Девушка, с которой не везет

ДМИТРИЙ АНАШКИН - ЧЕТВЁРТОЕ МЕСТО В ТЕМАТИЧЕСКОМ КОНКУРСЕ "ЛЮБОВЬ" ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ"

Жил в то время Степан в полузаброшенной мансарде на шестом этаже дома номер десять по Пушкинской улице. Дом был давно расселен, но денег на ремонт не находилось уже много лет и в ближайшие годы не предвиделось. Поэтому, как говорится, свято место пусто не бывает, он потихоньку заселялся вновь: на этот раз путем самозахвата. Занимали пустующие помещения все больше художники и музыканты. Они устраивали себе студии и репетиционные точки, но было много и таких, кто, сделав ремонт, переезжал навсегда.
К этим самовольным поселенцам относился и Степан. Обил стены фанерой, вставил в единственное, но зато очень большое, окно раму и – начал жить.
Потолок был очень высокий, и в комнате Степану удалось соорудить какое-то подобие помоста. «Второй этаж, - многозначительно называл он его, а в разговоре не упускал возможность ввернуть, – ну и чего, ну у меня квартира двухэтажная, ничего особенного». На помосте у него располагались кровать, стул и усилитель. Вся конструкция несколько шаталась вследствие примененных при строительстве инновационных методологий – как раз накануне работ он видел по телевизору передачу, в которой рассказывалось о древнерусских теремах, построенных без единого гвоздя. Поэтому Степан при конструировании «этажа», стараясь следовать древним рекомендациям, гвоздей почти не применял. Впрочем, один скрепя сердце вбил – им он прикрепил всю конструкцию к стене.
Усилитель был "Беринджер", а гитара фирмы "Страткастер". Гитара была хорошая, изготовленная двадцать лет назад из редкой породы болотного клена - очень пористого и легкого дерева, отчего звучала она странно. «Круто, ваще!» - говорил Степан, рассказывая о том, как звучит его гитара. Усилитель был куплен за приличную сумму как студийный. Это подтверждалось огромным количеством всяких выходов на его задней панели. Только по прошествии некоторого времени обнаружилось, что он несколько излишне шумит, что ставит под вопрос его участие в звукозаписывающем деле. Но драйв он выдавал приличный, так что сдавать его назад в магазин Степан не стал.
Встал он сегодня поздно, и у него сильно болела голова. Вчера они играли концерт и засиделись почти до утра; он даже не помнил, когда вернулся домой. Степан на ощупь достал из сумки таблетку анальгина и, не глядя, выпил. Посмотрел на часы. Было три часа дня.
Степан оделся, наскоро выпил чаю и решил позвонить Олесе с тем, чтобы «что ни будь придумать» - задача и для него самого пока еще была туманна. Олесей была девушка, приносившая ему неудачу. Это была, конечно, всего лишь субъективная Степина мысль, хотя и основанная на некотором статистическом материале, но при желании интерпретировано это могло быть и с равной точностью до наоборот. Олеся была симпатичной и очень приятной в общении, поэтому он периодически жертвовал некоторым количеством своей удачи на возможность с ней повстречаться. Позвонил, решили встретиться на Владимирской.
Спустился вниз по лестнице, довольно, кстати, непрезентабельной - грязной, темной и какой-то неуютной. Зимой она вся обрастала сосульками из-за постоянно идущего из подвала пара; а летом была ничего, хотя и воняла кошками. По дороге Степан зашел в магазин купить водки. Это удалось, но как-то странно. Среди лавчонок и закутков он выбрал один, на витрине которого виднелся требуемый напиток. Он был, так сказать, в единственном числе. Кроме как водкой, причем одного сорта – «Московской» - здесь более ничем не торговали. Это Степана несколько насторожило, но он все же зашел и спросил, хороша ли у них водка, не поддельная ли. "Нет! Что ви! Что ви! - ответил ему человек сомнительной наружности с кавказскими усами и смуглым лицом, одетый в тренировочный костюм. - Ми поддельной не торгуем!" - сказал, как отрезал он.
- « Мне «Московской» тогда, ноль семь...» - начал Степан нерешительно, понимая, что хочет невозможного - на прилавке красовались только мальки и поллитровые бутылки. Он уже хотел повернуться и выйти, но хозяин, приветливо склонив голову, произнес:
- Вах! Почему нет? Все есть... И ноль семи, и ноль восеми... - Он достал из-под прилавка пустую литровую бутылку с надписью «Гжель» и прошел в подсобку. Оттуда донеслось журчание воды. «Моет», - подумал Степан как-то отстраненно. Вскоре продавец вышел и торжественно поставил бутылку на прилавок. Затем он взял с витрины малек и поллитру, открыл их и, победно глядя на Степана, перелил содержимое в литровую бутыль. Поскольку воронки у него не было, приличная часть жидкости попала мимо, и бутылка сильно пахла. Продавец, заметив недоумение Степана, сделал успокаивающий жест рукой, снова прошел в подсобку. Вновь послышался звук водопроводного крана – он, видимо, ополаскивал бутылку, правда, даже не закрыв ее пробкой - она осталась лежать на прилавке. С окончательно победоносным видом продавец, наконец-то, появился из подсобки. В руке у него была почти полная литровая бутылка.
- Вот, дарагой! Для тебя ничего не жалко! - с сильным восточным акцентом и подозрительно дружелюбно проговорил он.
После такого теплого приема отказать было невозможно, к тому же Степан сам имел восточные корни: его дедушка был еврей, а мать – армянка, поэтому он, молча расплатившись, взял бутылку и, тихо прикрыв дверь, оказался на улице. Шел снег.

