Скрипач

Лучшими скрипачами во все времена были:
Николо Паганини, Леопольд Ауэр, Яша
Хейфец, наш - Леонид Коган и другие…
Я добавил бы сюда же ещё одно имя, но не
буду этого делать, просто напишу,            
упоминая о нём, несколько страничек…
(От автора…)



Я люблю классическую музыку… Особенно скрипку…

     Мне довелось видеть, как он играет. Это что – то невероятное, неземное, спущенное к нам с небес…
А потом он куда – то пропал и был мной потерян из вида… Как оказалось, не навсегда…
Всё последующее произошло совершенно случайно…
 
… Выходя из квартиры Петра, моего сослуживца и коллеги,  я услышал шум, доносившийся  из – за соседней двери.
Я не обратил бы  на  него никакого внимания, если бы  не фраза  стоящего в проёме  и уже собирающего провожать меня  Петра: « Не обращай внимания, это наша Марья Афанасьевна, бывший искусствовед, снова собрала у себя запившую интеллигенцию»…
            Шум из противоположной квартиры нарастал...
Казалось, что там кто – то отчаянно спорил… К тому же  раздался ещё и звон, напоминавший звон  упавшей на пол бутылки, после которого мне очень захотелось посмотреть, что же  всё  - таки там происходило.
- Пойду  узнаю, что там делается, - сказал я Петру.
- Не надо, не ходи. Нарвёшься на скандал или что похуже, - посоветовал мой товарищ. – Там часто случаются какие – нибудь инциденты. Недавно дело даже до ножей дошло. Одного посетителя этой квартиры еле живого в больницу увезли.
- Я аккуратно.
- Давай – ка  я с тобой пойду, а то мало ли что, - поддержал меня Пётр…
Мы подошли, как оказалось, к незаперто - приоткрытой, уже порезанной кем – то дермантиновой  двери  коричневого цвета.  Из этих   дверных  ран кусками торчала вата, и мне стало ясно, что и  внутри  помещения  убранство  будет ничем не лучше.
Осторожно приоткрыв  дверь  с крохотным металлическим номером «7» (звонка на  двери не было),   мы вдвоём аккуратно вошли в прихожую неизвестной мне квартиры…
Да, я  не ошибся, грязи и мусора в ней было предостаточно..
 В узкой прихожей квартиры, куда мы вошли, кроме металлической древней вешалки, ничего не было,  а то, что висело на ней, никак не походило на мало-мальски приличную  одежду.   
Пара старых  спортивных  шапок  на  её верхней части, грязная кофта и ярко – красный старый плащ – вот то немногое, что лежало или держалось на каким – то чудом уцелевших петлях этих вещей, скорее всего, намертво прибитого к бетону настенного гардероба…
Чёрно – серый потолок с голой, тускло горящей лампочкой и паутиной по углам, зелёные, с причудливыми завитками обои, кое – где потемневшие и порванные, – были тем, что окружало нас сверху и сбоку.
На правой стене коридора, на уровне глаз, были отчётливо видны  следы от подошв мужских ботинок, скорее всего одних и тех же, как будто кто – то  пытался ударить кого – то прямо в голову, либо в бешенстве проверял на прочность стеновую панель. Но это, как говорится, размышление по поводу, и утверждать категорично, из – за чего они появились, я бы не взялся.
Небольшого замечания  заслуживал и пол, который был деревянным с облезлой местами краской, походивший   на  покрытие не  в  квартире, а, скорее всего, в сарае или бытовке. Тут же  валялось несколько пар обуви – мужской и женской. Вдоль стены стояли разноцветные пустые винные и водочные бутылки, а около них  лежал растрёпанный неизвестный мне журнал с картинками людей, вероятнее всего, артистов.
- Кто здесь? – раздался подвыпивший женский голос.
- Марья Афанасьевна, вы дома? – предупредил о нашем появлении мой товарищ. – Можно войти. Это я, Пётр, ваш сосед из десятой квартиры.    
- А!.. Ну входи. Мы на кухне, - ответила  пока ещё невидимая нами женщина.
Мы зашли в комнату, откуда только – что раздался голос, и увидели  за круглым столом с  бутылкой  водки и дешёвой  закуской  трёх человек.
Кухня также не блистала уборкой…
Старый, вытертый линолеум. Раковина, не имевшая даже мойку. В углу  маленький старый, но необыкновенно живучий холодильник «Бирюса» с чёрными точками вместо отлетевшей эмали. По – советски окрашенные  коричневым стены, такой же, превратившийся из белого в серый потолок. На окне – дешёвая занавеска… Газовая плита без электрического розжига. Две поставленные одна на другую двустворчатые тумбы… Лежащее на них, негромко говорящее радио…
Вот и всё, что было в этой маленькой столовой…
Лицом к нам, в зелёной кофте, сидела, скорее всего, Марья Афанасьевна.
