Окна, в которых погашен свет

От одного полюса к другому. Очень глупо было считать себя счастливчиком. Я возвращался домой каждый день другим человеком. Я менялся на глазах, так и не найдя себя самого. А теперь мне просто грустно и по-своему больно. Я говорю себе: «Не спеши, Алекс, еще посмотрим». Но дальше смотреть уже не на что. И давно пора признать, что я скатываюсь по наклонной.
Вчера я завел себе безродного пса. Он будет такой же, как я, бездомный. Нет, конечно, у него будет и крыша над головой и еда. Но тот дом, куда хочется вернуться, чтобы зажечь свет и, скинув пальто, сказать себе: «Я пришел». - такого дома у него не будет, как нет и у его хозяина.
Моя квартира на пятом этаже ничего ему не даст, как не дает мне. Я могу спрятаться от дождя, так чтобы холодные брызги не летели мне прямо за шиворот, но по-настоящему спрятаться мне негде.
Наверное, я так малодушен, что испугался одиночества и привел к себе собаку только ради того, чтобы рядом хоть кто-то был.
Но я лгу себе: в моей жизни много самых разных людей. Хотя от их количества жизнь не кажется полнее. Спрятался, да я спрятался ото всех, мне часто об этом говорят и даже убеждают, что хотел спрятаться. Но, видит Бог, все было совсем иначе раньше.
Я просто в неосознанном поиске. И поиск этот становится тем мучительней, чем меньше я знаю о его цели. Вот и Димка говорит: «Заведи себе, Алекс, подружку, друга -  кого угодно заведи и не парься». А я завел себе пса — серого и лохматого, который смотрит на меня по вечерам своими голодными, умными глазами. Он единственный не раздает советов. Просто подходит и ложится своим лохматым теплым боком к моим ногам. И нам даже как-то проще становится вдвоем. Я и пес. И никаких указаний.
Что оно — раньше? Девушка, которую я любил, захлопнула передо мной дверь. Передо мной вообще часто хлопают дверьми, стоит только померещиться мне в проеме хоть какому-нибудь свету, и  - хлоп! - снова осыпается штукатурка.
Не надо говорить мне, что я не пытался открыть — я даже ломился в эти двери головой. Но результата никакого. Да мне вообще ничего не надо говорить. Наверно, вот как этому псу, просто знать, что где-то под боком есть что-то теплое и живое.
Я даже назвал его глупо и просто — Темыш. Это большой комок серой шерсти, с которым я разговариваю по утрам, как булгаковский Понтий Пилат со своей собакой. Я, наверно, забавно выгляжу, когда спрашиваю эту грустную морду, как ему спалось. Господи, сколько таких вот историй начитался, и кажется, что только сейчас начинаю по-настоящему понимать, что все это значит.
Ну ,а впрочем, я залежался и давно пора вставать.


День был ничем не примечательный, кроме того, пожалуй, что это поздняя весна с кустами-охапками уже выгорающей на солнце сирени. А вечером я чуть не сбил по дороге с работы зазевавшуюся на середине проезжей части блондинку. Я даже не задел её бампером: машина затормозила очень удачно. Но пришлось выходить и интересоваться, все ли у девушки в порядке. Глаза у нее были на мокром месте, и, вообще, она казалась немного заторможенной. Садиться в машину она категорически отказалась.
Немного оправившись от шока, она потрясла пластиковым пакетом — в нем раздался какой-то скрежет, и она горестно и немного виновато выбросила пакет в соседнюю урну.
 - Я вам что-то разбил?
 - Ох, да... не обращайте внимания. У меня сегодня весь день такой.
 - Что-то случилось?
 - Да, случился мой день рождения, - она виновато улыбнулась и пожала плечами.
 - Так я чуть не сбил вас прямо в ваш день рождения?
 - В этом нет ничего необычного. Сегодня меня уже обворовала цыганка.
 - Вы так спокойно об этом говорите... Как вас зовут?
 - Лена.
 - Алекс.
 - Это от Алексея?
 - Нет, от Александра. Просто выговаривать долго.
 - Ох, знаете, Алекс, у меня каждый день рождения случаются неприятности. Я даже за вином, кажется,так и не дошла, - она слегка рассмеялась.
 - А что за цыганка такая?
Мне нравилась её доверчивая непринужденность. К тому же Лена начала понемногу оживать — просыпаться от своего забытья.
 - Цыганка? Да остановила меня на улице, что-то сказала, я толком не помню, кажется, предложила погадать. Я обычно обхожу их стороной, но поскольку все-таки день сегодня такой... А потом я помню, как сняла сережки и отдала ей.
 - Ничего себе!
 - Она исчезла так быстро. Да и сережки были дешевые.