***

Степан решил идти на встречу с Олесей пешком по двум причинам. Первая заключалась в том, что, как уже говорилось, девушка, с которой ему предстояло встретиться, приносила ему несчастье. Не в прямом, конечно, смысле этого слова. Это не были настоящие беды, но, как бы то ни было, при одном даже упоминании о ней, скажем, в разговоре с приятелями, Степану начинало тотально не везти. Так, например, сегодня, пока еще только набирая ее номер, он умудрился не заметить лежащего на стуле, рядом с которым стоял телефон, кота. И, слушая гудки, со всего размаха сел на этот самый стул. Его кот Василий был довольно терпеливым животным, но в определенных пределах. В данном же случае, плюхнувшийся на него с полного размаха хозяин, пределы эти, в его понимании, видимо, перешел. Кот с диким, сдавленным воплем вонзил когти в зад Степана, добавив для убедительности укус в голую ляжку - Степан только что встал и был в одних трусах. Происшествие получилось больное и обидное для обоих: Степан , вскочив, неудачно задел шнур телефона. От этого телефон упал и раскололся на две части, при этом, к счастью, продолжая работать, что и позволило Олесе, поднявшей в этот момент трубку , услышать длинное, в сердцах произнесенное матерное слово, начинающееся на «б» . Она было замерла от неожиданности, решив, что ошиблись номером, но затем распознала-таки Степана, и, подождав, переспросила, что тот имеет в виду, звоня ей таким макаром и так странно ей представляясь. Степан оправдался, соврав, что на него только что напали бешеные коты, и, покусав его, скрылись в неизвестном направлении. Слово же было произнесено от расстройства и неожиданности и к разговору отношения не имеет. На том и сошлись, договорившись встретиться на Владимирской и «что-нибудь предпринять». При этом размытость формулировки позволяла надеяться каждому на свое и оставляла свободу маневра.
Таким образом, принимая к сведению уже случившееся, Степан не рискнул ехать на свидание в автомобиле - его было элементарно жаль. В лучшем случае ожидалась пара проколотых колес, закрытый шиномонтаж и потерянный домкрат, в худшем - могли быть травмы и ушибы. Не хотелось ни того, ни другого.
Кроме того, Степан хотел выпить водки еще до встречи с Олесей: алкоголь, по его твердому убеждению, был хорошим средством для коммуникации. Олеся была девушка очень общительная, неглупая и симпатичная, но далеко не красавица. А Степан любил красавиц. Таковых среди его знакомых не было и приходилось, как говорится, "полировать" разницу между желаемым и действительным водочкой. Почему именно водочкой, Степан и сам не мог объяснить, напиток был найден интуитивно, путем долгих, изнурительных экспериментов. Это напоминало химические опыты - из множества жидкостей и химикатов вдруг получается продукт, ничего общего не имеющий со своими производными. Скорее, это была даже алхимия, ибо эзотерический компонент имел в опытах Степана первостепенное значение - без духовного настроя ничего бы не вышло. Задача, им перед собой поставленная, с точки зрения логики была безнадежно, непереносимо трудна. Однако после многих лет экспериментов подбор завершился, и цель была достигнута. Двести пятьдесят граммов водки и девушка средней наружности, соединяясь, давали искомое - получалась красавица.
Итак, до встречи оставалось минут пятнадцать. Степан зашел в первую попавшуюся подворотню . Во дворе он неторопливо огляделся по сторонам и остался доволен. Место было то что нужно. Степан достал из сумки неполную литровую бутылку, отвинтил крышку, выдохнул и сделал пару глотков. Затем он вытер губы, закрыл бутылку и прислушался к происходящему внутри себя. Водка была плохая, но действовала правильно - жить становилось лучше.
Степан уже подходил к метро, как вдруг обнаружил, что выпил мало. Ощущение красоты и полноты жизни вдруг оборвалось. Обычно это происходило не столь быстро и как-то, что ли, плавно. Желание же закурить возникало вообще в самом конце как альтернатива утраченным ощущениям. Отсюда и был сделан вывод, что надо принять еще.
«Видимо, водка паленая оказалась или воды много из крана налилось, - подумал Степан с некоторым разочарованием. Он приостановился. Искать подворотню больше не стал- это было бесполезно: поблизости от метро все дворы закрыты на ворота с кодовым замком, и надежды проникнуть туда незамеченным практически не было. Возвращаться же к той подворотне не хотелось - было холодно и далеко. Он встал спиной к тротуару, как бы разглядывая что-то в витрине магазина, и осторожно нащупал в сумке бутылку. Что это был за магазин, Степан даже не зафиксировал, так как был полностью поглощен сперва нащупыванием бутылки, а затем откручиванием у нее крышки. Завершив дело, он сделал пару торопливых глотков. При этом большую часть расстояния до его рта бутылка проделала, все еще находясь в сумке, только в последнюю минуту вынырнув оттуда этикеткой вниз.
«Решат, что сок пью, - стыдливо подумал Степан, - может человек сок пить?" Он начал завинчивать пробку, но, видимо, криво надел и ее заклинило. Он попытался свинтить ее назад, но и это не удавалось. Тогда Степан в сердцах рванул ее, и пробка поддалась, но при этом выскочила из рук и провалилась в недра сумки. Степан чертыхнулся - сумка была большая, а пробка маленькая, и оба этих обстоятельства, соединяясь, делали поиски затруднительными. Без пробки водка могла выдохнуться или пролиться. Ни то, ни другое в его планы не входило.
Он с минуту подумал, потом сунул руку внутрь и принялся шарить. Ключи, зажигалка, футляр от фотоаппарата, фотоаппарат, кошелек, чехол от наушников, наушники, кошелек, чехол, плеер, записная книжка, кошелек, коробка анальгина, ключи от офиса, снова кошелек, опять плеер, записная книжка...
«Блин... Так до утра можно...» - расстроился Степан. Чуть подумал, снова достал бутылку и уже с расстройства, не особо прячась, сделал еще глоток. Посмотрел на витрину, у которой стоял. Это оказался магазин женского белья. Прямо перед ним красовались красные кружевные трусики внушительного размера. К ним снизу были прикреплены черные колготки, затейливо раскинутые по разным концам витрины. Сверху к трусам была прикреплена ночная рубашка в кружевных рюшках телесного цвета и значительно меньшего, чем трусы и колготки размера, отчего казалось, что силуэт напоминает то ли страуса, то ли орангутанга необыкновенной величины и окраса. Завершал все это сооружение исполинского размера бюстгальтер в малиновых кружевах.
- Привет! - послышался за его спиной голос Олеси. - А что это ты тут трусы женские так долго разглядываешь? А я раньше пришла, дай, думаю, в магазин схожу, а тут ты стоишь. А что это у тебя в сумке? Бутылка какая-то...
- Сок, - пояснил Степан, прекратив на мгновение нащупывать пробку. Легализация бутылки не входила в его планы. Он рассчитывал пользоваться заначкой равномерно в течение вечера, постепенно и незаметно увеличивая объем, добавляя его по глотку. Он хотел казаться Олесе малопьющим молодым человеком.
- Сок? А чего ты его там прячешь и держишься за него, как будто отнимают? А чего ты там щупаешь все время в сумке? - Олеся, как уже упоминалось, была девушка общительная.
Степан перестал копаться и посмотрел на нее с некоторой досадой.
