4. Глава четвёртая

Неспеша покинув автопарк, «Икарус» едет в направлении Сомово. Это ничего – магистральная дорога М4, по ней будет пролегать длительный отрезок пути, пересекается  с дорогой районной около Новой Усмани, добираться до неё удобнее по Сомовскому тракту. Автобус докатит до неё в месте разделения её на строгое двухполосное движение – встречные машины будут отделены либо белыми бетонными блоками, либо металлической оградой в полосатой чёрно-белой решётке из краски. Ограда служила барьером на многих скоростных трассах. Когда до одиннадцати остаётся не больше пяти минут, «Икарус» оставляет позади синий указатель с белыми буквами «Рогачёвка». Нет километровых диапазонов , примыкающих к данному слову, что означает – Рогачёвка перед ними, они едут по ней. Ну ладно там, когда в окно глядишь, а по другую сторону мелькают частные домишки, коровы на выгуле, а тут кругом бескрайняя зелёная поляна из невысокой травы, и только вдалеке отмечается серая, невзрачная полоса на линии горизонта, нарушающая общую зелёность – те домики, должно быть. Очевидно, дорожная служба перемудрила с указателем, ибо Рогачёвка на ощутимом расстоянии отсюда. Мало ли ещё таких ошибок, не особо акцентирующих внимание? Сомнительно, что мало, отчего-то.
В салоне пооткрывали окна на уровне полок, держащих вещи, и становится даже чуть прохладно – «Икарус» набирает обороты, усиливая вентиляцию воздуха. Славка на короткое время поднимается, высовывает голову в форточку, освежаясь, а после смотрит на Лёхин затылок. Зачем? Он оттягивает средний палец и ни с того ни с сего отбивает Берестову звонкий щелбан, садится на место и прячет руки за сиденье впереди как ни в чём не бывало.
Лёха охает, стягивает наушники за провод, и, держась за затылок, разворачивается к Славке и исподлобья смотрит на него:
- Я тебя трогал?
Славка хитро лыбится.
- Ну и скалься, как урод, - бросает Берестов и отворачивается обратно. Теперь он не в духе как минимум на час. Щелбан-то был ого-го, не отреагировать на него сложно и человеку терпеливому, умеющему держать себя в руках.
А Лёха не устраивает ор – от боли мало что сказать может, потирает затылок ладонью и специально не глядит на Славку.
- Может, стоило бы послабее, - проговаривает Мишка, наблюдая за чужими муками.
Славка пожимает плечами, но потом похлопывает Лёху по плечу:
- Извини. Зато отныне мы точно в расчёте.
- Иди в жопу, - шипит Лёха, не поворачиваясь и ощупывая пальцами область, куда угодил щелбан, будто в надежде найти там шишку.
- Я аж палец отшиб, так старался, - голос Славки звучит не настолько уверенно, как ему хочется, знающий его человек может принять его слова за оправдание.
- Издеваешься? Пусть мне твой палец на глаза попадётся – я его мигом на хрен отгрызу!
Славка не отвязывается:
- Хорошо, давай сдачи.
Он наклоняет голову, как бык, собирающийся взять на рога, и ждёт «ответа».
Грех этим не воспользоваться, и Лёха нарушает табу, поворачивается к Славке, проводит нужные манипуляции с пальцами и всаживает тому по черепу. Очень даже не слабо, но Колесникову всё равно, он и вида не подал, получив весомую порцию.
- Башка дубовая, - ворчит Лёха, тряся пятернёй с ушибленным пальцем. – Как по камню саданул.
Мишка и Андрей смеются, а Славка говорит:
- А то я прям подставился бы, если б не так было. А вот хрен тебе. (Он протягивает Лёхе ладонь). Мир?
Лёха колеблется, но её пожимает:
- Мир.
На том и порешили.

Каширское, Можайское, Верхний и Средний Икорец позади. До Нижнего Икорца у города Лиски Воронежской области осталось километров восемь. Безделье тихой сапой одолевает, от удивительного постоянства пейзажа за окном уже начинаешь мыслить о нехорошем или совершенно ненужном, лишь бы голову чем забить. Плеер с дисками Лёху не спас, это тоже надоедает, можно наслушаться до желания утопиться. А потому он отправляется в сумку под ногами, жутко мешающуюся, будь она проклята. Она мешает и Андрею, но тот, похоже, совсем этим не обеспокоен или виду не подаёт. Лёха смотрит на него и удивляется, как же ж можно долго разглядывать однообразие за окном? Или он пытается найти отличия между периодически сменяющимся пейзажем, да, однообразным, только по возникающим время от времени новшествам в общей картине ясно, что он всё таки сменяется.
