В темноту

Актуальна во все времена, всегда к столу. Горяча, румяна, ванильна, сладковата. Люди брали, хвалили. Врут. Кто-то себе, кто-то, выталкивая наружу. Некоторые залихватски вкусно, другие – глупо и стыдливо меняя цвет лица и липко потея. В советском детстве нас учили прожжённые, закалённые в кадровых интригах завучи, что врать – плохо. Плохо носить джинсы, делать причёски, красить губы, слушать буржуйскую музыку….
Ложь разъедает, убивает, гнетёт. Будто гниёшь, распадаешься, от тебя отворачиваются, жизнь катится кувырком и уже, быть может, не вернуть. Всё так. Но только когда не справляешься, когда начинаешь забывать, кому и что сказал, и где на самом деле был. Вводных становится больше, а ты не справляешься.
Тут то мы с благородным отвращением и назовём это пафосно: устал врать, надоел этот поганый мир…. И уйдём… в запой, в себя, в друзей, в горы, да куда угодно лишь бы взять передышку.
В этом мире иначе нельзя!!!
Все так. Конечно нельзя. Две близняшки, сиамские сёстры. Жизнь… и Ложь. Стоит ли выбирать?
Врать даже полезно, интересно, захватывающе. Броня и меч. Огонь и крест. Хитросплетенье фактов, полутень…. Недопонимание, подлог. Сложный, вычурный, полноцветный мир  не для средних умов, тяжкое бремя - не каждый управится.
Быть может проще быть тупым и честным….

****

Мерно стучали колёса состава дальнего следования, за окном лихим кавалеристом проносились леса, поля, озёра. Временами лошадь уставала, и пейзаж двигался шагом. Тоскливый осенний ветер не мешал приятному путешествию, утренний иней и ночные заморозки не трогали пассажиров комфортабельного купе номер три. Чай, бутерброды, газеты, разговоры – то из чего и состоит железнодорожное путешествие – чувствовали себя вольготно в этом уютном месте в самом центре поезда несущегося поперёк огромной Страны. Особенно разговоры.

- Нет, ну кое-что я в этом всё-таки понимаю!
Это Антон. Антон Геннадьевич Догадлив. Тридцати четырёх лет. Владелец мануфактуры, созидающей матрёшек и другую игрушечную радость. Довольно сказочно богат.
- Я, между прочим, свою Империю с нуля создал! Вот про матрёшек слышали? Так вот и слово я придумал и технологию! Запатентовал даже! А те, ранние матрёшки, совсем другие были, у меня и историческое исследование РАН есть, вот, – протянул на всеобщее обозрение красивый цветной лист с гербовой печатью на полстраницы.
- Разрешите полюбопытствовать?
Лев Палыч. Лев Павлович Ферштейн. Экономист-теоретик, любитель. Учительствует в гимназии. Тайно увлекается химией. Сорока шести лет.
- Знаете, голубчик, замечательный документ, никакого сомнения. Только зря вы с собой подлинник-то возите. Ценнейшая бумага, а не дай бог случится что? – несколько растягивая слова, наполняя поучительным смыслом каждое, промолвил Лев Палыч.
Он именно молвил, а не вульгарно говорил. Потомственный учитель, как-никак в четвёртом поколении!
- Я, к слову, похожую имею. От Академии. Признание теории, так сказать, официальное. Рассмотрели, приняли, рекомендовали действующему правительству, между прочим, для немедленного применения!
- Вот, юноша, взгляните. И учиться извольте!
Передавая драгоценную бумагу самому молодому участнику дебатов, блюдя подобающее  его интеллектуальному положению выражение лица, Лев Палыч держал её двумя руками.
- Ладно те, Палыч, я ж молодой ещё, перспективный – успеется. Ну, на старших товарищей равнение держу, конечно.
Санек. Александр Пострел. Славный малый. Едет поступать в Высшее Учебное Заведение. Школа – с золотой медалью, состоятельные родители. Семнадцати с половиной лет.
Обычное дело в дальней дороге – познакомились, разговор поддерживают. Люди все сплошь приятные, интеллигентные, успешные. Уютный дымок выплывает из подстаканников, по-домашнему распространяя вкусный запах свежезаваренного чая. Хитрое последнее солнце заглядывает в окно, пытаясь насильно подарить останки тепла, усиленно оправдывая своё назначение.
Четвёртый пассажир купе, вот уже двое суток смотрел в окно. Казалось, что весь его словарный запас состоял из слов «спасибо», «пожалуйста» и «доброе утро», да и тот, похоже, уже был исчерпан. Не представился, от разговора уклонялся. Утром застилал постель, садился у окна и сидел весь день, бесшумно шевеля губами.