- Ну, куда пойдем-то? Хочешь, ко мне можно, у меня фильм новый есть. Комедия, - зачем-то добавил он, словно жанр фильма играл в его планах решающую роль. Степан решил пойти по максимально экономичному варианту - денег было жаль, а провести с Олесей больше чем одну ночь в его намерения не входило.
Олеся задумалась. Конечно, хотелось бы в какой-нибудь клуб или, на худой конец, в театр, но, зная Степана, она была готова согласиться. Парень он симпатичный, хотя и излишне прижимистый, но все же , как она отметила, "с перспективой". Все ее приятели делились на две категории - "с" и "без" перспективы. Встречалась она и с теми, и с другими; но кто "без", - с ними соглашалась только на что-то очень интересное: коктейлей парочку подороже, поесть в хорошем кафе - все по полной. За это - секс, но быстро и без затей. На прощанье - деньги на такси , и до следующего раза.
Степан был "с", хоть и происходило с ним постоянно что-то непонятное. В прошлый раз, когда встречались, ключи от машины в канализацию уронил, аккурат в дырку люка попали. Так он сам туда, в панике, чуть не полез, потом мужиков каких-то вызвал, денег им заплатил, а ключей не достали. "Через трубу в центральный слив смыло", - авторитетно заявили мужики, выбираясь наружу из пахнущего дерьмом люка и закуривая папиросы. А ключи эти, оказывается, у него последние были. Пришлось потом эвакуатор вызывать, половину машины разбирать - замок зажигания и сигнализацию заменять. А в позапрошлый раз в ресторан пошли. Поели уже, Степа сунулся за деньгами в карман, а там пусто. Дома кошелек забыл. Пришлось трубку с часами в залог оставлять, домой бежать. Только зря. Когда до дома дошел, выяснилось, что дома кошелька тоже нет. Видать не забыл он его, взял, да в ресторане из кармана сперли. Пока Степан по друзьям бегал, денег занимал, ресторан закрыли, а на другой день уже смена другая, ничего, говорят, не передавали, не знаем. А когда через день нашел тех, кто залог брал, выяснилось, что все уже продано по дешевке, чтобы по счету заплатить. Решили, что Степа ноги сделал, а вещи ворованные оставил. После той встречи пропал Степан, с месяц не звонил. Потом проявился, да вот…ключи в канализацию обронил... Короче, за те два раза Олеся очень Степану сочувствовала, тем более, что во второй-то раз она даже в ресторане поесть успела. Дальше этого уже, естественно, не пошло, она даже жалела.
- О кей, пошли на твою комедию! - на самом деле она согласилась бы и на ужасы, - Степан выглядел сегодня как-то особенно импозантно, загадочно. Опять же витрина эта, где он трусы женские разглядывал, ужас как интересно!
- Ну пошли тогда до дома двадцать, не замерзнешь? - Степан все еще держал одной рукой бутылку в сумке, и его движения были несколько скованы. К тому же у него начались какие-то странные ощущения, не очень похожие на обычное действие водки - начала кружиться голова, перед глазами поплыли цветные звездочки. Все как-то медленно вращалось вокруг, очертания Олеси стали чуть - чуть размытыми. «Не надо было у этих нелегалов водку покупать... Неизвестно еще, что они там набодяжили, а ну как вообще барбитурат какой-нибудь? Вот ,блин, непруха...» - они двинулись вперед.
Тем временем окружающие Степана предметы продолжали медленно эволюционировать: дома стали крениться и раскачиваться, автобусы странно вытянулись в длину, и способ их передвижения изменился до неузнаваемости. Мимо Степана проезжала передняя часть автобуса, затем она удалялась от него все дальше и дальше, при этом зад автобуса еще даже не приближался. Казалось, все стало резиновым и очень инертным. Цвета вокруг сделались нестерпимо резкими, с преобладанием серебряного и белого. Все предметы словно светились изнутри, в то же время освещая друг друга и как бы соревнуясь между собой в яркости. Степан, остановившись вдруг у какого-то нестерпимо сияющего желтым светом ларька с надписью «БЛИНЫ», повернулся к Олесе.
- Хочешь блин? – вдруг неожиданно для самого себя спросил он, еще сам не понимая, зачем он это затеял, но уже чувствуя, что у него, кажется, зреет план.
- Да, со сгущенкой, - Олесе действительно хотелось блин.
- Тогда стой в очереди, а я сейчас. – Он сделал Олесе уверенный знак рукой и быстро отошел за угол ларька. Там достал из сумки бутылку, сделал пару торопливых глотков – эффект, производимый напитком, начинал ему нравиться, и он решил продолжить эксперимент. Выпив, Степан аккуратно поместил бутылку в сумку, собираясь сделать Олесе маленький сюрприз - неожиданно появиться с другой стороны ларька. Он торопливо принялся его обходить, однако не заметил торчащего из асфальта металлического штыря, запнулся об него и упал. Из-за того что одна рука у него была в сумке, падение получилось болезненным, Он, кажется, вывихнул ногу и сильно ушиб локоть . Водка при этом пролилась в сумку, правда, немного еще осталось, в чем торопливо убедился Степан. Вышел он из-за угла сильно помятым, хромая, с отвисшей рукой и воняя спиртом. Олеся ела блин.
-А я тебе с мясом взяла, - гордо вручила она ему блин. – Здесь вкусные делают!
Степан с удивлением посмотрел на нее, но ничего не сказал, люди вокруг тоже начали менять свои очертания, и он настороженно ждал развития событий. Съели блин, пошли дальше. Олеся была теперь одета в серебряный комбинезон, как у космонавтов, на голове у нее красовался шлем летчика -истребителя с яркой надписью «СССР». Она непрерывно что-то говорила ; мелькали имена, даты. Иногда она цитировала кого-то и даже, кажется, читала стихи. Что она говорила конкретно, было почти не разобрать - шлем сильно заглушал слова, но Степан внимательно морщил лоб, периодически поднимал брови и кивал - умение слушать он ценил в других и по мере возможности развивал в себе.
Дошли до места, где он сегодня купил водку. У Степана вдруг возникла мысль.
- Постой здесь, мне к приятелю на секунду надо, лабораторную взять, - приплел он для убедительности. Быстро, чтобы Олеся не изъявила желание познакомиться с приятелем, зашел в тот самый магазин и остановился на пороге. Это был не магазин! Это было какое-то кафе, скорее всего - пышечная. Полногрудая продавщица в водолазном скафандре грустно смотрела на Степана через толстое стекло шлема. Почему она полногрудая – скафандр не позволял рассмотреть фигуру – Степан не смог бы ответить себе, но факт оставался фактом. Грусть же продавщицы Степан объяснил тем, что ей, видимо, было очень душно: скафандр, как он знал из телевизионных передач, плохо вентилируется. Жестами - продавщица, кажется, не говорила ни на каком языке, он спросил, где магазин, который был здесь раньше, на что тоже жестами она ответила, что магазина больше нет. От дальнейших расспросов Степан воздержался. Он на мгновение остановился между дверей и, сделав большой глоток из бутылки, вышел наружу.
Мир изменился в очередной раз. На этот раз он стал нарисованным, словно мультфильм. Причем не очень хорошего качества. «Отечественный, рисованный, годов семидесятых , - отметил Степан.- Олеся была теперь Чебурашкой в самом натуральном виде, она жалостливо смотрела на Степана грустными глазами и смешно поводила ушами.
- Пошли? – спросила она смешным мультяшным голосом пятилетнего ребенка - Я тебе еще про Фэн-шуй не досказала!- Степан заметил, что у него, вроде бы, вырос большой зеленый нос.