Город Лиски, Пчелиновка и Шестаково «машут ручкой», когда Мишка и Славка придумывают занятие, погружаясь в малоприятное искусство игры в «кулачки». Реакция, требующаяся для игры у Мишки лучше – плохое оружие против сильных Славкиных ударов, если не спасает. Лидируя в счёте, Мишка особо не радуется, его кулак покраснел уже после трёх удачных атак Колесникова. Он попал раз семь, а Славке хоть бы что, будто чем сильнее Мишка попадёт, тем основательнее руку отобьёт, и ему приходится капитулировать.
Лосево, Михайловка, автобус подъезжает к Павловску. Славка ждёт первой остановки.
- Я ссать хочу, - заявил он неизвестно кому, хорошо ещё, не в полный голос, иначе его желание дошло бы ко многим, кроме расслышавших его трёх приятелей.
Лёха поворачивается к нему, кладя руку на спинку сиденья:
- Не повезло, браток.
- Язвишь опять? – без недовольства спрашивает Славка. Без недовольства, действительно хочет в туалет.
- Колы надо было меньше пить, - продолжает Лёха, пропустив мимо ушей вопрос. – Надо было тебе ещё съесть чего-нибудь. Ну, чтобы для полного счастья и…
Славка хмыкает, представляя, каково стало бы ему, свались такая напасть тоже.
Терпеть бедному приходится до Верхнего Мамона – тогда Славка уже не знает, куда себя девать. Лёха над ним не злорадствует, не нарушает скреплённого рукопожатием мира, Колесникову и без того досталось с важными проблемами, мешающими достичь одной цели, которая сейчас кажется важнее любой другой цели в жизни: дотерпеть до остановки, рвануть из автобуса и побежать делать неотложные дела. Для Славки время движется катастрофически медленно, он потеет и проклинает всё на свете, не привлекая ничьего внимания, кроме друзей. Эх, сигарету бы, лишь бы нервы успокоить, они, естественно, тоже в напрягухе в щекотливой ситуации.
- Думай о чём-нибудь хорошем, - непонятно, подбадривает ли его Лёха, но на открытую издёвку не тянет.
Славка обращает взгляд к нему и отвечает рваными фразами:
- К чёрту… на хрен… в жопу… щас под сиденье обмочусь… твою мать… как же плохо!
Ехал бы он в автобусе с Лёхой, Мишкой и Андреем только, то давно разразился бы матной тирадой по поводу несправедливой жизни. А так он терпит, тяжело дыша и покусывая губы.
За Верхним Мамоном на передний план снова выходит зелёная картина, и «Икарус» (здесь уместен вздох облегчения) притормаживает. Для Славки это неожиданное счастье: ещё при снижении скорости он топчется в проходе около дверей, сжимая поручень рукой до побеления пальцев.
- На старт. Внимание. Марш, – раньше положенного проговаривает Лёха с ленивым оттенком.
- Чтоб тебя за язык… - начинает Славка, но тут автобус останавливается, водитель, видевший, что Колесников наготове к вылету, не тянет с открытием дверей, и Славке не до разговоров. Он пулей выскакивает на обочину и бежит к кустику (все – Мишка, Андрей и Лёха смеются, наблюдая за Славкой в штанах цвета «хаки» и белой футболке с мокрыми от пота следами, и смеются не одни они), скрывается за ним по живот и, быстро разобравшись с ширинкой и трусами, поливает кустик, выражая блаженство на лице, чем ещё больше потешает друзей. Они-то идут на выход не спеша.
- Цель достигнута, - комментирует Андрей, и Колесников, словно слыша его, победно воздевает кулак в небеса, другой рукой подтягивая штаны.
Когда они подходят к Славке, тот прямо светится от радости, а не только от блестящего на солнце пота на лице:
- Неплохо бы матюгнуться, так я круто себя чувствую!
- Надо бы побольше издеваться так над тобой, чтобы всегда был в хорошем настроении, - шутка Лёхи отнюдь не злорадна.
- Мне даже тебя, мразота, расцеловать ничего не стоит,- говорит Славка.
- Да щас! Совсем обалдел от того, что чуть не обмочился.
Славка направляется к Лёхе:
- Думаешь, я пошутил?
