Логово мнимых поэтов

Я сидел за большим столом среди незнакомых лиц. Все присутствующие,- число которых составляло цифру семь,- были литераторами. Поэты, как они себя называли. Их светский круг не представлял для меня никакого интереса и даже вызывал некую неприязнь. Пустые разговоры за чашечкой чая: обсуждение бывших до них и теперешних, критика в адрес бумагомарателей, как нежно они именовали графоманов, чтение стихов, как своих, так и известных поэтов, обсуждение рифм и слогов, а также безобразное втискивание в политику. Темы выливались одна из другой и споры переключались с легкостью выключателя в туалете. Мне было до смерти скучно и гадко. Я чувствовал себя мухой, задремавшей на куче говна, и дожидающейся незаметного удара по голове. И дождался, когда меня неожиданно попросили высказать точку зрения по поводу цензуры – нужна ли она в книгоиздательстве? Я недоуменно оглядел окружающих. Но мне-то, откуда знать, нужна ли вам цензура? Я выдержал паузу, прокрутив в голове неопределенный ответ, и выдал:
- Цензура – это неизбежная глупость.
- Почему вы так считаете?- поинтересовался лысый старичок, который был хозяином в этой квартире.
- Глупость – потому что каждый человек индивидуален, и цензор не исключение. Он будет вырезать из произведения то, что не совпадает с его мнением. А неизбежность – потому что в каждой редакции найдется такая индивидуальная личность, которой будет не по вкусу то или иное высказывание автора.
- Значит, по вашим словам, цензура должна иметь место в литературе?- уточнил он.
- Послушайте,- устало ответил я,- мне до лампочки существование цензуры, но если бы я был писателем, то просто возненавидел бы ее. А теперь, прошу извинить меня, мне нужно отлучиться в уборную.
Я поднялся из-за стола и вышел из комнаты. В коридоре достал пузырь водки, спрятанный в рукаве куртки, и направился в ванную комнату. Находясь в таком обществе – выпить страсть, как хочется. Я купил бутылку, как полагается, чтобы не с пустыми руками идти в гости, но компания оказалась непьющей, и бутылку не пришлось даже вынимать – Олеся сказала: не смей. Им надо было печенюшки покупать, липовые интеллигенты. Зато теперь я был доволен – пригодилась спасительная жидкость.
Зачем же я попал в круг этих людей, спросите вы, если их общество мне было противно? Я и сам не знаю, как так получилось. Видно сама судьба распорядилась за меня.
Я гулял днем по парку и сел на лавочку попить пивка. Рядом читала книгу молодая девушка. Одета она была простенько, но со вкусом, выглядела невзрачно, по сравнению с нынешней молодежью, но держалась элегантно. Ее жесты и речь напомнили мне сразу Ренату Литвинову. Внешность абсолютно противоположная (пышные формы тела, пухлые щеки, черные смоленые волосы, длинные ресницы), а манеры схожие. Она попросила у меня закурить и этим не только привлекла к себе внимание, но и, как говорят поэты, сразила на повал. Литвинова – моя любимица, и не многих женщин встретишь с подобным движением души, вылившимся в пластику поведения. Она не говорила, а пела, она не жестикулировала, а танцевала. Я принудил ее к беседе обычными вопросами при знакомстве, и был доволен ее простыми, но внятными ответами. Звали ее Олеся, была она поэтесса, работала кассиром в кинотеатре. После часовой болтовни она пригласила меня на встречу поэтов, которая проходила в квартире лысого старичка каждую пятницу. Я, не задумываясь, согласился и, в назначенный час, с бутылкой под мышкой, стоял у подъезда названного мне дома. Через несколько минут подошла Олеся, ахнула при виде водки и приказала немедленно спрятать ее. Мы поднялись в квартиру, она представила меня гостям, и началось чаепитие с той болтовней, о которой я уже говорил. Мое представление о поэтах тут же изменилось. Если я представлял их себе свободными и спесивыми, то теперь передо мной предстали обычные снобы, возомнившие себя «героями нашего времени», взявшие на себя право осуждения и одобрения, смирные послушники стихотворных форм, демонстраторы своего наигранного благородства, пустобрехи литературного мира. Я разочаровался, увидев истинную поэтическую тусовку. Неужели они все такие, или это только часть общей детали, необходимой для развития искусства? Богема, нуждающаяся лишь сама себе? А настоящие поэты существуют за рамками бомонда. Но что делала Олеся в этом балагане? Ведь она не могла быть одной из них. Это противоречило всем моим представлениям о ней. Мне не хотелось, чтобы она походила на этих мозгосорителей. Но было такое ощущение, что она находилась в своей сфере, а я был отщепенцем из другого мира, не вписывающегося в их окружение. Но как я проник сюда? Как я посмел нарушить звено в их цепи?