***

- Древние китайцы считали, что духи могут передвигаться только по прямым линиям. Именно поэтому нередко можно увидеть китайские картинки, изображающие, например, зигзагообразный мост над искусственным озерцом, - тараторила Олеся своим тонким голосом. – Считалось, что духи не могут пройти по такому мосту! – Она многозначительно посмотрела на Степана. Тот деловито вышагивал рядом с ней, изредка переспрашивая и кивая. Его рука была по-прежнему засунута в сумку, он припадал на правую ногу, но был спокоен и деловит. Они свернули с Кузнечного переулка и шли теперь по Пушкинской улице. Нарисованные дома хоть и радовали веселыми мультипликационными оттенками, но из-за плохого качества прорисовки выглядели нежилыми и заброшенными. К тому же, у некоторых не были нарисованы входные двери. Впечатление возникало сюрреалистическое: вот дом, где в окнах свет горит и висят занавесочки, только… войти в него нельзя, а так - все хорошо, живем мы хорошо, здоровье наше хорошее… Вокруг шныряли машины с нарисованными водителями и ходили люди без лиц, а многие так и вовсе были нарисованы только с одной стороны - со спины, скажем! Вообще от всего этого веяло какой-то ностальгически депрессивной тоской времен застоя, и Степан решил попытаться сменить тему.
- Стой! - остановил он Чебурашку на середине фразы про то, что «никогда не следует ставить кровать так, чтобы она была обращена ногами к двери...» – мне на секунду. К приятелю. Лабораторную отдать. - И он быстро заскочил в первую попавшуюся дверь. Как Степан и ожидал, лестница была не нарисована, он оказался в полной темноте без пола и потолка. Нисколько не смущаясь, он достал из сумки бутылку водки, с облегчением констатируя, что в ней, слава Богу, еще грамм сто пятьдесят ,и сделал глоток. Выйдя из подъезда, он с удовлетворением заметил, что мир переменился. Он стал двухмерным.