Её беспечность меня удивляла. Тут я поймал себя на мысли, что меня так и тянет её оберегать. Ничего неожиданного. Хорошенькая рассеянная девушка, которую я только что спас от себя самого, и снова, похоже, навязываюсь.
 - А вы далеко отсюда живете, Лена? Может, вас подвезти, пока еще что-нибудь не случилось?
 - Нет уж, в машину мне лучше не садиться, - рассмеялась она. - Я к подруге шла — это рядом совсем.
 - А знаете, давайте исправим ситуацию. Я куплю вам вина, которое разбил, и мы немного пройдемся.
 - Вы, Алекс, не боитесь? - улыбнулась она, - Две неудачных попытки отпраздновать у меня уже провалились.
«Сейчас я обязательно провалю и третью», - подумалось мне, но вслух я сказал другое:
 - Стоит попробовать. Все-таки день рождения.
Лена улыбалась. Я с легким чувством вины вспомнил проголодавшегося Темыша на коврике у порога, но заходящее солнце так нежно золотило её высокие белые каблучки и так искрилось в её серых глазах, что для чувства вины просто не оставалось места.
Через полчаса мы уже болтали, как старые знакомые. Я не заметил, как мы с сумкой остановились у подъезда.
 - Может, ты зайдешь, Алекс?
Мне неожиданно снова вспомнился Темыш.
 - Нет, знаешь, у меня еще остались дела, - вдруг просто соврал я. Почему-то не хотелось идти дальше. Я сам себе удивлялся, но перечить своему внутреннему чувству не стал. А Лена как-то неожиданно легко согласилась. Я зачем-то спросил её номер телефона. Она дала домашний, он запоминался легче. Расставаясь, я почувствовал, что она чуточку расстроена. Все-таки я не оправдал её надежд.
Вечерело. В домах зажигались окна. Я шел к машине и размышлял, что могло меня остановить. Но ответа так и не обнаружил. Просто понял вдруг, что все эти светящиеся уютом окна не для меня. Я шел по темнеющей улице и смотрел на прямоугольники — открытые и теплые или чуть задернутые шторами. И на душе становилось грустно и легко. Меня ждал Темыш. И было приятно сознавать, что в мире я больше не один. Было даже хорошо оттого, что я расстался с Леной — это привносило в жизнь так любимое мною чувство свободы.
Пока я медленно добрался до машины, уже практически стемнело.
Иногда я задумываюсь, зачем я вообще пишу этот дневник. В нем не так уж много смысла. Вернее нет: смысла не так много в моей обыденной жизни, а я сижу ночами и пытаюсь придавать ей этот самый смысл. И мне кажется даже, что если я захочу, я могу переписать, например, этот же самый вечер. И сочинить, как мы все-таки пришли к ней домой и отпраздновали тот самый неудавшийся день рождения. И, может, между нами возникло бы что-то большее. Но мне не очень нравится лгать.
Я лучше расскажу вам про Темыша, с которым мы долго сидели на полу, не зажигая света. И я рассказывал ему, какими неудачными бывают дни рождения. А он смотрел на меня долго и пристально, и, как мне показалось, очень понимающе. Странное это чувство, когда в жизни появляется бессловесное близкое существо.
Я помню, что никогда не заводил домашних животных. Мне просто было незачем. И я наслаждался своей неприкаянностью и свободой. От меня никто не зависел, и я не зависел ни от кого. А теперь вдруг стало жизненно необходимо встречать по вечерам эту лохматую морду с большими умными глазами. Знать, что тебя ждут эти глаза и они рады тебе, каким бы уставшим и злым ты ни вернулся. Быть может, я так разочарован в людях, если общество моего пса мне стало дороже компании с симпатичной девушкой?.. Не знаю, ничего не знаю. Просто хорошо вот так сидеть на полу, наблюдая, как свет от фонарей становится все четче, а тени — глубже. Я люблю эти вечерние тени. Мне всегда казалось, что именно в них живет все, что так дорого моему сердцу. И молчаливое понимание и сочувствие без слов, и просто покой.
В такие моменты я достаю фотографии близких мне людей и рассматриваю их лица. И мне кажется, что все они по-прежнему рядом, словно чувствую их тепло.
Уже далеко за полночь, но мне не хочется спать. Темыш положил свою большую голову мне на колени и мирно дремлет рядом. А я слушаю тишину. И в этой тишине начинаю верить, что все у меня еще впереди. И представляются в этом сумраке чьи-то понимающие темные глаза, уже не собачьи. Может, у темноты тоже есть глаза, и мы просто их не замечаем. Я даже смутно узнаю этот взгляд, но это совсем не та девушка с перекрестка. Эти глаза почему-то кажутся родными. С этим ощущением я ухожу спать. И каждую ночь надеюсь, что их обладатель приснится мне. Но никто не приходит.