Берестов отскакивает в сторону и потом слышит:
- Ты прав, я пошутил, не дёргайся.

Преодолены Осетровка, Филоново, Богучар, Полтавка, Кравцово и Тихая Журавка. На остановку у Верхнего Мамона потрачено пять минут – вполне достаточно размять затёкшие кости и сделать неотложные вещи. И график часов отправления и прибытия не затормозился. Но тут же возникает вопрос: раз автобус отбыл не в девять утра, а на два с лишним часа позже, то есть вольности, господа, большие вольности допущены с расписанием, то и поездка, допустим, длится не девятнадцать часов, а сутки. Русский человек ещё не такое может. Просто водителя жалко – каким бы он последним гадом ни был, а ведь ему глазеть на дорогу двадцать четыре часа. Срань господня, простите, верующие люди!
Пока мы лясы точим, по-своему убивая время (нам-то везёт, вся поездка проходит в гораздо более высоком темпе, чем для пассажиров автобуса), незаметно пропускаем мимо Алексеево-Лозовское, Ольховчик, Дёгтево и Никольскую. В Миллерово, следующее за перечисленными населёнными пунктами, намечена вторая остановка. Этот отрезок пути не заполняется рассказом о занятиях наших героев – не было, о чём поведывать. Остановки случаются с интервалом в три с половиной-четыре часа чистой езды, за исключением ночи, она всё ближе, но признаков её наступления ещё нет, так что сами посудите, чем только ни возможно заниматься – Сейчас полседьмого вечера.
На взгляд легче переносит тяготы путешествия Лёха, выбравший вернейший способ скоротать время – поспать. Думаете, он посапывает в скрюченном состоянии из-за сумки под ногами? Не-а. Ноги он вытянул и нагло положил на параллельный полу поручень на уровне сиденья, так что устроился вполне комфортно, необычное положение для сна не мешает ему провалиться в «страну грёз». Он быстро вырубился, можно подумать, он весь день занимался трудовыми процедурами. Ну, в поддержку скажу: таскать такую «дуру» (сумку) тоже немало сил отнимает.
Тарасовский, Заводской, Каменск-Шахтинский. Остановка в последнем, а не в Миллерово. Остановка удачная, автобус тормозит у придорожных лотков, большинство из которых простые палатки, а некоторые – три стены и прибитый к ним целлофан, замещающий крышу, шуршащий от проносящихся мимо автомобилей – настолько он близко к проезжей части. Вечер надвигается, и кое-где в торговом ряду включено освещение из ламп и керосиновых свечек, гораздо более удобных в применении здесь.
Лёхе посопеть вдоволь не дают, будят: кушать хочется, а все деньги отдали ему, перемешав с его собственными, коих больше всего. Опять он ворчит, бурчит, ругается и всё такое, но и сам не прочь поесть чего-нибудь. Сразу ясно, на эту остановку пяти минут помноженных в три раза не хватит. Вообще это входит в девятнадцать часов пути, он учитывается вместе с привалами, то есть сутки в дороге не светят, может, рано о том ещё заикаться. Как-никак, а больше половины пути преодолено. Да, для нас с вами здоровенное расстояние уместилось в несколько страниц, смешно немного, что оно проехано, столько с отъезда прошло, а рассказать о перипетиях пути нечего, перипетий нет, всё мирно, спокойно и скучно.
Мишка забыл про бутерброды и чипсы в сумке, уловил перемещающийся по ветру аромат жареного мяса, вьющийся дымком из лотка с целлофановой крышей. Королевскому путешествию королевская еда, а Лёхе пора раскошеливаться на четверых.
Люди покидают автобус, и добрая их часть, завлечённая потрясающим запахом, движется к лотку с шашлыками под целлофановым навесом. Славка резко ускоряется, чтобы быть первым в очереди, иначе им ничего не достанется, прихватывая за рукав ещё не совсем отошедшего от сна Лёху, сжимающего в кулаке личные сбережения, бумажные. Один шампур, как краской начертано на внешней стенке лотка, стоит сто пятьдесят рублей. Дорогая ли цена для местных краёв, только Лёха соизволил раскошелиться на две порции и четыре одноразовых пластиковых тарелки с вилками, что тоже не задорма. Делят они полученное, как положено, поровну, при снятии мяса с шампуров у Андрея протяжно урчит в животе, будто желудок посылает ему сигнал тревоги или с радостью готов к принятию еды, и все смеются.