***

Степан в первую минуту даже не понял, что произошло. Мир, в обычном представлении, перестал существовать. Он превратился в какие-то линии и отрезки, точки и пунктиры. Все здесь, видимо, зависело от того, какую проекцию получил предмет - какое измерение оказалось из него вычтенным: длина, высота или ширина. Пожалуй, с точки зрения эзотерической, эта проекция мира обладала еще более сублимированным осознанием самой себя, то есть в человеческом понимании была еще более сложной, чем мир трехмерный. Известно, что чем меньше выбор компонент, чем более исследователь ограничен в средствах и способах познания, тем сложнее добиться результата в сравнении с хорошо обеспеченным в плане инструментария эксперименте. В этом смысле многообразность двухмерной проекции трехмерного мира была, безусловно, более трудна к реализации.
Одномерная же проекция мира, по всей видимости, еще более - непредставимо более -сложна. В одномерной проекции у мира и вовсе не существует никакого выбора способа самопознания. Объекты имеют всего одну возможность существовать: только в длину, только в ширину или только в высоту. Единственная надежда, пожалуй, еще остается у объектов ,существующих в ширину; они могут, используя терминологическую компоненту, существовать из-за смысловой идентичности понятий то в ширину, то в глубину и хотя бы таким способом достигать минимальной вариативности.
Все вышесказанное, конечно, верно в условиях достижения адекватного результата. Он же, по крайней мере в данном случае, был налицо - двухмерный мир жил и существовал не хуже трехмерного. Точки сдвигались, вибрировали, какие-то тире быстро пробегали по горизонту. «Наверное, снег идет", - догадался Степан; они с Олесей представляли собой отрезки, только разной толщины и длины. Второе отличие - это заметил Степан уже во время ходьбы - заключалось в том, что у Олеси самый конец ее отрезка во время движения чуть загибался. «Разговаривает», - догадался Степан и тоже в ответ чуть согнул свой конец отрезка. Получилось, видимо, невпопад, отчего Олеся некоторое время двигалась вперед совершенно прямая. Потом она начала понемногу загибаться снова, и Степан, теперь уже, предпочел молчать. Поскольку он не слышал ни того, что говорит Олеся, ни себя самого, то сильно опасался конфуза. Так они шли некоторое время и, вдруг, Степан почувствовал - да, это было какое-то неожиданное озарение, пришедшее из самых глубин его подсознания - что он должен, обязательно должен сейчас выступить! Он снял с себя куртку - в отсутствии длины она оказалась просто маленькой серой точкой на его плече и, отодвинув замолчавшую Олесю, взошел на трибуну.
- Товарищи! - заговорил он голосом Владимира Ильича (фамилии у него здесь, из-за отсутствия третьего измерения, не было), – я приветствую вас на Втором съезде народных депутатов!!! - Зал грохнул овациями. Олеся, стоявшая рядом с ним на трибуне, только одной ступенькой ниже, восторженно зааплодировала. Выглядела она, как Надежда Константиновна - черная линия на ярко малиновом фоне, подсвеченном двумя галогеновыми прожекторами. Прожекторы были китайского производства, в каждом имелось по тусклой полукиловаттной лампе, что для такого зала было явно недостаточно, но люди были рады и тому - предыдущий съезд проходил вообще в полной темноте. Прожекторы прикрутили к трибуне большими черными шурупами с прямоугольными прорезями. В мире трехмерном прорези оказались бы крестообразными.
Держа речь, Степан потихоньку осматривал притихший зал. Взгляд его задержался на двух зигзагообразных пунктирах.
«Смотри-ка, оба здесь-с: и Каменев и Зиновьев собственной персоной, в первых рядах… - подумал он, - и этот тоже здесь, к речи готовится, бумажки мнет, ну он-то меня поддержит; преданный грузин. Хоть и грубоват бывает».
Закончив речь, под бурные овации Степан слез с трибуны, и они с Олесей пошли дальше. Та снова начала о чем-то рассказывать, и все пошло своим чередом. Постепенно они приближались к Степиному дому.
На самом подходе прояснилась причина тишины. Оказалось, что в этой проекции не существует также и времени. Поэтому все, что произошло в этом мире со Степаном, как оказалось, произошло практически мгновенно. Он нашел себя стоящим напротив своего дома по улице Пушкинской сразу же после того, как вышел из двери мультипликационного подъезда, где он последний раз пил водку. Рядом с ним была Олеся.
- «Метафизика» – это важнейшее сочинение Аристотеля, в нем он подверг критике учение об идеях Платона и создал теорию общих понятий! – Она, кажется, уже давно вела эту мысль, и Степан, важно кивнув, прервал ее.
- Олеська, постой секунду, я у приятеля ключ возьму, оставил на всякий случай, а то люков канализационных по всему городу..._- Не дожидаясь ответа, он юркнул в подъезд напротив. Там он достал из сумки бутылку и сделал глоток. Подумал и сделал еще один. Перед глазами поплыли кружочки и звездочки - жизнь возвращалась в нормальное русло. Он достал из сумки ключи и, сделав радостное лицо, вышел из подъезда. Олеси на улице не было.
«Слиняла. Загрузил - и слиняла, - самокритично решил Степан, за весь вечер не произнесший и двух слов.- Кивал много», - закончил он свою мысль, но в этот момент рядом вдруг раздался голос Олеси:
- Вот я и говорю, название совершенно случайное, «мета» – значит после, то есть после физики. Это Аристотеля один чувак их древний издавал, так он труд этот после физики поставил, а теперь все его так и называют…
Степан недоуменно покосился на место, откуда доносился голос. Голос уверенно продолжал; даже, как будто, еще более уверенно, чем раньше. Видимо, ему польстило выражение повышенного внимания на лице Степана. "Невидимой стала", - догадался он, открывая дверь в парадную и как бы приглашая кого-то войти внутрь. Голос переместился в подъезд и начал удаляться вверх по лестнице. Степан двинулся следом.

***

Тихо шелестит трава,
Не нужны уже слова…

Степан серьезно проникновенным голосом пел песню собственного сочинения, изредка поглядывая на Олесю томным взглядом. Они расположились у него на «втором этаже»; он сидел на стуле, Олеся хозяйски полулежала на кровати. Особенно задушевно звучал припев :

Никогда, никогда
Не забывай того,
Чего ни с кем не происходит...

