не важно сбывшихся или нет) находящаяся так близко к телу, что начинаешь считать ее родной – историю. И белая соломенная шляпа. Потертая и старая, с черной ленточкой. Видавшая все на свете. Во все глаза разглядывавшая материки, страны, города, кварталы, улочки, дома и квартиры. Всю свою память забившая ландшафтами и созвездиями; океанами, морями, озерами, речушками, родниками, ручейками и теплом чужих рук.
Пустая кровать. Он надевает осеннюю рубашку, штаны в тонкую полоску, красные ласты, бороду и соломенную шляпу. Шлет воздушный поцелуй пустой кровати, мебели и соседям внизу и выходит в глазной проем окна своей квартиры, цепляясь за стремянку пожарной лестницы за окном. Карабкаясь все выше – в идеале на небо, но все же на крышу. Мимо соседей сверху. Когда он забирается наверх, он уже держит сачок в крупную сеточку наготове. И счастливо смеясь и чуть слышно поскрипывая петлями дверного проема рта, он ловит сачком солнечные лучи, складывая их в небольшую жестяную коробочку разукрашенную в оранжевый цвет, бережно висящую и ждущую своего череда на маленькой едва заметной цепочке на его шее, цепочке из тонко скрученных весенних мыслей. Каждый сходит с ума по-своему.
Свидетельство о публикации №209052800497