 Несмотря  на специфический внешний вид  женщины, частенько употребляющей спиртное, Марья Афанасьевна  сохранила черты былой красоты…
Ровные худощавые линии лица и тела говорили об этом;  сохранилась ещё фигурная осанка, и как мне показалось, до конца не утратилось достоинство интеллигентной женщины…
Находившийся слева  от нас  мужчина  был пожилым и грузным  и выглядел лет на пятьдесят пять – шестьдесят.
Его основательный  вид: тёплая  верхняя часть костюма  в клетку, плотная рубашка и очки - выдавали в нём, скорее всего, работника архива или вахтёра.
Третий  мужчина  находился к нам спиной, и мы с Петром сначала не увидели, кто был этот человек.
А был он во всём чёрном: верх его одежды, то ли лёгкой куртки, а может,  и пиджака - был из замши.
- Здравствуйте, Марья Афанасьевна, - уже лично поздоровался Пётр. – Пришли на шум. Думали, может, у вас случилось что, и дверь была открыта.
- Ничего у нас не случилось, мы просто заливаем горе, -  успокоила Петра  Марья Афанасьевна.
- Горькой?
- Кому горькой, а кому уже сладкой. Присоединяйтесь.
- Да нет, спасибо, - отказался  за нас обоих  Пётр. – Если у вас всё в порядке, то мы, пожалуй, пойдём. Не будем вас стеснять.  Отдыхайте.
- Познакомьтесь, - продолжала хозяйка. – Это,- и она указала на пожилого человека в клетчатом костюме, - Николай Иванович, билетёр нашего краеведческого музея.
Грузный мужчина  с раскрасневшимся от алкоголя лицом, немного наклонив голову, поздоровался с нами.
И Сергей Александрович… Музыкант…
Сидящий к нам спиной человек повернулся, и я чуть не ахнул… Я сразу узнал его, хоть прошло много времени и сильно изменилась внешность музыканта   далеко не в лучшую сторону.
Передо мной был мой кумир, скрипач – виртуоз, легенда отечественной музыки – Сергей Александрович Гаев, сводивший с ума своим искусством игры на скрипке многотысячную аудиторию любителей классики… Резко исчезнувший неизвестно куда…
Я смотрел на него и понимал, что с ним всё же что – то случилось…
Гаев уже не был тем красивым молодым человеком, каким был несколько лет назад. Длинные чёрные, в прошлом красивые волосы, покрыла седина, и они уже казались не такими густыми, как раньше.
Но самые сильные изменения претерпело всё же его лицо…
Оно осунулось, стало серым. На нём появились морщины… Было видно, что с ним произошло нечто нехорошее…
На лбу и щеках кое – где виднелись свежие и успевшие, как бы наспех, зарубцеваться  язвы, оставлявшие некрасивые тёмные пятна. Скорее всего, он был серьёзно болен…
Сергей Александрович тихо поздоровался с нами…
Мы с Петром тоже обменялись приветствием с ним…
- Извините, Сергей Александрович, - начал я, - Вы сейчас не выступаете?.. Я несколько лет назад видел  Вас в Московской консерватории… Вы так играли!..
- Сейчас уже нет, - грустно отозвался Гаев.
- Вы же были одним из лучших  скрипачом в мире! – претенциозно выкрикнул я.
- Говорили, что был, но сейчас это уже всё в прошлом. Осталась только память…
То, что он был в своё время лучшим, я не сомневался, хотя правильнее было бы сказать, что Гаев  был  Первым и  играл он, даю руку на отсечение, лучше Макса Венгерова или Гидона Кремера.  Это я могу утверждать точно.
- Почему, Вы не играете сейчас? – снова спросил я.
- Сейчас?.. Нужно играть или хорошо, или вообще не играть… - заключил музыкант.
- Да причём здесь хорошо - нехорошо, - вмешалась Марья Афанасьевна, обращаясь не к Гаеву лично, а уже ко всем нам. - Они сговорились… Сговорились все… Руководители концертных столичных залов, директора и продюсеры телевизионных каналов, студий звукозаписи... Они не стали его приглашать на свои площадки, показывать на экране, выпускать его диски… Пиликальщики со своими представителями  договорились, чтобы Сергея нигде не показывали, чтобы его вообще как   будто не было… и в конце концов сломали его!
А дальше кабаки, наркотики… 
Во время этих откровений мы с инженером стояли не шелохнувшись, а Николай Иванович и Гаев сидели, опустив голову и молчали…
А  Марья Афанасьевна всё продолжала:
- Да как же так могло получиться?! Это же несправедливо… Не люди, а завистливые звери. Поганцы!..
Господи! Господи! – уже разошлась она не на шутку и вдруг неожиданно нервно стала сжимать себе локти…
Сергей ВИЧ – инфицированный, инфицированный, понимаете… Так вот я Вам прямо и скажу… - И тише добавила - Такие руки, добрейшее сердце - и всё в могилу…   
Мы не могли не заметить, как из глаз Марьи Афанасьевны потекли слёзы, и она, почувствовав это, сразу закрыла лицо руками…