В словах была какая-то трагическая безысходность момента, поражавшая своей глубиной в первую очередь самого Степана и заставлявшая слушателя, опять же по Степиной интерпретации ,"задуматься о том, чего ни с кем не происходит". Как можно задуматься о том, чего не происходит, он еще не придумал, но обычно никто и не уточнял - наверное, и так понимали. Гитара не строила, и Степан на некоторое время сконцентрировался на игре. Подняв же взгляд на Олесю, он обмер. Перед ним сидела писаная красавица в стиле Мерилин Монро с огромными грудями и вьющимися белыми волосами. Одета она была в тот самый кружевной бюстгальтер, который он наблюдал в витрине магазина и в сногсшибательные белые колготки. Больше на ней, кажется, ничего не было. Он запнулся на полуслове и, вытаращив глаза, уставился на Олесю.
Та потупила взгляд, поправила прическу и смущенно спросила:
- Ты чего?... Степа?
- Какая же ты, Олеська... - он восхищенно выдохнул. Потом сглотнул и несколько заплетающимся языком закончил ,–красавица...
Олеся еще больше смутилась - кавалеры редко отпускали ей подобные комплименты , хотя о чем-то подобном она догадывалась еще с детства. И все ждала только, кто же окажется тем самым человеком – чутким, умным и проницательным, кто увидит суть вещей и явлений, кто догадается наконец о том, о чем сама она уже давным-давно знает…
Степан же тем временем, немного пошатываясь, но, не утратив уверенности в себе, двинулся в сторону туалета.
- Щщас. – Бросил он коротко – перестановка ног отвлекала большую часть внимания, и он не мог сейчас вдаваться в подробности. К тому же, подвернутая ступня еще давала о себе знать, хотя болела меньше и, вроде, прекратила распухать.
Коридор, который нужно было пройти до туалета, обычно короткий, метров пять, на этот раз удлинился до невероятности. Он представлял теперь из себя трубу довольно большого диаметра, местами покрытую изморозью со следами недавно растаявшего снега, а местами раскаленную, словно она пролегала через джунгли. Иногда ощущались явные признаки влаги с каким-то привкусом болота. Где-то пахло морским прибоем. По стенкам, на равных расстояниях друг от друга были расположены иллюминаторы, наподобие тех, что на крейсере «Аврора «– с латунными обручами и большими манерными завертками и кронштейнами. Свет тоже менялся от яркого, летне-солнечного, до почти полной темноты; идти было тяжело – труба покачивалась.
Пару раз Степан заглянул в иллюминаторы, но ничего особенного не увидел. В одном из них зимняя пурга заметала какую-то одинокую избушку, стоявшую среди полей; окна уютно светились, в стог сена на дворе были воткнуты вилы, рядом со стогом стояли распряженные сани. В другом окне, стоило Степану приблизиться, как кто-то невидимый бил по иллюминатору хлопушкой наподобие мухобойки. Это очень мешало смотреть дальше, но Степану показалось, что на горизонте пустыня. Он решил даже , что видит верблюда. В остальные иллюминаторы он не заглядывал, - не хотел отвлекаться от ходьбы.
«А ничего барбитурат попался, глюки какие интересные дает», - думал Степан, не видя пока ни конца, ни края туннеля. – Надо завтра сходить в эту пышечную еще раз, может, они знают, где этих нелегалов искать… Получше ЛСД будет, ноу хау просто какое-то, вот ребята приколются! А, кстати… - его мысли вдруг, словно получив какой-то внезапно тревожный сигнал, беспокойно заметались в голове. – Я ж вчера в клубе ЛСД купил… Под таблетку дозняк сделан был, для конспирации… Она ж у меня где-то в сумке была… Черт… А я что сегодня утром съел-то?» - тут в его голове появился какой-то непонятный, что-то объясняющий и в тоже время чем-то настораживающий ответ на некий вопрос, но внимание отвлекла неожиданно появившаяся в поле зрения дверь туалета, и он сбился с мысли. -Кажется, пришел», - мелькнуло в голове, и он дернул за ручку.
Туалет выглядел совершенно обычно, безо всяких глюков. Это даже отчасти разочаровало Степана: обшарпанные стены со следами подтеков, желтый облезлый потолок, пол с трещинами в кафеле. Естественно - вечно текущий унитаз с деревянным стульчаком и сломанная задвижка на двери. «Никакого евростандарта» - так называл состояние туалета Степан . А знакомым говорил обычно: «Туалет у меня в стиле «джанк», модно сейчас в Европе…»
Он сел на унитаз и стал ощупывать глазами туалет в поисках сумки. Он заботливо спрятал ее здесь, когда они с Олесей только зашли в квартиру, чтобы при необходимости накатить здесь без свидетелей. Сумка нашлась, она стояла прямо перед ним на расстоянии вытянутой руки. Степан удовлетворенно хмыкнул и протянул к ней руку. И тут случилось неожиданное. Из боков сумки вдруг высунулись серые мохнатые лапы, похожие на кошачьи, и сумка быстро перебежала в другой угол туалета. Туалет был маленький, сидя на унитазе, Степан мог достать руками до любой его части, поэтому, даже не вставая, он принялся сноровисто гонять сумку по полу. Иногда ему почти удавалось ее поймать, но она в последний момент, гуттаперчиво извиваясь и царапая его когтями, все же выскакивала из рук. Степан на мгновение остановился, чтобы передохнуть. «Хорошо, дверь закрыл, а то, как ее там, потом по всей квартире ловить было бы…» - подумал он и, изловчившись, схватил сумку. Удерживая ее за молнию, чтобы она не скребла его лапами – когти у сумки были довольно острыми – он попытался ее открыть. Это не удавалось никак, и Степан в отчаянии от близости бутылки водки и от невозможности ее достать с размаху, изо всех сил швырнул сумку о дверь. От удара дверь распахнулась, и сумка, издавая какой то шипящий звук, скрылась в катакомбах коридора.
- Чтоб тебе заблудиться там, тьфу, - плюнул ей вслед Степан, встал, наклонился, чтобы спустить воду, и замер в полусогнутом состоянии – на бачке унитаза притаилась только что убежавшая сумка.
- А-а-а… – злорадно протянул Степан, - вернулась, значит! За спиной притаилась… Ну, щас я тебя! – Он изготовился и, прыгнув на сумку, рванул ее в обе стороны со всей возможной силой. Сумка захрустела и разорвалась на две половинки, из нее посыпались ключи, документы, плеер с наушниками и телефон. Единственное, что удалось подхватить Степану буквально на лету, была недопитая бутылка. Все остальное, включая саму сумку, исчезло в таинственных недрах унитаза.
- Щас достанем, - решительно сказал Степан,- где наша не пропадала!- Он сделал два глотка из спасенной бутылки и, поставив ее аккуратно подальше, чтоб не задеть ногой ненароком, принялся сдвигать крышку бачка. Надо было перекрыть постоянно льющуюся в унитаз воду. Но только он засунул руку внутрь, как вдруг из бачка начали выползать пауки и крысы… Пауки медленно перебирали лапами, и все бы ничего, только были они размером с цыпленка и сильно пихались. Крысы открывали дружелюбно рты, в которых уже совершенно недружелюбно блестели остро отточенные зубы, походившие более всего на акульи. Их, правда, Степан никогда не видел - но страшно было все равно…
Происходящее поразило Степана, и он выдернул руку из бачка так быстро, как только мог. Единственное, что он забыл, это выпустить из руки кран, которым пытался перекрыть воду . Кран оказался вырванным со своего привычного места вместе с куском водопроводной трубы. Действие это произвело последствия, возможно и предсказуемые, но, в определенном смысле, необратимые - вода рекой хлынула из унитаза. Похоже, своим неосторожным действием он произвел какое-то фатальное сантехническое разрушение- в общем ,квартире грозил потоп.