На прохладном вечернем воздухе мясо ещё аппетитнее, нежели жарким днём. Бывает, в буйную жару есть наотрез не хочется – пить, пить и пить.
- Я как ваша мамка, - ворочает языком Лёха с набитым ртом, стараясь говорить разборчиво. – И за проезд заплатил, и пожрать купил.
- Мне такая мамка не нужна, - отмахивается Славка, не отвлекаясь от еды.
- Ну (Лёха освободил рот, проглотив кусок), я что хотел сказать… Если мы дальше так растрачивать наш запас будем, то всю обратную дорогу придётся поститься.
- Ты забыл? – вмешивается Мишка. – В Ейске столовка с самообслуживанием оплачена.
Лёха недовольно морщится:
- И что? Две недели просидим на супе на воде и картошке без соли?
- А тебе нужно французскую отбивную? – это Славка, не выносивший утрирования.
Мишка кивает:
- Ага, понятно. Ты считаешь, там будет еда как из тюрьмы?
Лёха выдерживает паузу, пережёвывая и глотая очередной кусок и одновременно раздумывая, а потом отвечает:
- Ну, не так чтобы так, но…
- А куда мы денемся? – логично говорит Андрей.
Мишка поддерживает его:
- Вот же: куда мы денемся? Как будто на оставшиеся деньги хоть неделю проживём.
- Два-три дня, не больше, - подтверждает Лёха, заранее подсчитавший запас.
- Вот видишь. Тогда мы просто так болтаем, чтобы злиться, как там будут говняно кормить.
- У меня от вас аппетит пропадает, - бросает Славка, накалывает на вилку последний кубик шашлыка (прощай, прекрасный ужин) и отправляет в рот.
Лёха смотрит на него:
- Это видно, знаешь ли.
Ребята оглядываются по сторонам и по измельчившемуся количеству других пассажиров автобуса понимают, что заняты трапезой слишком долго, нужно поторопиться, не заставлять себя ждать. Они же хотят попасть в Ейск побыстрее, хотят побывать там сильнее других.
  - Да, - вздыхает Мишка, выбрасывая пустую тарелку в картонную коробку, заменяющую мусорную урну. – Теперь я шашлыки только в следующей жизни поем.
- А могарыч когда мне? – слышится из-за спины голос Лёхи. – Чем, черти, отплатите за то, что накормил?
Он шутит, его слова - обычное негодование, присутствующее всегда.

Пока, Лихвоской, Зверево, города Шахты и Новочеркасск, привет, города Аксай и Батайск. На Мишкиных часах без двадцати десять. Автобус набрал хороший ход, уже долго держится в одном скоростном интервале, выжимает «сотку», надсадно ревя, но пассажирам настолько опостылела езда, что им откровенно накласть. Кто-то спит, как Лёха и Славка, кто-то бодрствует, как Мишка, а кто-то в переходном состоянии, как Андрей. Даже наступившей ночью в проносившемся за окном чувствуется дух южных русских земель. Через Батайск вообще Дон протекает, и когда они проезжают по мосту, Мишка во все глаза смотрит, как блестит спокойная водная гладь реки, подёрнутая лёгкой рябью. Очень классно, завораживающе и загадочно одновременно. Дон здесь полноводнее, чем где бы то ни было, потому что недалеко, где Ростов-на-Дону, его устье в Азовском море. Ростов-на-Дону они проезжать не будут, с трассы М4, ведущей к нему, Сворачивают на М29.
Точно, ночью обозревать виды из окно намного интереснее, особенно когда они привлекают. Сомовская природа прекрасна, она родная, а природа Юга красива по-своему, безусловно, сравнить эти два места нельзя, как нельзя сказать, где всё же лучше. А зачем? Надо удовольствие получать от всего, от чего его возможно получить на отдыхе.
Самарское, малюсенький, по сравнению с Батайском, младший брат Новобатайск, Цукерова Балка, и Мишка на протяжении этого отрезка пути смотрит в окно, однако сонливость одолевает неспешными, мягкими и приятными волнами. Очень скоро пора будет на боковую. Мишка глядит на Андрея, уже поступившего так незаметно для него: Романюк вытянулся на поручень на манер Лёхи, и теперь они вдвоём сверкают пятками (обувь снята и поставлена на сумки, для комфорта) у входных дверей. Сопит весь салон, едва стоило Мишке прислушаться. Полдвенадцатого уже. Спит Дмитриев, развалившись в кондукторском кресле, а Маслов всё отчаянно сопротивляется, толком не зная, зачем. В одну ночь он поспал часа три, пойдёт по тому же графику? Возможно, судя по времени, так и получится.
