Новый Терминатор

     Расставание было мучительным, а боль бесконечной. Он был жесток, словно молодой неопытный бог, а она растоптана и раздавлена под гнетом своей никому не нужной любви. Она прошла последовательно все семь кругов ада, с каждым витком безумной спирали унижаясь все сильнее, и все больше теряя собственное «я». Она прошла весь путь брошенной женщины, от заверения подруг в том, что ненавидит его всем сердцем, до дежурств у его подъезда и рыданий под дверью. Настоящим, подлинным её падением стал миг, когда она увидела его с другой женщиной. Эта парочка, смеясь и улыбаясь, выходила из его дома поздним субботним утром, когда к машине, под ноги ему, бросилась полубезумная женщина с перекошенным лицом. Соперница сначала опешила, потом сплела на груди руки и с гримасой отвращения наблюдала, как одержимая собственной любовью на коленях плакала и хватала его за ноги, сквозь рыдания скуля, умоляя его вернуться. Он застыл поначалу, окаменел лицом, затем вдруг отшвырнул её ногой, процедил сквозь зубы: «Идиотка», и запрыгнул в машину. Соперница секунду глядела на бесформенную массу, сотрясающуюся в конвульсиях, некогда бывшую действительно красивой женщиной, и неожиданно даже для самой себя наклонилась и вцепилась сильными пальцами в опухшее от истерики лицо.
     - Он умер для тебя, поняла? Умер! Ты больше не придешь сюда, и не будешь унижаться, как битая собака. Запомни, его больше нет, и не будет. Учись жить дальше, по-другому, иначе сдохнешь!
     Соперница отошла, села в его машину и исчезла навсегда. А она отползла в сторону, с усилием поднялась, села на лавку у подъезда, ставшую почти родной за месяцы караулов, и уткнулась пытающим лицом в ладони. Вот и все, вот она перестала быть человеком, долетела до самого дна пропасти и упала на острые камни. Её пнули, словно больного пса, а победительница снизошла до того, чтобы дать ей совет. Унизить человеческое существо сильнее просто не возможно, потому что у неё отняли даже самый шанс на то, чтобы насладиться своим унижением, её словно бы подняли из пыли и обтерли слегка, поплевав, от чего всем стало очевидно её убожество. Теперь она ненавидела себя, даже больше – она себя изгнала прочь. Иди вон, калека, юродивая, иди туда, где тебя не смогут пожалеть сильные мира сего, потому что снисхождение к побежденному есть плевок ему в лицо.
     Она просидела так долго, когда-то поднялась и побрела домой, когда-то вошла в квартиру, и опустилась в кресло. Внутри неё не было больше эмоций, она опустела, как давший трещину сосуд, и не была больше годна ни на что. Ей даже нравилось чем-то это состояние, словно из неё вынули батарейки, потому что не было больше боли. Не было того тяжкого камня в груди, который давил на сердце и мешал дышать все последнее время. Не было чувства, словно ей  ударили в живот, и там образовалась гематома. Не было воспоминаний, жегших голову, как угли. Его лицо если и вставало перед мысленным взором, то лицом постороннего человека, незнакомца, увиденного в супермаркете, встреченного в автобусе, сидевшего за соседним столиком в кафе.
     Вот он – ад. Он приносит не страдания. Он приносит опустошение. Полное. Абсолютное. И облегчение. Нет эмоций – нет боли. Она готова была продать душу дьяволу за то, чтоб забыть этого человека, а в итоге все обернулось еще лучше. Она не позабыла, она перестала ощущать что-либо, и это было прекрасно. А платой за то стала личность. Сознание. Эго. Называйте как хотите, она заплатила за анестезию своим «я». Хотя может быть, это и есть душа, кто знает.
     Там, на седьмом круге ада, человек перестает страдать, никакого огня, никаких мучений. Мучаются те, кого еще можно спасти, кто уцепился кончиками пальцем за выступ скалы и жарится добровольно, потому что верит, что выше находится рай, и вот еще чуть-чуть, он сумеет подтянуться, соберет силы и вырвется из пламени. Но не такие смертники как она. Там, в самом низу, оказываются те, кто не желает бороться больше, кто отказывается страдать во имя призрачных идеалов, в ком все человеческое выжжено болью до самого остова, и черт с ней с душой, лишь бы оставили в покое. Просто разжать пальцы. Просто упасть вниз. Просто почувствовать спиной, как острые камни раздирают грудь, вырывая душу в обмен на пустоту. И больше ничего. Полумрак, тишина, меланхолия.