Он сидел за столиком кафе, совсем недалеко от меня, и нервно курил одну сигарету за другой, пока я рассматривал его профиль. Когда подошла официантка, он обернулся, и внутри у меня что-то сжалось. Я ощутил такую до боли знакомую тоску. Я уткнулся в свой кофе, стараясь больше не поднимать лица. Я боялся. Боялся, что оно выдаст меня с головой. Сердце колотилось так отчаянно, что я взмолился, чтобы он, наконец, ушел, одновременно содрогаясь от мысли, что будет, если он уйдет. Я наверно брошусь следом за ним, как жалкая собачонка. А может, останусь сидеть, как вкопанный, пытаясь пережить очередную захлопнувшуюся передо мной дверь.
Но он не ушел. Он заметил мой растерянный взгляд, и, кажется, встал, чтобы подойти ближе.
 - Ты давно здесь сидишь и ничего не заказываешь, кого-нибудь ждешь?
Мне хотелось втянуть голову в плечи, словно меня стегнули кнутом, но я сдержался. Я хотел, чтобы он по-прежнему меня не замечал.
 - Я никого не жду, - отрезал я.
Он усмехнулся, заметив мою растерянность.
 - Тогда, может, выпьем что-нибудь? - он упрямо не замечал, что я пытаюсь от него избавиться. Или на самом деле я вел себя совершенно наоборот?
 - Вадим.
 - Алекс, -  тихо отозвался я.
Он сел рядом. Видит Бог, я старался не поднимать глаз, иначе давно был бы готов броситься ему на шею. Незнакомому человеку. Я впервые так сам себя испугался.
Вадим молчал какое-то время, вертя сигарету в руках.
 - Я сам не знаю, почему подошел. Просто ты посмотрел так странно. Мне показалось, что мы знакомы. Почему-то... - добавил он.
Я пытался сглотнуть ком, застрявший у меня в горле.
 - Если ты сильно против, я уйду и не буду доставать тебя глупостями.
 - Нет, - я впервые поднял на него глаза, осознав, что уже безнадежно влюбился. По уши, как подросток, - Останься.
Он улыбнулся. Так светло и открыто, что меня окатило с головы до ног уже забытым теплом.
 - Ты ведь один, Алекс, правда?
Меня шокировала его откровенность. Но я впервые подумал, что у него глаза моего одиночества — те самые, сумрачные и близкие.
 - Один, - так же откровенно отозвался я.
 - Может быть, поедем ко мне?
Я был готов рвануть на край света. Благоразумие давно отключилось в моей голове. Но я молчал.
 - Извини, я наверно, слишком быстро навязываюсь, - поправил он сам себя.
Я глотал кофе и терял голову. Я просто не знал, что дальше делать. Он мог оказаться маньяком и извращенцем, а я сидел и верил его задумчивой улыбке. И спокойным пальцам, равнодушно и небрежно державшим сигарету.
 - Хочешь, я оставлю тебе свой номер?
 - Мы уже расстаемся? - вырвалось у меня.
 - Знаешь, почему я подошел, - улыбнулся он, и мне показалось, что в этой улыбке промелькнула горечь. - Ты очень похож на человека, которого я потерял. Он бы тоже не пошел с первым встречным.
Мне неожиданно стало больно. Я не хотел быть никем другим и играть чужие роли. Эта фраза мгновенно отрезвила меня.
 - Извини, - он заметил мое разочарование, - Но я оставлю тебе мой телефон.
Вадим покопался в кармане и достал визитку. Я взял её непослушными пальцами.
Мы сидели молча, так ничего и не заказав. Он курил, с легкой грустью рассматривая меня. А я... я изо всех сил старался не стать его игрушкой. Возможно, я был неправ, но после этой фразы я почувствовал себя посаженным на поводок. Поводок натянулся и дальше меня не пускал.
А потом он тихо встал и медленно вышел из кафе. И я всем телом ощутил потерю.