Ладно, пора, пора вырубаться. Он елозит по сиденью, получше устраивается для почивания, и вдруг что-то тяжёлое бьёт его больно по левому плечу. Так неожиданно, что сон как рукой снимает. Поворачивая голову налево, он видит – это Славка упёрся лобешником в него. Он потихоньку отодвигает его от себя, в ответ Колесников неразборчиво бормочет во сне (матом или не матом – понять абсолютно невозможно), и устраивает его, по собственному мнению, устойчиво, положив затылком на спинку сиденья. Теперь Славка спит с приоткрытым ртом, кончик его носа уставлен в потолок. Мишка массирует плечо: так синяк недолго заработать, а Славке хоть бы что – даже не проснулся. Вот это действительно называется «вырубиться», совершенно беззаботно, его ничто не колышет. Или колышет: спустя короткое время Славка с шорохом сползает с прежнего места и на этот раз просто ложится на Мишкино плечо. Мишка отталкивает его от себя, думая: ну что за фигня, кто-нибудь подумает ещё, что мы «голубая» парочка. Этого не хватало.
Славка «не успокаивается» и третий раз падает на него.
- Да что ты будешь делать! – кряхтит Мишка, возвращая его обратно и надеясь, положение отныне не изменится.
Славка его здорово напугал, не желая того, и Мишка понял, что теперь точно не заснёт.
У указателя на Кущевскую автобус съезжает с М29. Мишка хорошо помнит: после М29 они будут катить по местным асфальтам.
«Чёрт, хреново тут днём». – думает он, рассматривая лишённую растительности песчаную землю у Кущевской.   
Когда он по атласу автодорог, одолженному у знакомых, изучал путь до Ейска (так давно это было: тогда это казалось лишь мечтой), то сразу подметил, Кущевская – поворотный момент, откуда они будут ехать по жёлтой полосе обычной соединительной дороги до «конечной», а не по красной магистральной трассе (М4 и М29), там рядом протекает река с забавным названием Сосыка.
Он очередной раз узнаёт у часов время (12:03), протирая слипающиеся глаза и включив подсветку циферблата. Три минуты назад наступил день приезда. Мишка расстёгивает ремешок часов и кладёт их в карман джинсов. Хватит. Достали уже. Левое запястье чувствует себя гораздо лучше, будто было слишком сжато ремешком, хотя на самом деле тот очень сильно пропитался потом, ощущение не из приятных, но погода поскупилась на похолодание, и ночью ремешок высохнет.
Как говорится, ура теплейшим южным землям, ура Азовскому морю, ура двум неделям в раю. Мишка не боится сглазить эти мысли, он не слишком суеверный. Надо быть попроще, господа.
От знойной Кущевской (и ночью она напоминает пустыню) переходим к Шкуринской. В промежутке между двумя названными точками пути Мишка на короткое время отключается, а когда открывает глаза, успевает запечатлеть в памяти бескрайнее поле подсолнухов, высоких, как на подбор, повёрнутых «лицами», с съедобной частью на них, к дороге, растущих с предельной плотностью. Стоит только выразить сожаление вдруг заплутавшему среди здоровенных растений. Очень подходящие декорации для какого-нибудь триллера или фильма ужасов. Днём подсолнухи кажутся приветливыми, а вот ночью…
Мишка вздрагивает, когда за окном дует ветерок, и «приветливые» кивают, словно подтверждая, что они не такие весёленькие желтоголовые приятели, какими их хотят видеть. Кивание растений схоже со слабой «волной» на стадионе, имитируемой людьми.... Типа была когда-то здесь, на поле, толпа людей, и их превратили в подсолнухи. Но они как были живыми, так живыми и остаются. Единственное, что могут в теперешнем состоянии - кивать, наклоняясь к земле.
Страшноватые выдумки быстро тают в Мишкиной голове, ведь он уже борется со сном в разных весовых категориях. Сопротивляться почти бесполезно, организм берёт верх, требуя отдыха, а кроме того – вокруг приятная тишина, а автобус нежно покачивается на рессорах, тоже убаюкивая его.
Мишка засыпает, положив под голову руку, упёртую в стекло, дрожащее от мотора. Водитель выводит машину на Староминскую, пересекая железнодорожный переезд, похожий на Сомовский, разве что колея здесь уже, движение однополосное.

