Чудак-человек

Люди видят птиц так часто, что уже, как бы и не видят. Ну, летают, ну чирикают, иногда этим своим чириканьем мешают, иногда умиротворяют, но, в большинстве случаев, они такая же каждодневная, привычная и потому не видимая часть мира, как деревья, воздух, небо и две планеты, висящие на нем. А Чудак-Человек птиц не только видел, он их понимал. И понимал, потому что разделял с ними самую главную их тайну – он тоже знал, что такое летать.

Говорят, это умеют делать одни лишь дети, да и то, когда спят, и только тогда, когда растут. Но Чудак-Человек знал, что они умеют это делать все время, просто по законам земной жизни это не положено, и, чтобы не смущать взрослых, дети летают во сне. До тех пор, пока не выучат закон притяжения, и все другие человеческие законы, которые наделят их багажом ученых знаний и дадут аттестат взрослого. А взрослые не летают – они знают, что это невозможно.

Поэтому все взрослые в округе считали Человека-Чудака обычным городским сумасшедшим. Они не видели, как он летает с птицами, и даже не догадывались об этом. Видели только, как изо дня в день, выходит он во двор, словно это его работа, и рассыпает пшено перед целыми стаями, которые слетались к его выходу со всего города. А потом разговаривает – уважительно с голубями, по-дружески с воробьями и синицами, особо почтительно, с тяжелыми, хитроватыми воронами и длиннохвостыми сороками. Люди смотрели на все это, пожимали плечами – о чем можно говорить с птицами? – и жалостно бормотали про себя: «Что ж, он сумасшедший…».

А Человек-Чудак не обижался. Он умел понимать и людей, потому что сам тоже был человеком, просто не стал взрослым, чтобы не разучиться летать. С крыльями ведь так легко жить!

Когда-то у Чудака-Человека было все – Любовь, заслуженная Слава, искренняя Дружба. Но всякий раз, когда Любовь, или Дружба, или Слава, начинали тяжелеть и тянуть его в мир земных условностей, птица, живущая в душе, взмывала к небу, и оттуда, с высоты своего полета, и Любовь, и Дружбу, и Славу снова видела такими же чистыми и легкими, как при первом знакомстве. Никогда не зная Стыда за компромиссы, он всю жизнь водил дружбу с Порядочностью; через пропасти Предательства и Зависти перескакивал, опираясь на крепкое плечо Юмора, а с легкой руки Добра, прожив много и много мудрых лет, стал обычным городским сумасшедшим и не считал свою «ненормальность» чем-то стыдным.

Друзья часто говорили ему: «Посмотри, тебя все жалеют, это не может не обижать». Но Чудак-Человек только улыбался и качал головой. «Жалость обижает того, кто сам её ищет, а я не ищу. Это она ходит за мной, дожидаясь своего часа, но пока не время. Я еще не готов позвать её». И, набив пшеном многочисленные карманы своей одежды, он смотрел на часы и шел во двор, где уже собирались птицы со всего города. «Ну, что вы расшумелись, - ворчал Чудак-Человек, рассыпая свое подношение.- Я не опоздал, просто ходить становится все труднее и труднее».

А потом он улетел. Те, кто сумел его все-таки понять, говорили, что в последние дни Чудак-Человек, наконец, позвал к себе Жалость и даже взял с собой в полет. И все то слезливое, чем она собиралась его унизить, упало на землю, зато там, где земные законы не действуют, Жалость смогла прикоснуться к тому, что Чудак-Человек искренне ценил и любил всю свою жизнь. И, прикоснувшись к этому, она смутилась. «Знаешь, Чудак-Человек, - сказала Жалость, - я, пожалуй, не полечу с тобой дальше. Всегда неловко чувствовала себя рядом с Достоинством. Это с тобой оно на дружеской ноге, а мне мешает». И она полетела вниз, на землю, радуясь, что с уходом Человека-Чудака найдет себе много новых друзей
Но такие полеты даром не проходят. И на земле Жалость обнаружила, что стала огромным Сожалением, которое становилось тем сильнее, чем больше людей узнавало об уходе Человека-Чудака…

Его похоронили под птичий гомон, в котором тонули многочисленные скорбные речи. Кто-то принес большую клетку с птицами и выпустил их, но птицы лишь вылетели наружу. Негодующе почирикав, они расселись поблизости, наблюдая за плачущими людьми и словно ожидая чего-то.

 Наконец церемония завершилась. В последний раз сказали о том, как незаметно, и как щедро отдавал себя людям этот Чудо-Человек, и замолчали. Сожаление, опустив голову, стояло за спинами присутствующих, не решаясь выйти вперед, в один ряд с искренними Любовью и Дружбой. И вдруг вся птичья стая, с шумом и хлопаньем, взмыла вверх и унеслась прочь. Как будто дождалась. Как будто приняла в свои ряды…

Утром во двор никто не вышел. Да и слетевшиеся к назначенному часу птицы вели себя тихо, словно ничего уже не ждали, а просто прилетели по привычке или, чтобы вспомнить.
Соседи Человека-Чудака смотрели из окон на молчаливый двор, недоумевая, откуда взялись в их глазах непрошенные слезы, ведь, кажется, вчера выплакали все, что можно, да и стоит ли плакать о том, чего не вернуть?.. «Я пойду, покормлю птичек», - сказал вдруг ребенок в одной семье. «Дайте мне зернышек», - попросил родителей другой. И скоро по всему дому захлопали двери подъездов. Соседи несли птицам кто что мог, отводя глаза друг от друга, и не зная, что делать дальше. Надо бы еще и поговорить, но о чем говорить с птицами? Да и имеют ли они на это право сейчас, когда разучились говорить между собой так же бесхитростно и беззаботно, как это было в детстве, когда мастерились скворечники и так хорошо леталось во сне?

А птицы, вспорхнувшие было испуганным облаком, покружили немного и опустились к людям. Кто знает, что они при этом думали?