     Она даже была благодарна той девушке, что обратилась к ней у машины. Ей казалось, что соперница сама отогнула ей пальчики, упрямо держащиеся за боль и страдания. Хотя конечно нет, та милая женщина лишь указала вниз, лишь сообщила, что там легче и безопаснее, а вот опустила свою скалу она сама. И падение не показалось ей страшным. Она тихонько спланировала вниз, и легко рассталась с собой. Она, кажется, даже помахала в след своей душе, желая той поскорее сгинуть, потому что не надо было бы им вообще рождаться. А сейчас ей было хорошо. Она не скучала по себе. Вообще ни по кому не скучала. Сердце словно было завернуто в толстый слой ваты и бережно упаковано в картонную коробку с опилками, чтобы быть убранным до подходящего случая. Как хрустальное. Да, ей понравилось такое сравнение. Именно как хрустальное. Она обменяла душу на вакуум, живое кровоточащее сердце на изящную вещицу из хрусталя. И осторожно спрятала эту вещицу, ведь теперь это самое ценное, что у неё осталось. Поэтому, наверное, она не слышала, как это новое сердце бьется. Кровь текла по замкнутому контуру просто по привычке, не касаясь ювелирной работы насоса, да легкие работали скорее в автоматическом режиме, нежели с удовольствием. И это тоже к лучшему. Она все еще помнила, как часто не могла вздохнуть от дикой боли, и сейчас размеренное движение грудной клетки успокаивало её. Ну и что, что она никогда больше не сделает счастливого вдоха полной грудью. Не беда. Счастье – лишь абстракция, придуманная человеческим мозгом, одурманенным гормонами. Счастья нет. Боли нет. Жизнь – биологический процесс, но она сама изменила свою биологию. Теперь она будет роботом.
     Она улыбнулась. Точное сравнение, правильное. Она отдала душу, отдала сердце, к чертям отдала и мозг, на что он ей теперь! Вместо него под черепной коробкой вращались шестерни, перемигивались голубые и красные лампочки, бесшумно ходили крошечные поршни. Её мозг стал машиной, и нанотехнологии вдохнули в эту машину новую жизнь. Идеально отлаженный механизм вместо нескольких килограмм серых клеток, подверженных глупым необоснованным эмоциям, – более чем выгодный обмен. Она ощутила нечто сродни удовольствию. В её новом существовании это было самым сильным из ощущений, и она была довольна. Дьявол чертовски умен, надо это признать. Это была самая выгодная сделка в жизни, хотя с обеих сторон договора выступала она сама. Да, в этом было что-то от Дали, в картине, где она добровольно вынимает из груди сердце, из головы мозг, и кладет туда новые, из металла и камня, и крошечный бело-голубой огонек, так она представляла душу, отправляется в пакет вслед кускам мяса. Волевое отречение от самой себя, уничтожение человеческого в себе и принятие новой сущности – как крещение – вот что происходит там, на седьмом круге. Она поймала себя на мысли, что никогда не читала Данте, но это не имело ни малейшего значения. Во-первых, ад у каждого персональный, во-вторых – это такая же вымышленная категория, как любовь.
      Её новый разум, холодный и автоматический разум машины, мыслящий комбинациями единиц и нолей, отрицал понятие любви, рая, ада, радости, горя, привязанности и тому подобного. То, что нельзя перевести в машинный код, не имеет права на существование. Она сидела в кресле и встречала новый рассвет в новой жизни. В её чистых, светлых глазах иногда виднелся отблеск изнутри, там перемигивались лампочки. Её лицо удивительно быстро снова вернуло прежнюю красоту, нанокровь делала своё дело безукоризненно. Даже морщинки разгладились, потому что нет эмоций – нет морщин, первая заповедь женщины. А она стала не просто женщиной, она стала роботом, киборгом, терминатором. Да, точное сравнение. В голове её мелькнули две лампочки и уголки губ изогнулись в ледяной улыбке. Перед глазами пробежала серия циферок, и она поднялась с кресла. Она вернулась из ада, и её ждала новая жизнь. И она еще придумает, чем она займется в ней.