Дорога была дальней, разговоры длинными. Проводник три раза в день приносил чай, по четыре стакана. Иногда три.
День ото дня Антон становился всё богаче и знаменитей, изобрёл компьютерные игры, запатентовал (имелись должные бумаги). Лев Палыч оказался внештатным президентом Академии Наук, а Санёк метил в правительство Страны (там у его родителей всё схвачено, вот только Высшее закончит). Четвёртый в этих открытиях не участвовал, раздражая остальных – не верит он им что ли!? Или презирает?

****

В мирно посапывающем купе густой тёмной краской плескалась ночь. Разные люди, разные сны…

…Уткнув славно служивший поколениям предков меч в закат, я обрёк лежавшую передо мной местность на избавление. Легионы матрёшек, одна из другой, неумолимо как асфальтоукладчик, прокладывали путь к новым границам моей, почти безграничной Империи…. Только Четвёртая Сторона оставалась не избавленной. До поры….

…Сидя в пахучей задней комнате, придавался моим любимым занятиям – измельчению и выпариванию, смешиванию и нагреванию. Лучше меня никто на свете не умел составлять яды. Многие поколения Вседержителей пользовались моими услугами…. Только правитель Четвёртой Стороны никак не желает. До времени….

…В моей шевелюре пел ветер. Ветры всегда поют песни в головах дерзких жиганов улепётывающих от наряда во все лопатки. Связка отмычек в кармане, наборной нож, снотворное зелье всегда при мне. Нет ни одного дома на нашей улице, в котором бы с трепетом не вспоминали моё имя. Только в доме номер четыре пока ещё без опаски выключают на ночь свет…



****

- Давеча вечный двигатель изобрёл. В экономическом, так сказать, преломлении.
«Интересно чего это он всё время молчит, слушает? Самый честный что ли!?». – сверлило в мозгу Льва Палыча.
- А я оловянных солдатиков из нового сплава. Свойства олова ведь до конца не изучены, вот и свидетельство с печатями.
«Наверняка о нас думает». – внутри у Антона закипало.
Саня делал вид, пристально уставившись в сторону от безымянного пассажира. Вонючим раздражением сводило зубы.

****


…Бой был невероятно тяжёл, но этот был последним, решающим. Уткнув служивший поколениям моих славных предков меч в грудь поверженного Вседержителя Четвёртой Стороны, я запел победную песню. Волчьим воем разносилась она по Империи. Мои руки, обагрённые кровью, стали руками, единовластно правившими во вселенной….

…Наконец. Никто не заметил яда в роскошных блюдах правителя…. Не хочешь убивать – умри сам!...

…Сонное зелье действовало плохо. Объект проснулся как, только справившись с дверным замком, я вошёл. Он умер почти без борьбы. От уха до уха. Хвала Создателю у меня есть нож…. Я не взял ничего, мне было не нужно – дело принципа! Теперь ненавистная Четвёртая Квартира станет пустым прибежищем крыс…


****

Все проснулись одновременно, как по команде. В залитом кровью, безлунном купе царила суматоха. Кровь пропитала подушки, хлюпала на полу, казалось, даже капала с потолка. Антон, по локоть в крови с нечеловеческим воем метался в поисках выключателя. Лев Палыч в сотый раз протирал очки, снимал их, надевал обратно, порывался что-то сказать, на полуслове останавливался глупо улыбаясь. Саня Пострел, сонно шаря в карманах, ломился в закрытую дверь….

Четвёртый, безымянный пассажир, лёжа на своей полке с перерезанным горлом и колотой раной в груди, остановившимися зрачками смотрел в окно и беззвучно шевелил губами. Всё медленней. Тише.