Я выпил водки из колпачка, снятого с флакона, содержащего гель для бритья, предварительно промыв его. Запил водой из-под крана. Посмотрелся на себя в зеркало и выпил еще раз. Потом спрятал бутылку под ванну, вернулся в комнату и закурил (одно спасало, что все они курили). Оглядел гостей и глотнул скопившуюся слюну. Кроме Олеси была еще одна пожилая женщина, все остальные – мужчины. Обсуждали нравственность молодежи, а точнее последние случаи в Петербурге, связанные с убийством и избиениями иностранных студентов. Говорили о воспитании, о морали, о национализме, о жестокости. Говорили не просто с осуждением, а с какой-то агрессией. Я всматривался в орущего худого мужика (именно мужика) и представлял в его руке нож. Он хватает за волосы молодого неформала и перерезает ему глотку с криком: «Да свершится правосудие!»
Я допил остатки холодного чая и поймал на себе взгляд Олеси. Она поняла, что мне скучно. А еще через мгновение я понял, что и ей тоже. Все, что она тут говорила, как вела себя – было всего-навсего напускное притворство. Но для чего? Зачем? Значит, и у нее была своя выгода?
Мне захотелось опять выпить, но было неудобно снова бежать в туалет. Тогда я решил уподобиться сидящей компании и тоже сыграть в своего героя. Я скорчил гримасу и схватился за живот. А потом, попросив извинения, сказал, что у меня небольшие проблемы с желудком и отлучился в ванную комнату. Зарядил полный колпачок и взглотнул. Горячительная жидкость потекла по венам к мозгу, съеживая его, как губку.
- Дрянь!- выругался я и запил водой.
Я разглядывал флакончики, пузырьки и мысли улыбались неизвестно откуда взявшемуся настроению. Приподняв крышку унитаза я облегчился. Стряхнул, подергал и почувствовал, что возбуждаюсь. Образ Олеси тут же возник перед моим взором в обжигающем нервные окончания наряде. Пухленькие губки прикоснулись к головке моего члена, а потом втянули его в себя целиком. Я закрыл глаза, но в миг одернул себя. Застегнул ширинку, наспех налил еще водки и выпил. Но, вернувшись на свое место и увидев Олесю, вновь начал возбуждаться.
- Процесс старения, несомненно, связан с духовным миром человека,- говорил мужчина средних лет.- Если он у него богат, то и старость не торопится с посещением и наоборот, она приходит рано к малодеятельному. Быстрее всего она настигает пассивного человека…
Я смотрел на Олесю и вдруг заметил, что ее блузка похабно расстегнута, раскрывая взору вид мягких подушечек. Она взглянула на меня и, не обращая внимания на монотонный монолог о старости, высвободила груди из-под плена материи, выставив напоказ всем прелесть своих миниатюрных холмиков. Мужчина продолжал говорить, а она полезла на стол и в ритме не звучащей музыки стянула с себя трусики. Задрала юбку и легла на спину, раскрыв перед неумолкающим говоруном красу своей розы.
- Заткнись!- крикнула она ему.- Лучше найди своему языку другое применение!
Он замолчал, огляделся по сторонам и прильнул губами к ее цветку.
Лысый старичок вскочил со стула. На нем не было ни брюк, ни трусов,- прикрытием мужского достоинства служили смятые концы рубашки. Седой мужчина, весь вечер мусоливший сушку, заплакал. Упал на колени и подполз к нему. Схватился за его висюльку и с яростью начал сосать ее, как будто пытался высосать итак давно уже иссякшие соки.