В два часа ночи достигнута Старощербиновская – последний крупный оплот перед Ейском, до которого рукой подать – меньше часа езды. Получается, они прибудут на час раньше, чем следовало. Для водителя это лишний час отдохнуть от напряжённой работы, ценящийся на вес золота.
Со Старощербиновской видимое за стёклами окон резко меняется: дорога становится «ухоженной» справа и слева мелькают дома, причём большинство из них – пятиэтажные новостройки, а не частные владения, что говорит о скорыми темпами идущем заселении постоянными жителями, несмотря на сродни дрожжам процветающий туристический бизнес, требующий новых и новых мест для размещения приезжих. Ничего, перенаселённость приазовским краям не грозит в ближайшем будущем, поместятся и сживутся все, без конфликтов.
Туристические места – такое определение связывает обязательствами: необходимо следить за благосостоянием окружения, закупать, по возможности, качественные товары, особенно для отдыхающих проездом, использовать разного рода рекламу для привлечения превосходящего числа приезжих, увеличивающегося из года в год. Пока речь идёт лишь о пригороде Ейска, в самом городе всё вышеописанное в увеличенных пропорциях, ещё разнообразнее и серьёзнее.
Узкие улочки, двухполосное движение по дороге, причём в два ряда поместиться на одной полосе никак не получится, то есть лихачам, обгоняющим кого ни попадя, будет негде разгуляться, точнее разъездиться. Днём на придорожных тротуарах снуют целые реки людей – жизнь кипит, без лишней беготни и суетливости.
Весь описанный пейзаж пригорода Ейска мирно соседствует с железной дорогой, окаймляющей приморскую территорию, и, «не отходя далеко от кассы», круглосуточно работает разгрузочный док для кораблей с товарами. Очень выверено сделано – курорт, где ещё осуществляется привоз полезных вещей и их расфасовка по вагонам поезда. Перешагнув за линию железной дороги и немного обойдя корабельный док замечаешь Ейский маяк, небольшой, сравнивая с другими маяками нашей необъятной Родины, староватый, но твёрдо знающий свои функции и прекрасно их выполняющий.
В данный момент мы познакомились с Ейской косой у Ейского же лимана. Дорога, ведущая автобус, судя по карте, лежит недалеко от самого краешка суши. Но после Широчанки асфальтовое покрытие вновь сворачивает вглубь, возвращаясь к новым домам, узким улочкам и двухполосным движением (какое сейчас движение, в три-то часа ночи). На дорожной развилке между Комсомольцем и Ейском водитель выбирает, кто бы сомневался, поворот на Ейск, политика езду почти у самого моря возобновляется.
Каменный памятник из четырёх букв с названием города подтверждает, что «Икарус» добрался до центра курортной гавани – туда, куда требовалось. Центр – туристические зоны отдыха: большая гостиница из белого камня, наверняка с заоблачными ценами за номера и обслуживание, а по другую сторону дороги – протяжённый железный забор из прутьев с стоящими за ним компактными домиками-вагончиками. Это – зона отдыха для людей с доходом поскромнее, не могущих позволить себе проживание в гостинице. Только вот домик перспективнее для отдыха, нежели первоклассный номер, потому что в закрытом помещении в теплоте природы находиться грех.
Четверо друзей солидарны с представленным мнением. Конечно, для них высока роль финансового фактора.
Автобус останавливается у белой гостиницы, где в столь поздний час в паре широких окон горит свет, плюя на спящее окружение. Водитель разворачивает «Икарус» на сто восемьдесят градусов, заодно перестраиваясь на другую полосу движения, а в заборе, защищающем зону отдыха для среднего контингента, или просто для людей, ассоциирующих отдых с природой, а не с времяпровождением в четырёх стенах с панорамой на дорогу из большого окна, отворяется калитка, появляется загорелый человек лет пятидесяти с хвостиком, в джинсовых шортах, белой футболке с двумя пуговицами у горла и в чёрной кепке с галочкой фирмы «Nike» на ней. То – хозяин зоны отдыха, вышедший встречать приезжих и распределять их по домикам. В его правой руке – блокнотный листок с четырьмя именами и фамилиями: Колесников Вячеслав, Романюк Андрей, Маслов Михаил и Берестов Алексей. Эти ребята приехали по предоплате поэтому их он оформит в первую очередь, а потом возьмётся за остальных.
Остаётся только подвести итог поездки – она закончена на час раньше, нежели запротоколировано в расписании, но главное – что закончена.