Амок

Он опять не спал в эту ночь.... По правде говоря, он не спал уже много ночей, сотни, тысячи ночей подряд. С того дня как.... А с того дня прошло уже 30 лет. Сегодня дата.. их не стало 30 лет назад. Он никогда не вешал на стену их фотографий, никаких фотографий, - это невыносимо.. зачем какие-то фотографии, когда он их видит каждый день, каждую минуту, своих любимых Юлю и Сашу .. жену, и сына.. Не нужны никакие фальшивые напоминания, ничего не нужно.. И ничего-ничего не может помочь.. никогда.. никогда..

Наступает вечер, и он начинает присушиваться к себе, - начнётся или нет? Если он чувствовал, что накатывает, начинается, он закрывал себя на ключ, и прятал ключ от двери в кладовке под канистрой с бензином. Она была припасена на крайний случай. Он давно продал свою квартиру из-за опасения, что соседи настучат на него в милицию или психушку,  купил себе эту будку за чертой города, и прятался в ней от всего мира. Но от себя спрятаться не удавалось. От себя, от воспоминаний, от боли, от нестерпимой немотивированной агрессии - всё ломать и крушить.                Раньше (это было ещё давно) он даже подумывал обратиться за помощью к врачам, но вспоминая, что эти врачи сделали с его любимыми.. нет, никогда.. никто не поможет и ничто не поможет. Он будет нести этот крест один. Благо,  денег от продажи квартиры хватило надолго. Квартира была хорошая, в престижном районе и доме, с ремоном и охраной. А теперь.. зачем ему всё это теперь? Эта хибара - была самое то для таких как он. Если бы он мог, то стал бы жить в собачей будке.

Он знал… Как только спускаются сумерки, приходят страх и тревога. Но самое тягостное - это сопровождающая их тягучая , мутно-бурая тоска. Он точно знал, что она такого грязно-бурого цвета, вязкая, тягучая, и её невозможно стереть с рук. Он ходил на кухню (ванны у него не было, но на кухне всегда заранее было припасено много воды) десять раз за ночь, чтобы вымыть руки с мылом, с пастой, с кислотой, содой и солью, он тёр их наждаком и ножом, но соскрести, содрать эту липкую паутину никак не удавалось.

Он также тёр своё лицо, особенно глаза и рот. Казалось, что эта вязкая дрянь заполнила все внутренности, и хотелось выплюнуть, выблевать её, изрыгнуть из себя вместе с кровью. Но все его старания оставались тщетными. Нарыв не хотел вскрываться, дрянь не уходила, и до чистой, живительной, исцеляющей крови было никак не добраться. Тогда он брал бритву и резал себе пальцы, выдавливая по капле тёмно-красную жидкость. Но он знал, что это обман. Кровь должна быть яркой, невыносимо яркой, только тогда она очищает. И каждый раз, чувствуя бессилие и унижение от своего же бессилия вскрыть себе артерию, он кидался на шкафы, на этажерки в поисках чего-нибудь , что попадётся на глаза и хоть на миг облегчит его страдания. Обычно он разбивал какой-нибудь предмет, или несколько предметов, рвал бумаги и одежду, потом сжигал это всё во дворе и развеивал пепел.

Посуды в доме давно не было. Осталась одна алюминевая кружка и две алюминевые миски. Когда-то приобретённые вазочки, фужеры, картины в стеклянных рамах, книги и сувениры давным-давно канули в лету. Это был хороший материал, и он исчез из дома первым. Та одежда, что он ещё не порвал, висела на двух изношенных покорёженных вешалках. Серый костюм-тройка, который он надевал давным-давно на свадьбу и на другие торжественные случаи, и единственное пальто - он убирал в кладовку, чтобы под горячую руку не испортить. Костюм он хранил как память, иногда надевал его на пять минут, стоял в нём у зеркала (единственного зеркального  осколка, что стоял на подоконнике), абсолютно неподвижно и молча, затем снимал и вешал на своё место. Пальто было его единственной тёплой одеждой, и если бы он порвал и его, ему просто не в чем было бы выйти на улицу. Несколько маек, носков и джинсы уцелели только потому, что были надеты на нём постоянно.
Иногда, если под рукой  не оказывалось ничего подходящего, он просто метался и бился головой о стены. Однажды он разбил окно, и с тех пор вместо стекол в окнах у него была вставлена фанера. Тогда он почувствовал себя превосходно! Столько крови было, столько грязи, столько осколков и столько шума! Жаль, повторить безумие не удалось.  Новое стекло взять было негде, а ехать специально в город он не хотел. Кроме того, опасался, что данный аттракцион может войти в привычку, а так и стекол не напасешься. Деньги приходилось экономить, а более всего экономить силы. Смотреть на людей он не мог, он  не переносил никаких лиц и разговоров. Само собой разумеется, что ни телевизора, ни радио у него тоже не было.
Книги он разорвал уже давно, - они так хорошо горели!
Хорошо, что на крайний случай он запасся бензином. Когда-нибудь он устроит шикарный фейерверк!

Засыпал он обычно только под утро. А днём, когда сознание возвращалось и он осматривал своё жилище, то он  принимался очень тщательно наводить порядок, - чистить забрызганные невообразимыми вещами стены, подметать и мыть пол. После этого, оглядывая голые стены и стеллажи, и понимая, что к вечеру у него недостаточно материала, он иногда наведывался в секонд-хенд, но чаще просто на свалку, набирал рюкзак необходимых вещей и возвращался домой, - спокойный, умиротворённый, готовый встретить новую ночь во всеоружии....