Двое оставшихся тоже повыскакивали с мест и начали метаться по комнате, не зная к кому пристроиться. И тут их дикие взгляды обратились к пожилой женщине…
- Вам плохо?- обратился ко мне лысый старичок, вырвав меня из иллюзорного мира и вернув в действительность.- Вы себя неважно чувствуете?
Я мутным взглядом оглядел сидящих за столом. Они с пренебрежением пялились на меня, как на субъект мешающий их ежедневному распорядку.
- Вам помочь?
- Да,- тут же среагировал я.- Олеся, мне нужна твоя помощь.
Я бесцеремонно схватил ее за руку и потащил в ванную. Закрыл на защелку дверь и набросился на объект своих будоражащих помыслов. Стал неистово целовать, безудержно расстегивать блузку, с нетерпением лезть под юбку. Какое-то время она пыталась сопротивляться, но совсем недолго, и быстро открылась моим действиям, отдалась моему желанию, выпустив с резким выдохом свое. Необычность ситуации зажгла в ней искру страсти, и костер возбуждения разгорелся с фантастической силой. Мы оба были в состоянии вопиющей жажды, и уже никакие преграды не могли помешать нам достигнуть цели. Как двое любовников, встретившихся после долгой разлуки, не в состоянии больше терпеть ожидания, предавались мы любви – дико, безумно, безрассудно – на крышке унитаза: хватаясь за борта ванны, цепляясь за раковину, вгрызаясь в туалетную бумагу и полотенце, чтобы не выпустить из внутренних пещер крика, который испугал бы в соседней комнате поэтически настроенных борцов за справедливость. Такого бурно-вопиющего секса у меня не было давно, а может быть, не было и никогда. То, что происходило сейчас, было впервые. Страсть оголодавшего самца в период брачного выгула, сталкивалась с неизбежностью новых перемен в собственной истории. Как будто я всю сознательную жизнь ждал этого момента, ждал своей самки. И теперь воссоединялся с ней всецело, отдавая ей часть своего «я», и вбирая в себя часть ее. Это был не просто секс, не обычное удовлетворение животной потребности, не мимолетная страсть, а нечто большее, предвещающее еще большее, начало нового пути к будущему, состыковка космических кораблей в безграничной вселенной. Я это понял сразу, и она тоже. С этой минуты мы стали единым целым.
Выдыхавшиеся мы лежали на кафельном полу: я – облокотившись об ванну, она – обняв унитаз. Необходимо было соблюдать этикет приличия, ведь отсутствовали мы довольно долго, но сил подняться и одеться не было. Я достал из-под ванны бутылку с насаженным на горлышко выдуманным стаканчиком и налил водки.
- Ты здесь пьешь?- удивилась Олеся и тут же засмеялась.
 Я протянул ей колпачок. Она, не отказываясь, приняла дозу и с облегчением выдохнула.
- Нам надо возвращаться, а то, что они подумают.
Я забрал пустую бутылку, убрал обратно в рукав куртки, и мы выплыли в гостиную на всеобщее обозрение. Лысый старичок внимательно вгляделся в меня и спросил:
- Вам лучше?
- В какой-то мере. Но, думаю, что правильней будет, если я покину вас. Не хочу мешать своим недомоганием. Спасибо за гостеприимство и счастливо оставаться!
Олеся поддержала меня в моем намерении уйти, сославшись на то, что было бы не тактично бросать своего кавалера. Мы распрощались и вышли на свежий воздух.
- Что такая прекрасная девушка потеряла в этом позорном обществе?- задал я, мучавший меня весь вечер вопрос.
- Хозяин, устраивающий каждую пятницу посиделки, редактор одного журнала. Он обещал напечатать мои стихи.
- Никогда не ходи больше туда.
- Не пойду,- ответила Олеся.
И мы, взявшись за руки, поплыли по темной улице в наше будущее, светившее нам маяком на берегу любви.

2006