***

Это был настоящий водопад! Из бачка, до этого медленно наполнявшегося , теперь хлестала река. Пауки и крысы плавали в потоке уверенно как будто умиротворенно. «Весна пришла», - было написано на их довольных физиономиях. Они плескались, лапками поддерживая друг друга, и, кажется, счастью их не было предела. Это была какая-то животная вакханалия, с одной стороны, возможно, имеющая право быть в природе, но, с другой стороны, совершенно неуместная в доме номер десять по Пушкинской улице… Тут же суетилась сумка, непонятно как воскресшая из унитаза. Она осторожно заглядывала в дверь туалета, словно просила прощение у Степана за происшедшее. Степан, впрочем, сумку прощать не хотел и пнул ее ботинком, после чего она, снова злобно шипя и быстро перебирая мохнатыми лапами, удалилась в приоткрытую дверь.
Степан снова на секунду задумался и схватил бутылку с недопитой водкой. «Чтобы потоком не снесло», - как объяснил он себе и теперь, с краном в одной руке и бутылкой в другой, застыл в непонятной ему самому прострации. «Надо что-то делать», – эта мысль не покидала его с самого начала катастрофы, теперь, впрочем, оформившись в конкретные действия по спасению квартиры. Он открыл дверку за унитазом, достал оттуда разводной ключ и стал нащупывать болт. Тот, как он уже знал из перманентных переговоров с сантехниками, ПЕРЕКРЫВАЛ. Что он конкретно перекрывал и зачем, Степан, даже в общем смысле, себе не представлял. Был ли этот болт на самом деле или нет, он также не знал, но, все же нащупав его в темноте, пристроил к нему ключ и, о чудо! - вода перестала лить. Воцарилась полная тишина.
Посидев с минуту прислонясь к стене, Степан наконец решился идти назад. Он дернул за ручку и открыл дверь. И замер от неожиданности: за дверями были финальные поединки за титул чемпиона Олимпийских игр. «Кажись, это сумка бегающая наследила, не надо было ее отпускать, - злорадно подумал Степан, - вот кого нужно было в унитазе утопить! Утопить, а уже потом спокойно молнию открывать, а я… Живьем ее пополам разорвал… даже жутко, - я же не садист… Наверное, это душа ее теперь по коридору бегает, покоя найти не может…»
Но надо было идти, и Степан, преодолевая барьеры и препятствия , попеременно прыгая то в длину, то в высоту, то с десятиметрового, то с пятиметрового трамплина, а в конце даже оказавшись внезапно в плавках и купальной шапочке, прыгнул с парашютом, держа в одной руке ядро для метания, а в другой - клюшку для гольфа. Естественно, что он занимал во всех видах спорта только первые места. Его везде награждали, он стоял на первой ступени пьедестала, слушая государственной гимн, его обнимали, поздравляли, рекой лилось шампанское. В конце концов он добрался до дверей своей комнаты. Толкнул ее, зашел внутрь и … замер в изумлении.
На втором этаже его комнаты на диване сидел огромного размера, отливающий серо -стальными оттенками металла, чуть отпущенный, словно готовый для захвата какой-то гигантски- невиданной гайки – РАЗВОДНОЙ КЛЮЧ!

***

Олеся весело щебетала со своей подругой Танечкой, которой она совершенно случайно позвонила, как только за Степаном закрылась дверь.
- Ой, слушай, он такой милый, такой импозантный – цветы мне подарил, мы с ним почти час гуляли – и о Вольтере разговаривали и об Аристотеле, и что такое Фэн -шуй я ему рассказала, и кайтингом он меня уже позвал заниматься… Представляешь? А на переходе на нас беспризорник какой-то налетел, так он ему целую речь загнул о пролетариате, о мировой революции… И смотрит на меня все время так, будто в первый раз видит, будто удивляется. Словно каждый раз во мне что-то новое открывает и… признался потом почему - красавицей назвал! Какая ты, - так и говорит… - Красавица! Представляешь?
На этих словах открылась дверь, и в комнату вдвинулся несколько потрепанный, поцарапанный и перепачканный чем-то коричневым Степан. Термин «вдвинулся» используется здесь потому, что иное определение разновидностей человеческой походки в данном случае дать было бы невозможно. Потому что в данном конкретном случае походка была отдельно, а человек - отдельно. Ноги, неравномерно семеня вперед-назад и временами делая окружности и вензеля, притоптывая и пошаркивая, внесли солидное, с серьезным взглядом корифея научной мысли и отца русской демократии, уж на крайний случай - выдающегося писателя и музыканта современности - тело Степана. Ноги подвели Степана к Олесе и задумчиво шаркнули перед лестницей, ведущей наверх. Решились. Олеся с изумлением смотрела на Степана.
«Какой серьезный! Какой интересный! И опять на меня смотрит, снова что-то новое для себя открыл. Это ничего, что музыкант, - думала Олеся. - Из музыкантов после женитьбы отличные строители получаются. А строитель - хорошая профессия, надежная!» - с гордостью резюмировала Олеся, словно уже вышла за Степана замуж, а тот уже уходит сейчас на стройку с любовно сделанным ею бутербродом .
Ноги дробно поднимали тело по ступеням; дробность объяснялась тем, что каждая нога по несколько раз наступала на одну и ту же ступень. Сперва нога становилась на ступеньку, затем, поднимаясь на верхнюю, соскальзывала вновь на нижнюю, перепрыгивала еще выше и соскакивала вниз. Таким образом, подъем на второй этаж напоминал сложноисполнимый танец чечетку. При этом туловище, особенно это было заметно к концу подъема, равномерно то поднималось, то опускалось, поглядывая многозначительно на Олесю и снова то скрываясь из вида, то появляясь в проеме …
Наконец ноги подняли тело, и оно, как показалось Олесе, с сомнением посмотрело на нее. Она тут же поспешила развеять сомнения. Их уже, впрочем, и у нее не оставалось. Это был ОН!!!
- Ну, я пойду мыться? – нежно и застенчиво, как бы спрашивая саму себя и себе самой отвечая, спросила она.
Степан молчал, только ноги слегка покачивали его, как исполинскую башню, дающую обещание себе, что не упадет, и не верящую в это до конца…
«Молчание - знак согласия, - тут же решила Олеся и прытко соскочила с постели. – Я щас, пять минут; да я уже мытая- в бане сегодня с подружками была- вот уж не думала, что пригодится, - немножко соврала она, - сейчас…»