Я вернулся домой и прижался к лохматой морде Темыша. Мне хотелось заплакать. Но я включил свет и растворил задумчивые полосы фонарей в безжизненном свете электрической лампы.
Я снова не пошел. Я вернулся в свою одинокую берлогу, чтобы сидеть на полу со своей собакой и мечтать о близких людях. Темыш смотрел на меня понимающе, наверно, в его бродячей судьбе было немало случаев, когда он оставлял предложенную кормушку, лишь бы снова не попасться на цепь. И был он со мной по одной-единственной причине: цепей я в доме никогда не держал.


Мы познакомились на вечеринке. Она была в ярко-малиновом платье. Черноволосая и черноглазая, похожая на цыганку. И очень смелая. Заметив меня, она заулыбалась еще обворожительней.
 - У вас не найдется сигаретки? - вдруг обратилась она ко мне. Я почувствовал, как магнетический взгляд её карих, чуть прищуренных глаз затягивает меня все глубже.
 - Я не курю, - отозвался я с улыбкой. - Но бокал шампанского для такой очаровательной девушки я всегда держу наготове.
Она ничуть не растерялась, просто вздохнула глубже, и вырез декольте еще больше обнажил её грудь.
 - Ну что ж, значит, шампанское.
Весь вечер меня преследовала её белоснежная улыбка. Было в ней что-то от цыганки и снежной королевы одновременно. Мы танцевали допоздна. И я уже понял, что она только ждет изысканного приглашения на поздний ужин при свечах, чтобы игриво отказаться и согласиться вновь. Мне стало не по себе. Я взглянул на нее пристальней, стараясь стряхнуть наваждение, и её улыбка обнажила острые хищные зубы, привыкшие не упускать своего. Я почувствовал себя трофеем этого вечера. Очередной победой тонкой талии и плотно обтянутых бедер.
 - Знаете, уже поздно, а меня все-таки ждут.
Калейдоскоп эмоций сменился на её лице. Улыбка стала еще более обворожительной и хищной, но в ней прибавилось холода.
 - Ладно, Алекс, я тоже уже немного затосковала по домашнему очагу.
Она улыбнулась мне еще раз напоследок. Но я уже не стал измерять шкалу язвительности в совсем недавно бархатных и манящих нотках.


Ослабив галстук, я открыл дверь. Темыша не нужно было звать, он поднял обе лапы, чтобы попытаться достать мохнатой преданной мордой до моего лица.
Я сел на кухне, не включая света, и разложил перед собой все три телефонных номера. Лучше всего горела визитка брюнетки. А я, помешивая пепел, думал о том, что больше всего любви хочется именно в то время, когда в окнах зажигается свет. И мне хотелось пойти на улицу, чтобы долго смотреть, как эти окна спорят с сумраком. И как ни одна на свете ночь не заставит выключить огни во всех окнах сразу. И ведь где-то живет такой же полуночник, как и я, который долго смотрит в темноту и верит, что у сумрака человеческие глаза — самые близкие и родные, ради которых стоит погасить все ночники. Потому что заблудиться в нахлынувшей тьме уже невозможно.
Темыш подошел и понимающе опустил голову мне на колени.