***

В глазах у Степана поплыло. Пока он поднимался по лестнице, не видел Разводного Ключа, потом тот мелькнул в поле зрения, впрочем, как-то вскользь, не страшно. Он несколько раз открылся и закрылся, словно говоря что-то Степану, но тот слышал только грохот там-тамов и звуки Гимна Советского Союза. Видимо, его все еще продолжали награждать золотой медалью олимпийского чемпиона. Затем ключ исчез совсем, и Степан испытал минутное облегчение. Его даже не смутило, что в дверь откуда-то из коридора проскользнула вероломная, снова восставшая из мертвых, сумка. Она, проворно перебирая волосатыми лапами, быстро пересекла пустое пространство и, словно опасаясь огня снайперов, забилась под диван. «Коварная!!!» - он погрозил кулаком спрятавшейся сумке, но настроение было настолько хорошим, что можно было простить даже ее. Чуть покачиваясь на краю настила, в стихотворной форме – все же Степан был поэтом – он поблагодарил бога Зевса (почему именно его, Степан и сам не смог бы объяснить - для рифмы получилось), за несказанную удачу в делах. Затем он уже, было, задумался о том, как бы высказать свое удовлетворение тем, кто ему в этом деле помог. Кто это был, он до конца не решил – то ли Кришна, то ли Магомед (о религии у Степана были весьма поверхностные познания, отсюда и некоторая эклектика) - но тут случилось непредвиденное. Он только зафиксировался на помосте, готовясь начать Благодарственную Оду, как в дверном проеме снова появился Разводной Ключ - огромный, сверкающий, великий, как памятник времен СССР и, в своем роде, прекрасный. Он был выше Степана, он был больше комнаты; да что там!!! Он был больше домов всех вместе взятых, он был Вселенная или даже… Степан отшатнулся от посетившего его внезапно ослепительного видения – он был несравненно огромнее, чем все Вселенные вместе взятые!!! ОН обвивал их как Змий, открывший свой клюв, готовый завернуть Вселенную, как какую-то ничтожную гайку... Страх охватил Степана, он затравленно оглянулся по сторонам, все поплыло вокруг! Небо! Небо опустилось на его голову, осыпая его снопами звезд!!!
Но это уже, впрочем, не имело значения - он провалился в небытие. Послышался грохот воды, низвергающейся с Ниагарского водопада, и Степан рухнул в Бездну, в объятия Вселенной, которой нет…….

***

Олеся тем временем прошла в ванную; умыться, однако, не удалось – кто-то перекрыл воду. Но недаром Олеся была девушка жизнерадостная и просто так, из-за какой-то воды, отступать не собиралась. Она бодро сунула в рот две пластины жвачки, энергично пожевала и, мысленно благодаря подруг, вытащивших ее сегодня в баню – конечно, помыться еще не помешало бы, но как-нибудь… как-нибудь обойдемся… Она постояла еще некоторое время в коридоре, сделав «милое выражение лица», выработанное долгими тренировками перед зеркалом, «особенно хорошо в профиль» - считала она. И хотя своего лица сбоку ни разу не видела, за исключением нескольких фотографий, впрочем, неудачных - «фотограф плохой» - будучи вполне в себе уверенной, распахнула дверь.
Увиденное там запомнилось ей надолго. Степан, стоявший на помосте, как настоящий Орфей, ожидающий свою Эвридику, вдруг, при взгляде на нее, как-то странно выпучил глаза, пошатнулся и сделал шаг назад. Сзади была кровать. Поэтому шаг не удался, и со всего размаху Степан упал на кровать, произведя при этом нешуточный грохот. «Какой милый… шутник!» - подумала Олеся, но затем последовал ряд событий даже ее, несмотря на врожденный оптимизм, несколько смутивший. Конструкция настилов «второго этажа» покачнулась и, медленно кренясь, пошла вниз. Степан вместе с кроватью и прочим имеющимся там оборудованием - стул, усилитель и гитара- совершил падение вниз , круша все на своем пути – телевизор, комод и кожаный диван. Все это со страшным грохотом и под вопли кота, спрятавшегося где-то под диваном, поднимая горы пыли и древесных опилок, обрушилось вниз. Кот опрометью выскочил, спасаясь от катастрофы и, пролетев мимо застывшей в изумлении Олеси, скрылся в недрах коридора. Пыль медленно оседала. Музыка перестала играть – в усилителе зияла сквозная дыра, пробитая грифом гитары, струны торчали во все стороны, словно иголки ежа, на которого только что напала лиса и сумела- таки его съесть, оставив несъедобное…
- Во, блин! - воскликнула Олеся. – Как любит! - Она подошла к Степану. Тот был, кажется, цел и невредим. Он все падение проделал, лежа в кровати, которая падала параллельно земле и приземлилась довольно удачно – одной частью на кожаный диван, а второй на телевизор. Смяв их до неузнаваемости, она сама переломилась пополам, но Степан спал сном младенца.
- Бедный, - прошептала Олеся, – натерпелся… - Ей, впрочем, надо было идти. Родители воспитывали ее в строгости, и спать надлежало дома. «А жаль, - подумала она, – до десяти еще далеко, успели бы. Ну, ничего. - Решение приобрело твердость: - Завтра сама позвоню! Пора за него всерьез браться, такого хорошего… Может, помогу чем, а то он у меня вон - несчастный какой-то…»
Она оделась, еще раз заглянула в комнату. Степан спал среди обломков мебели и аппаратуры. Пыль уже осела. Еще раз нежно сказав: «Бедный мой», Олеся прикрыла дверь и отправилась домой.
«Солнечный завтра будет день!» – жизнерадостно подумала она, выходя из парадной.
Шел снег.



19.01.07